Каждый день ребенок должен съедать одно яйцо и один апельсин. Тогда исправится даже самое скверное положение. И оно исправилось. Астма была нетяжелой. Нужна спокойная домашняя обстановка, сказал врач. Улыбайся, Марта, улыбайся. Счастье семьи в твоих руках. Сколько потребуется апельсинов в год? 21X52. Каждый нужно купить, принести, помыть, очистить. А картофель? 12X52 фунтов в год? Картофель надо чистить тщательно. Мартин терпеть не может, когда попадаются черные глазки (Мартин: «Не слишком приятно, верно?»).
Марте приснился сон, будто она пригоршнями ест уголь и ей вкусно.
Ночью в субботу. Близость с Мартином, три раза. Три раза? Сколько же в нем мужской силы, и еще эти звуки в комнате для гостей будоражат его. Мартин говорит, что любит ее. Он всегда это повторяет. Галантный любовник. Всегда начинает издалека. И Марте это нравится. Но три раза…
Наконец-то, спать. Джолиону приснился страшный сон, Дженни разбудил мотылек, но Мартин спал крепко. Марта бродила по ночному дому. Светила луна. Присев у окна, Марта смотрела на сад, тишина летней ночи успокоила ее; она поднялась и пошла спать — утром надо быть свежей.
Не тут-то было. Проспала. Все отправились на прогулку, оставив заботливую записку: «Решили не будить. Ты так устала. Перекусили на скорую руку, чтобы не шуметь. Уберем, когда вернемся». Уже десять, к двенадцати приедут гости. Марта быстро убрала хлеб, масло, смахнула крошки, стерла со стола, убрала джем, ложки, рассыпанный сахар, кашу, молоко (уже кислое), грязные тарелки, подмела пол, быстро прибралась, залпом проглотила чашку кофе, подготовила все для блюда из рыбы с рисом, потом сбила шоколадный мусс и еще успела, ненадолго присев к столу, съесть много хлеба с джемом. Как тут не располнеть! Она вспомнила про папку с работой, ясно, что она ее даже не откроет. Мартин считал, что глупо брать работу на выходные. «Это же твой выходной, — говорил он. — Почему ты позволяешь им на тебе ездить?» Марта любила свою работу. Там нужно было не улыбаться, а просто работать.
Вернулась Кейти в растрепанных чувствах, вся в слезах. Пока Марта готовила, она сидела на кухне и стакан за стаканом пила джин с лимонным соком. Кейти обожала джин со льдом и лимоном. Все спиртное Марта покупала на свое жалованье. Это было одно из условий договора, которым скреплялось ее право пойти работать. Чтобы работа Марты, супруги и матери семейства, не тяготила домашних, все, что поднимает настроение: спиртное, поездки в отпуск, бензин, развлечения, театры, пудинги, электричество, отопление, — будет оплачивать Марта. В доме любили пошутить по этому поводу. На самом деле это чистая условность, в конце концов, деньги их общие. Но удивительно, как быстро росло жалованье Марты, оно почти сравнялось с заработками Мартина. Наступит день, когда Марта начнет зарабатывать больше его. Что тогда?
Честно говоря, работа была роскошью.
Между тем бедняжка Кейти обливалась слезами. Оказывается, Колин хранит в бумажнике фотографию Дженет с детьми.
— Он не освободился от нее. Только делает вид, а на самом деле не свободен. Она вцепилась в него мертвой хваткой. Все из-за детей. Проклятые дети. Плакса Мэри и уродина Джоанна. Он только о них и думает. Я для него — пустое место.
Это слова. Кейти уверена, что уж кто-кто, а она не «пустое место». Пришел Колин, весь кипя от возмущения. Достал из бумажника фотографию и с досады поджег ее спичкой. Мэри, Джоанна и Дженет — они растаяли струйкой дыма. Пепел упал на пол (Марта замела его, когда Колин и Кейти ушли. Невежливо было бы делать это в их присутствии).
— Ступай к ней, — твердила Кейти. — Ступай. Мне наплевать. Лучше буду одна. Старый осел, беги за ними. Ты сам по себе, я сама по себе. Мне все равно!
— Господи, Кейти, целый скандал! Эта фотография случайно оказалась со мной, я вовсе не хотел тебя огорчить. И я действительно виноват перед Дженет. Ей несладко пришлось.
— А каково тебе, Колин? Да она же готова обобрать тебя до нитки. Разве у тебя не такие же права? Не говоря уж обо мне. Неужели нельзя требовать хоть чуточку справедливости?
Они помирились перед завтраком, в комнате для гостей. В половине первого приехали Гарри и Берил Элдер. По воскресеньям Гарри не любил торопиться; Берил рассыпалась в извинениях за опоздание. Они привезли артишоки из своего сада.
— Великолепно! — кричал Мартин. — Дары земли! Получится чудесный суп! Не хмурься, Марта. Я сам приготовлю.
«Не хмурься». Наверное, Марта недостаточно широко улыбалась. Мартин дал ей понять, что так она, чего доброго, испортит всем выходной. У Марты было срочное дело в саду — больной вяз, но пришлось чистить артишоки. А потом с миксера соскочила крышка, и пюре из артишоков разлетелось по всей кухне.
— Устроим завтрак на воздухе, — предложил Колин. — Марте меньше хлопот.
Мартин недовольно взглянул на Марту. Вид мученицы на глазах у гостей — непростительная бестактность.
Все принялись с энтузиазмом выносить из дома столы и стулья, но Марта по опыту знала, что назад никто не понесет. Джолиона укусила оса. У Джаспера началась сенная лихорадка, он без передышки чихал, не мог найти бумажные носовые платки и отказывался пользоваться вместо них туалетной бумагой. (Мартин: «Ты уверена, что не забыла носовые платки, дорогая?»)
Что за прелесть эта Берил Элдер.
— Завтракать на свежем воздухе — чудесно. Разумеется, если кто-то все за тебя приготовит, — щебетала она, унося крем для пудинга, Марта в это время вылавливала муху из тающего сыра бри (Мартин: «Марта, зачем было покупать такой передержанный сыр?»).
Берил работала секретаршей, чтобы сыновья могли учиться в закрытой школе, хотя ей вовсе не хотелось, чтобы они там учились. Но ее муж происходил из довольно знатного рода; когда он женился на ней, она была простой машинисткой и всю их совместную жизнь только и делала, что старалась исправить этот свой изъян. Недавно Гарри забросил маклерство с его мышиной возней и посвятил себя живописи, предпочтя самовыражение деньгам, но это его личное дело, и, разумеется, нельзя допустить, чтобы пострадали мальчики.
На вкус Кейти, блюдо из рыбы с рисом было несколько своеобразным, она ковыряла вилкой в тарелке и без умолку трещала о том, как кормят в итальянских ресторанчиках. Мартин растянулся на траве и, купаясь в солнечных лучах, воскликнул: «Вот она, настоящая жизнь!» Он благородно вызвался сварить кофе, но не придержал крышку на кофемолке, и кофейные зерна рассыпались по всей кухне, особенно много их забилось на полку между кулинарными книгами, которые Мартин исправно дарил жене каждое рождество. Хорошо хоть их не нужно возить с собой по выходным (Мартин: «Ворам в голову не придет их утащить»).
Берил задремала, и Кейти насмешливо разглядывала ее. Рот у Берил приоткрыт, зубы в пломбах, ноги толстые, талия раздалась, совсем не следит за собой.
— Люблю женщин, — вздохнула Кейти. — Спящие, они так прекрасны. Мне хотелось бы стать матерью-землей.
Берил, вздрогнув, проснулась и сразу же стала тащить мужа домой, а ему явно не хотелось уезжать. Она уверяла, что им надо успеть вернуться до прихода его матери. Вот чепуха. Тогда Берил стала просить Гарри не пить так много домашнего вина, и ее подняли на смех. Берил не умела водить машину, вести должен был Гарри, а у него уже краснел на виске страшный шрам после недавней аварии. Но стоит ли придавать значение таким пустякам.
— Слишком много она на себя берет, — сказала Кейти, когда Элдеры наконец уехали. — Ни за что не выйду замуж.
Колин смотрел на Кейти с вожделением, ему до смерти хотелось жениться на ней; Марта принялась собирать чашки после кофе.
— Да хватит тебе, — сказала Кейти. — Сядь же наконец, Марта, ты все время суетишься, и мы чувствуем себя виноватыми.
Мартин недовольно покосился на Марту, но тут ее позвала Дженни, Марта пошла наверх, у Дженни началась первая менструация, и Марта заплакала: она знала, что плакать нельзя, для Дженни это событие должно быть радостным, иначе оно навсегда оставит в ее жизни тяжелый след, но Марта плакала и плакала, и ничего не могла с собой поделать.
Доченька Дженни — жена, мать, сестра.
Перед тем как уехать из отчего дома, Брайен высадил на окраине Брадфорда елку. Уже много лет деревце росло на закоптелом пустыре, где не приживалось ничего, кроме капусты. На еловых веточках топорщились темно-зеленые упругие иголки, а мохнатые лапы, как и полагается на рождественской елке, раскинулись широко и вольно. Каждый год в сочельник кто-нибудь из Смитов выкапывал ее и приносил в дом, а на крещенье ее снова высаживали в землю, и, словно благодарная за заботу, ель год от года подрастала, стройная и пушистая, и все ярче отливала глянцем хвоя. Сажа явно пришлась ей по вкусу. Посадили ель в 1948 году, когда Брайену исполнилось семь лет. Теперь ему было двадцать пять. В тот тягостный день Брайен подсчитал, что ель подарила ему пятнадцать счастливых лет.
