Ленин качал головой. Поддакивал толпе тихим шипящим смехом и потирал руки. Склонившись к Свердлову, произнес с нажимом:
– Товарищ! Прикажите немедленно отреставрировать разрушенные гробницы.
Был неимоверно счастлив. Сегодня, сразу, в первый день, понял, что он создан быть вождем народа. Знал, к какой цели поведет эти слепые в ненависти массы; имел непреодолимую волю, чтобы это сделать. Сегодня убедился, что сумеет свою волю навязать другим. Стихийные силы вынесли его на вершину волны, не поддаваясь им, однако… подчиняясь могуществу масс, часть этой мощи направит он в приготовленное собою русло.
Как если бы для подтверждения этого плана, сблизился с Лениным старый крестьянин с исхудавшим лицом. На нем был рваный кожух и шапка, из которой торчали клоки грязной ваты. Растрепанная щетинистая борода с запутавшимися в ней стеблями соломы и остатками какой-то пищи покрывала темное, углем и пылью перепачканное лицо по самые глаза. Маленькие, испуганные, хитрые глазки бегали неспокойно и любопытно. Он снял шапку и приблизился к Ленину.
– Высокородный господин… – начал он.
– Откуда знаете, что я высокородный? – прервал его Ленин.
– Как же иначе… начальник вы теперь… – ответил он.
– Положите шапку, так как начальник вы, а не я! Вероятно, работаете на погрузке угля на железной дороге?
– Как видите, работаю грузчиком угля…
– Что хотите мне сказать? – спросил Ленин.
– Толковали люди, что Ленин носит на голове золотую корону, а в руке держит белое писание, – пробормотал он. – А теперь сам вижу, что брехали только. Ни короны, ни писания.
Ленин засмеялся.
– Короны не ношу, и как стал бы ее носить, когда скоро хочу сорвать их с голов всех императоров мира. Писание имею, есть в нем свобода для вас, товарищ, счастливая жизнь, равенство! Не потребуется теперь ни перед кем снимать шапку, никого бояться. Вы являетесь сами «солью земли», ее хозяином.
– Это уже я не должен стоять без шапки перед моим начальником? – спросил крестьянин.
– Зачем это делаете?
– Потому что когда не снимал я шапки, бил он меня в ухо и сбивал ее, – парировал крестьянин. – Раз так ударил, что кровь брызнула и на левое ухо не слышу…
Ленин задумался на мгновение и крикнул:
– Ну, так идите к этому начальнику и сделайте с ним то, что испытали от него, и хорошо! Не жалейте кулаки!
– Хо, хо, хо! – выли слушатели и смеялись, видя, что крестьянин уже бежал с подворья и, стискивая огромные, твердые кулаки, ревел:
– Ага! Теперь жди, я из тебя душу вытряхну!
Ленин обратился к окружавшим его людям, смотревшим на него с восхищением, страхом и изумлением, и сказал выразительно:
– Пролетариат обязан низвергнуть своих врагов, которые издевались над ним! Это создаст правительство, выбранное вами, товарищи. Понимаю, что каждый может совершить месть за тяжелую обиду на буржуев. Своим простим все вины, буржуям – никакой!
– Смерть буржуям! – крикнул Троцкий.
– Смерть слугам буржуазии – чиновникам и офицерам! – добавил Зиновьев.
– Смерть, смерть! – неслись все более яростные голоса из толпы.
– Если такая ваша воля, товарищи, дорогие братья, делайте то, что подсказывает вам революционная совесть! – заглушил эти голоса хрипящий крик Ленина. – В этой совести таится великая мудрость. Вот чувствую, что вы думаете в эту минуту: «Как же буду убивать всех чиновников и офицеров? Ведь среди них можно убить сыновей рабочих и крестьян?».
– Правда! Пожалуй, так и думаем! – раздались сконфуженные голоса.
– В своей совести уже отыщите ответ. Слышу его. Это наши чиновники, наши офицеры, которые вышли из пролетариата и пролетариату будут служить, но есть такие, которые угнетали всех, обсыпанные благосклонностью царя, орденами, деньгами и землей, забранной у вас. Этим смерть! Смерть князьям, богачам, генералам, поглядывающим на нас, как на грязное быдло! Этим смерть!
Толпа сорвалась с места, как груда листьев, сорванных вихрем. Бежали к воротам цитадели, ревя:
– Смерть князьям, богачам, генералам! Смерть угнетателям!
Ленин потирал руки, щурил глаза и молчал.
– Самосуд… Террор… – шепнул Троцкий, теребя черную бороду.
– Самосуд… Террор… – повторил Ленин. – У нас нет времени на казнь. Ряды врагов революции должны быть казнены из расчета: каждого десятого!
Загромыхали подъезжающие автомобили. Ленин, комиссары и солдаты эскорта сели в машины и выехали из ворот крепости.
В нескольких шагах от нее большая группа людей, крича и ругаясь, била кого-то. Поднимались и падали кулаки. Толпа металась и валом валила с тротуара на мостовую.
Ленин стоял в автомобиле.
Заметил какого-то старичка, маленького, седого, как голубь. На нем была генеральская шинель с красными отворотами и золотые эполеты с серебряным зигзагом – знаком отставного офицера. Седые волосы в нескольких местах пропитались уже кровью. Старичок каждый раз склонялся под падающими на него ударами и шатался, теряя сознание. Ему не позволяли упасть, били, пинали, раздирали.
Ленин задумался и сморщил брови. Уселся, однако, и небрежно махнул рукой, шепча:
– Их первый день… день гнева…
Он не оглядывался больше. Автомобиль быстро помчался берегом реки.
Перед дворцом Великого Князя Николая Николаевича группа подростков бросала камни в большие окна первого этажа, а другие бежали по лестницам, вынося награбленные вещи.
– Их первый день… – повторил Ленин.
Сощурив глаза, начал он считать красные флаги, развевающиеся над домами, дворцами и зданиями управлений, и зорко поглядывая на толпу прохожих, взволнованных, бегущих в разных направлениях и радостно размахивающих руками. Всюду торчали патрули и небольшие отряды солдат с красными лентами на рукавах, рядом – группки вооруженных рабочих.
Откуда-то издалека доносился стук пулемета и залпы винтовок. Было это последнее эхо угасающей битвы за власть в столице, последние минуты защитников правительства Керенского, который, переодетый в одежду крестьянки, метался в окрестностях Петрограда, тщетно пытаясь найти верные полки в целях освобождения коварно покинутых им коллег-министров.
Ленин обратился к Халайнену:
– Прикажите, товарищ, ехать на главный телеграф! Должен знать, как обстоят дела в Москве.
В предместье Пески возвышался окруженный старыми липами красивый дворец с церковью, построенный для императрицы Елизаветы знаменитым Растрелли.
Разные события видели стены Смольного Дворца.
Романы и гордые мечты царицы, молитвы набожных монашек, которым со временем было отдано это прекрасное здание, а позже однообразную жизнь аристократических институток, так называемых благородных девиц. В этот период, как сообщали придворные сплетни, заглядывал сюда порой Александр II, имеющий ключ от боковой калитки прежнего монастыря – все это миновало, и над крышей развевался теперь красный флаг, девиз революции.
Воспитанницы Смольного института благородных девиц на уроке танцев.
Фотография. 1901 год
Здесь разместился штаб большевистской партии и Совета Народных Комиссаров, руководимый Лениным. Он в одиночестве ходил в это время по просторному, почти пустому помещению. Несколько стульев, диван и письменный стол, заваленный газетами, книгами и пачками бумаги с корректурой статей. Ходил быстро, почти бегал, заложивши руки в карманы тужурки, и думал. Мог не спать, не есть, но потребовал ежедневный час уединения. Называл он эту часть дня «работой канализационной». Выбрасывал из головы ненужные мысли и остатки впечатлений, выметал отрезки воспоминаний; укладывал старательно, сортировал и сохранял то, что было ценным и значительным. Когда порядок был наведен, начинал он углублять «канал», проводить новые ответвления. В их русла вплывали, впадали разные мысли и мчались сначала непокорным потоком, пока не начинали разбиваться в еще более мелких разветвлениях мозга, и тогда все просветлялось, укладывалось в план. Мысль работала над осуществлением намерения спокойно, холодно, четко, с быстротой и непогрешимостью. Ничто тогда не становилось препятствием для диктатора России. Он отчетливо видел свою дорогу.
Последний выпуск воспитанниц Смольного института.
Фотография. 1917 год
Не скрывал для себя, что громоздятся на ней опасные препятствия. Не сомневался, однако, что их преодолеет. Не было это уверенностью мечтателя. Был он рассудительнейшим человеком на свете. Каждую мысль пытался он в это время внедрить в дело. Когда оказывалась она вредной – без сожаления отбрасывал. Для Ленина существовала только цель. Для достижения ее добровольно отказывался от жизни личной. Не знал семейного тепла, не хотел любви, не видел счастья в чем-то другом, чем работа для пользы дела. Стремясь к цели, не испытывал ни колебаний, ни искушений.
