сам не мог объяснить. Ну а в масштабе истории человечества эта война была лишь мелким конфликтом. Пустяком, по современным меркам. Непосредственные участники событий, мальчишки, после боя играли в футбол в Эль-Арише: расчистив себе место на песке, бегали, подпрыгивали, били по мячу ногами и головами. Или сидели в тени ангаров с учебниками по биологии, химии, философии. Вероятно, готовились к экзаменам. Заммлера и отца Ньюэлла позвали посмотреть на пленных снайперов, которые сидели в грузовике со скрученными руками и завязанными глазами. Судя по отчаянию на их лицах, произошедшее не казалось им мелким конфликтом. Заммлер видел это, потом видел другие вещи. Похоже, он ощущал какую-то особую потребность в этих зрелищах, ради которых превозмогал дрожь в ногах и желание заплакать. Слезы обожгли его изнутри, когда ему показали тех снайперов. Потом еще какие-то люди повезли его к морю. Они решили искупаться. Он тоже зашел в воду и остановился. Вдоль пляжа широкой полосой лежала пена, пузырящаяся на солнце. На протяжении многих миль она причудливо вилась между песком и голубой гладью. Некоторое время Заммлер не чувствовал запаха гниющей плоти, но вскоре ему пришлось завязать лицо платком. Платок быстро впитал в себя вонь. Она прилипла к одежде. Отравила слюну.
Десять дней спустя Заммлер полетел домой через Лондон. Он как будто бы возвращался с задания, которое сам себе дал. Из экспедиции по поиску фактов. Современный Лондон произвел на Заммлера впечатление очень игривого города. Он побывал в своей старой квартире на Уоберн-сквер. Заметил, что движение стало насыщеннее. Что на улицах прибавилось пьяниц. Что британская индустрия рекламы открыла для себя женское тело: на большинстве плакатов в метро, над эскалатором, изображались женщины в нижнем белье. Знакомые мистера Заммлера постарели, как и он сам. Сделав эти наблюдения, он сел на самолет авиакомпании Би-оу-эй-си, вышел в аэропорту Кеннеди и вскоре опять сидел, как всегда, в библиотеке на Сорок второй улице, читая Майстера Экхарта:
Блаженны нищие в духе. Нищ тот, у кого ничего нет. <…> Тот духом беден, кто восприимчив ко всякому духу, а дух всех духов есть Бог. Плод духа есть любовь, радость и мир. <…> Потщись, дабы освободиться тебе от всяких творений, от всякой услады от твари; ибо, воистину, покуда тварь тебя радует и радовать может, тебе никогда не узнать подлинной радости. Если ничто, за исключением Бога, тебя не может обрадовать, то тебя, воистину, порадует Бог [105].
Мистер Заммлер не мог сказать, что буквально верит всему этому. Но мог сказать, что не хочет читать ничего другого.
Газон перед фахверковым домом был влажным, трава благоухала. Или этот свежий запах исходил от самой почвы? В прозрачном, очищенном луной воздухе Заммлер увидел Шулу, идущую к нему.
– Почему ты не в постели?
– Сейчас ложусь.
Она дала ему шерстяное одеяло Эльи, и он улегся.
К какому все-таки странному биологическому виду он принадлежит! Удивительно, до какой степени люди организовали свою планету. Из этой массы изобретательных существ половина сейчас находится в состоянии сна. Они спят на простынях и подушках, под одеялами, укрытые, укутанные. А остальные слаженной командой бдят около машин, снова и снова что-то вычисляя с точностью до миллиардной доли градуса. С аппаратов снимаются защитные покровы, рассчитываются траектории длиной в миллионы миль. Все происходит благодаря бодрствующим гениям. А спящие животные предаются снам и фантазиям. Когда они проснутся, ляжет спать другая половина. Вот так блистательное человечество управляет своим вращающимся шаром.
На некоторое время Заммлер присоединился к спящим.
VI
Раковина в маленькой уборной при комнатке, где он спал, была из темного оникса. Золотые вентили, кран в форме дельфина, мыльница в форме морского гребешка, полотенце мягкое, как норковый мех. Зеркала на всех четырех стенах позволяли видеть себя лучше, чем хотелось. Мыло цвета спермы пахло сандаловым деревом. Бритва затупилась: нужно было точить ее о фарфор. Видимо, женщины частенько брили ею ноги. Но Заммлер не пошел наверх за другим лезвием. Ванная Эльи сильно пострадала от потопа. Маргот и Шула стащили с затопленных кроватей матрасы и перенесли их в сухой угол. Доктор Лал спал в гостевой. А Уоллес? Возможно, он провел ночь, стоя на голове, как йог.
Заммлер вдруг перестал бриться и уставился на свое сухое маленькое, словно подвяленное лицо, в этот момент испытавшее мощный прилив крови. Даже заплывший, мутный, как у рыбы, левый глаз слегка вспыхнул. Где все? Заммлер открыл дверь и прислушался. Тишина. Он вышел в сад. Машины доктора Лала перед домом не было. Гараж стоял пустой. Люди вместе с автомобилями куда-то исчезли, сбежали!
На кухне мистер Заммлер нашел Шулу.
– Все уехали? – спросил он. – И как мне теперь добраться до Нью-Йорка?
Она наливала кофе через фильтровальную воронку, предварительно доведя молотые зерна до кипения, по-французски.
– Доктору Лалу не терпелось забрать рукопись. Я в машину не поместилась: она двухместная. Шикарный маленький «Остин хили». Ты видел?
– А Эмиль куда делся?
– Повез Уоллеса на аэродром. У него сегодня тестовый полет. Для этого бизнеса – ну ты знаешь. Они собираются делать фотографии и все такое.
– А я, значит, здесь застрял. У тебя есть расписание поездов? Мне нужно в Нью-Йорк.
– Уже почти десять, поездов сейчас ходит мало. Я позвоню. А вообще Эмиль скоро вернется и тебя отвезет. Ты спал, и доктор Лал не захотел тебя беспокоить.
– А вы-то о чем думали? Вы с Маргот обе знаете, что мне нужно в город!
– Машинка такая симпатичная! Но Маргот смотрелась в ней нелепо.
– Не раздражай меня.
– Ты, папа, может, и не замечал, но у нее толстые ноги. В машине их, правда, не видно. Доктор Лал сегодня еще заедет. Так что ты его увидишь.
– Кого? Лала? Почему? Разве рукопись не там?
– Где – там?
– Не отвечай вопросом на вопрос, не выводи меня из себя. Я и так на пределе. Почему ты меня не разбудила? Рукописи в ячейке нет?
– Я сама заперла ее, кинула монетку и забрала ключ. Все в порядке. Увидитесь вы потому, что Маргот им увлеклась. Или этого ты тоже не заметил? Я хочу поговорить с тобой об этом, отец.
– Догадываюсь. И все я заметил, между прочим. Но что тут скажешь? Она вдова и уже достаточно долго проносила траур. Теперь ей нужно кого-нибудь найти. От нас ей мало утешения. Правда, не знаю, что она нашла в этом черном волосатом коротышке. Наверное, это просто одиночество.
– А я понимаю, что она в нем нашла. Доктор Лал – выдающийся человек, и ты это разглядел. Не спорь: я же присутствовала при вашем разговоре на кухне. Ах, как было чудесно!
– Ладно, ладно. Ну а мне-то что теперь делать? У Эльи, знаешь ли, дела очень плохи.
– Очень?
– Хуже некуда. Если бы я знал,
