Сестры побежали к своей няне, Анисии Егоровне. Ее небольшая комната находилась как раз между кухней и лестницей, ведущей на второй этаж. У одной стены располагалась деревянная кровать, у другой – огромный сундук. Между кроватью и сундуком – маленькое оконце, выходившее на глухой двор, и потому в комнате всегда стоял полумрак. Но девочкам убогая каморка их доброй няни, где было много икон и разноцветных лампад, очень нравилась. Лики святых в мерцающем свете лампад казались живыми. Когда няня по-крестьянски молилась: «Святые угоднички Божии, молитесь о нас, грешных», сестры становились рядом на колени и тоже усердно отбивали поклоны.
Теперь же, влетев в комнату няни, Аня сразу подбежала к Анисии Егоровне, протягивая ей пирожок:
– Няня, откуси, очень вкусно.
Анисия Егоровна улыбнулась:
– Знаю, деточка, что вкусно, но сегодня сочельник и до первой звезды кушать нельзя.
– Ах, – огорчилась Аня, – а мы уже поели.
– Вы еще ангелочки, вам можно, а мне, грешнице, надо ждать.
– А почему надо ждать звезду? – допытывалась Ольга.
– Почему? Толком-то не знаю, а что сама слышала от людей, могу рассказать.
Девочки тут же уселись на сундук и замерли в ожидании.
– Так вот, – начала Анисия Егоровна, – было это очень давно. На небе вдруг появилась звезда. Да такая яркая, такая красивая, что глаз не отвесть. И стала та звезда по небу ходить, да людям рассказывать, что скоро, мол, родится на земле Христос – избавитель мира. Вот, мои касаточки, как все было-то. С тех пор весь христианский люд перед Рождеством на себя пост накладывает, а особливо накануне, в сочельник. Тут до первой звезды ни-ни.
– А разве звезды могут разговаривать? – с сомнением спросила Оля. – Мама нам говорила, что звездочки – это свечи, которые зажигают Ангелы, когда маленьким детям пора идти спать, а свечи разговаривать не могут.
Анисия Егоровна на мгновение смутилась, но сразу нашла что ответить.
– Мама вам правду сказывала, Ангелы их и зажигают, а то кто же еще? Только та звезда уж совсем необыкновенная. Она была Самим Господом зажжена, чтобы поведать о Рождестве, да заодно и научать народ, как правильно Богу кланяться. В те времена всяких нехристей много было. Так и в молитве поется: «Звездою учахуся Тебе кланятися солнцу правды».
– Няня, расскажи еще, – просят девочки.
– Ну что же, слушайте, коли не надоело.
Девочки не сводили с няни восторженных глаз. Слушали затаив дыхание о злом и коварном царе Ироде и добрых пастухах, об Ангелах, прославляющих рождение Спасителя. Когда няня рассказывала об избиении царем Иродом младенцев в Вифлееме, девочки даже заплакали. Анисия Егоровна, спохватившись, что слишком увлеклась рассказом, стала утешать сестренок:
– Ну что вы, родненькие, те младенчики святые – мученики за Христа. Они тяпереча ангелочками стали. Живут у Бога, на небушке, да и звездочки зажигают. Лучше я вам расскажу, как мы на сочельник ходили по дворам колядовать.
Анисия Егоровна стала рассказывать, как, будучи еще девчонкой, они с подружками и парнями наряжались, кто во что горазд, и ходили по дворам поздравлять односельчан с Рождеством. Потом она прокашлялась и вдруг с характерным народным подголоском запела:
Зазвонили звоны
Да по всей Вселенной,
Радуйся!
Ой, радуйся, Земля,
Сын Божий народился!
Сестры развеселились и стали уговаривать няню, чтобы она их обучила хоть одной колядке. Когда девочки пришли в зал, они бросились к матери, перекрикивая друг друга:
– Мама, мамочка, Ирод плохой, он хотел Христа убить! А Ангелы спасли! Они сказали Иосифу и Матери Божией: бегите, пока не поздно. Вот они и убежали. – При этих словах девочки звонко засмеялись, радуясь, как ловко Ангелы провели злого царя Ирода.
Прошла зима. Весной девочки прощались со своей няней навсегда. Анисия Егоровна возвращалась в деревню, а к сестрам была приставлена гувернантка-немка, чтобы обучать их грамоте. Сестры плакали, няня успокаивала их тем, что обещала иногда навещать.
Вместе с няней дом покидала теплая искренняя молитва к Богу. Чету Берестовых нельзя было назвать безбожниками. Они ходили по праздничным дням в храм и брали с собою детей. А один раз в год, на Страстной неделе, Александр Всеволодович даже говел и в Великий четверг причащался. Анастасия Аркадьевна причащалась, кроме Великого четверга, еще и на свой день Ангела. Иконы в доме тоже имелись, и лампадки перед ними горничная зажигала регулярно по праздникам и воскресным дням. Но перед этими иконами никто не молился. Как и вся либеральная интеллигенция того времени, они были совершенно равнодушны к вопросам веры. А вот у Анисии Егоровны, пока она жила в доме Берестовых, лампадка горела постоянно. Когда Анисия Егоровна становилась на молитву, девочки вставали с ней рядом и молились. Они любили слушать рассказы няни о чудесах Божиих, которые Анисия Егоровна с наивным простодушием перемежала с народными поверьями и сказаниями.
Элиза Арнольдовна, их гувернантка, может, и читала в своей комнате лютеранские молитвы, но девочки от нее имя Божие слышали лишь в постоянных восклицаниях к месту и не к месту «Mein Gott!» (Мой Бог – нем.) Педантичная и аккуратная немка была честной и доброй женщиной, но любовь своих подопечных даже после нескольких лет жизни в доме Берестовых так и не стяжала. а вот неграмотная и простая крестьянка Анисия Егоровна оставила глубокий след в сердцах девочек на всю жизнь.
Зато в семье Берестовых уделяли большое внимание усвоению правил хорошего тона. Приобретение внешних «приличных манер» ставилось в основу домашнего воспитания. «Манеры не пустяки, – не раз повторяла Анастасия Аркадьевна, – они плод благородной души и честного ума». Александр Всеволодович любил цитировать Наполеона Бонапарта: «Будущие хорошие и худые поступки ребенка зависят всецело от матери» – и от себя добавлял: «Домашний круг служит лучшею школою вежливости, и женщина в этом благом деле незаменимый наставник». Анастасия Аркадьевна вполне оправдывала эту веру мужа и с педантичной настойчивостью внушала дочерям:
«Хорошие манеры – это прежде всего изящество в обхождении, которое является не менее важным условием для приобретения успеха в жизни, чем таланты».
Оля и Аня успешно с покорностью усваивали эти уроки, не нарушая общей гармонии семейного благополучия.
Оля и Аня совершенно не походили на родных сестер, ни внешностью, ни характером. Оля была девушкой сдержанной, рассудительной и даже несколько педантичной, поэтому считала своим долгом делать сестре замечания за ее, как Оля выражалась, «необдуманные поступки». Аня относилась к этому очень болезненно и не признавала старшинства сестры. Наоборот, будучи девушкой бойкой и самоуверенной, она ощущала в себе даже некое превосходство над сестрой, которое и старалась постоянно выказывать. Это соперничество приводило к частым ссорам по мелочам.
Соперничала в большей степени, конечно, Аня, стараясь во всем превзойти старшую сестру. Оля же почти никогда не была зачинщицей, зато всегда приходила мириться первой. Только один раз она не пришла мириться – после гимназического бала, устроенного в честь дня рождения императрицы Марии Федоровны. В женскую гимназию пригласили для танцев учеников мужской классической гимназии. Аня давно замечала, что сестре нравится гимназист старших классов Константин Тураньев, сын богатого уездного помещика. Ане тоже нравился Тураньев, но в этом она не призналась бы даже самой себе. В этот же раз, не столько из чувства соперничества, сколько из желания доказать свое женское превосходство над сестрой, она решила подразнить Олю. Как только Тураньев показался в зале, Аня, проходя мимо него, как бы невзначай обронила платок. Юноша, естественно, тут же подскочив, галантно подал ей его. Завязалась непринужденная беседа, и Тураньев пригласил Аню на первый танец. Но и весь остальной вечер он от нее не отходил. Ольга танцевала с другими кавалерами, но Аня, зорко наблюдавшая за ней, видела, как сестра бросает в их сторону взгляды, в которых отражалась мука ревности и отчаяния. Что-то наподобие упрека совести кольнуло Аню в сердце.
– Вам нравится моя сестра? – спросила она у Тураньева во время танца.
– Ваша сестра, – Тураньев покраснел, – она прекрасная девушка, – и взгляд его стал почему-то серьезным.
– Мне очень приятно это слышать, – холодно сказала Аня, – но вы не ответили на мой вопрос.
Тураньев заколебался. Танец в это время закончился. Аня, не дожидаясь ответа, присела в реверансе и уже собиралась уйти, как Тураньев удержал ее за руку. Аня посмотрела на него вопросительно и в то же время с вызовом. Юноша, покраснев еще больше, наклонил голову. Анну позабавило его смущение.
– Ну, что вы хотите еще сказать о моей сестре?
Тураньев, запинаясь, проговорил:
– Нет, не о вашей сестре.
