в руках единственный экземпляр. Мне боязно выходить с ним на улицу, тем более вечером, когда случается столько краж. Вдруг блокнот вырвут у меня из рук?
– А полиция?
– К ним у меня доверия мало. Я стараюсь их избегать. Я подумал о том, чтобы обратиться в университетскую службу безопасности или детективное агентство Пинкертона, но лучше бы передать блокнот лично доктору Лалу, чтобы Шуле не предъявили обвинения. У индусов вспыльчивый темперамент. Если кто-нибудь из нас не поговорит с ним лично, он сделает так, как ему посоветует полиция. В таком случае нам понадобится адвокат. Только не предлагай Уоллеса. Раньше Элья всегда обращался к мистеру Видику для решения подобных проблем.
– Наверное, вы правы: вместо того чтобы звонить, лучше передать письмо из рук в руки. Давайте я отвезу. Лично.
– Да, пожалуй, если роль гонца исполнит женщина, это его несколько смягчит.
– Со мной будет надежней, чем с консьержем. Еще довольно светло. Поймаю такси.
– У меня в комнате есть немного денег. Долларов десять.
Потом Заммлер услышал, как Маргот наводит по телефону какие-то справки. Вероятно, она делала это далеко не самым эффективным образом. С другой стороны, когда возникали невыдуманные трудности, Маргот помогала, не заставляя себя ждать. Сейчас она не пустилась в рассуждения о том, как повлияли на психику Шулы печальные обстоятельства ее жизни: война, смерть матери, отрочество в польском монастыре. Элья был прав. И Ашер тоже. Маргот – добрая душа. Она, если получает тревожный сигнал, не действует механически, не упорствует в своих привычках. В отличие от других людей, которые в подобных ситуациях цепляются за рутину. Катятся по наезженной колее.
В ванной зашумела вода. Маргот принимала душ. (Это всегда свидетельствовало о том, что она куда-то собралась. Если выйти на улицу нужно было три раза на дню, она мылась трижды.) Потом Заммлер услышал, как племянница босиком быстро прошлепала в свою спальню и принялась открывать ящички. Минут через двадцать, в черном платье и черной соломенной шляпке, Маргот появилась на пороге дядюшкиной комнаты, чтобы забрать письмо. Какая она все-таки славная!
– Ты разузнала, где он? Говорила с ним?
– Лично – нет. Он куда-то вышел. Но он остановился в «Батлер-Холле». Администрация отеля в курсе пропажи.
Перчатки, хотя на улице тепло. Духи, много духов. Голые руки. Бруху они могли бы понравиться: в них ощущалась какая-то особенная, только им присущая умеренная тяжесть. Иногда Маргот бывала симпатичной. И Заммлер чувствовал, что его поручение ей в радость. Оно спасало ее от пустоты одинокого домашнего вечера. Ашер любил допоздна смотреть телевизор. А Маргот редко его включала. Он часто не работал. После смерти Ашера эта линза в деревянном ящике стала казаться старомодной. Впрочем, это, наверное, было не собственно дерево, а имитация: своеобразный древесный парик из какого-то темного материала с разводами наподобие волокон.
– Так как мне действовать? Дождаться доктора Лала в гостинице? А если он захочет приехать сюда? Привезти его?
– Я опять собирался в больницу, – сказал Заммлер. – Элье сейчас очень тяжело.
– Ох, бедный Элья! Сколько огорчений на нас сразу навалилось! Но вы себя не переутомляйте. Вы ведь только что пришли.
– Да, я прилягу минут на пятнадцать. Если доктор Лал захочет приехать, то, конечно, пускай приезжает.
Прежде чем уйти, Маргот захотела поцеловать старика. Он не отстранился, хотя считал, что люди, как правило, бывают не в том состоянии, при котором поцелуи уместны, и что эти прикосновения губ чаще всего служат лишь напоминанием о потерянном рае после грехопадения. Однако поцелуй Маргот не вызвал неприятных чувств. Чтобы дотянуться до щеки Заммлера, она поднялась на цыпочки, напружинив сильные пухлые ноги. Похоже, она была благодарна ему за то, что он решил жить не с Шулой, а с нею, за то, что относится к ней с симпатией, за то, что в трудную минуту принял ее помощь. К тому же благодаря ему она получила возможность встретиться с интересным джентльменом, ученым из Индии. Маргот надушилась и накрасила глаза.
– Я буду дома часам к десяти, – сказал Заммлер.
– Значит, дядя, если я застану его в гостинице, мы приедем сюда и будем вас дожидаться. Он наверняка захочет поскорее получить свою рукопись.
Через пару минут Заммлер подошел к окну и, дотронувшись до фризовой шторы, увидел, как Маргот вышла из подъезда и зашагала по широкому бледному тротуару в сторону Вест-Энд-авеню, высматривая такси. Она была маленькая, сильная и обладала компактной женской гордостью. В движениях ощущалась некоторая суматошность, как у многих женщин, когда они торопятся. Они вообще странные существа. Женщины! Между ног у них, наверное, гуляют сквозняки. Такие мысли обыкновенно возникали у Заммлера в состоянии добродушной отстраненности. Прощальной отстраненности. Это был объективный взгляд того, кто готовился покинуть землю.
Еще не стемнело, но белая надпись «Спрай» уже начала вспыхивать на бледно-зеленом фоне, отражаясь в темной воде Гудзона, а асфальтовое брюхо улицы с темнеющими люками мягко расплылось в закатной меди и словно бы подгнило. Дорога была, как всегда, плотно набита автомобилями. Механизмами, которые нужны для того, чтобы уезжать.
Сняв обувь и носки, мистер Заммлер поставил длинную ступню в раковину. Не стар ли он был для таких телодвижений? Очевидно, нет. Когда он оставался в своей комнате один, его тело делалось более гибким. Вымыв ноги, он не вытер их насухо, потому что вечер был теплый. Испарение влаги с поверхности кожи облегчает саднящее ощущение. Если смотреть в масштабах эволюции, то мы стали двуногими совсем недавно, и наши стопы страдают от этого. Особенно весной, когда всем организмам свойственно несколько увеличиваться в объеме. Тихо дыша, усталый Заммлер лег. Прикрыл плоскую узкую грудь прохладой простыни, а ноги оставил голыми. Лампу отвернул, чтобы светила не на него, а на задернутую штору.
Роскошь независимости от судьбы – так можно было описать его состояние. Поскольку вся земля превратилась в платформу, во взлетную станцию, мысль о расставании с нею теперь вызывала лишь минимум страха. От боязни за другого человека избавиться было сложнее (Заммлер думал о том, как мучился Элья с металлической штуковиной в горле), но и это иногда почти получалось. А скоро вообще все изменится. Люди начнут считать время по другому солнцу. Или время вовсе исчезнет. В звездном будущем нам не потребуются личные имена старого образца, ничто не придется ни за чем закреплять. Для называния себя человечество придумает новые существительные. Дни и ночи отправятся в музей. Земля превратится в мемориальный парк, помесь карусели с кладбищем. Моря будут измельчать наши кости, как кварц, делая из них песок. Будут молоть для нас вечный покой. Вот оно – наше грядущее печальное счастье.
Ах да! Когда Маргот исчезла из виду, Заммлер, прежде чем опустить штору, прежде чем присесть,
