– Да-с… – произнес отец Владимир, – чаек у вас превосходный. – И тут он всем корпусом повернулся к Ане и задал неожиданный вопрос: – А не жалко вам, сударыня, оставлять таких прекрасных родителей?
Аня в растерянности молчала, не зная, что на это ответить. Анастасия Аркадьевна тут же заулыбалась, видя в этом вопросе поддержку ее мнения.
– Что же вы, сударыня, молчите? – продолжал допытываться протоиерей.
– Жалко, – ответила Аня с замиранием сердца, опустив голову.
– Жалко, и все-таки хотите уйти в монастырь?
– Да, хочу, – почти пролепетала она.
– Превосходно! – воскликнул протоиерей, вставая со своего стула.
Мать и дочь встали вслед за ним. У Анастасии Аркадьевны вытянулось и побледнело лицо. Отец Владимир повернулся к ней и, словно не замечая перемены, продолжал:
– Любезная Анастасия Аркадьевна! Верите ли вы, что, когда я в храме читаю евангельское зачало – то самое, где Христос призывает первых учеников, а они, оставив отца и лодки, полные рыб, заметьте, не пустые, а полные, идут за Христом, – душа у меня замирает от восторга. Сколько же надо было иметь веры! Какую надо было иметь любовь к Спасителю, чтобы совершить этот поступок в обществе, где почитание родителей было священным долгом, заповеданным Самим Богом через пророка Моисея.
– Так то же были апостолы, – как-то неуверенно произнесла Анастасия Аркадьевна.
– Да какие там апостолы, – махнул рукой протоиерей, при этом широко улыбаясь, – простые рыбаки, вот кто они были такие. Это Христос из них апостолов сделал, а так рыбаками бы и остались.
Брови у Анастасии Аркадьевны поползли вверх, что было выражением ее крайнего удивления. А протоиерей опять повернулся к Ане:
– Смотрите, Анна Александровна, в Писании сказано: «Взявшийся за плуг и назад оборачивающийся, Царства Божия недостоин».
Потом он вновь обратился к Анастасии Аркадьевне, которая и не пыталась скрыть своего разочарования:
– Анастасия Аркадиевна, голубушка, не скорбите заранее. Пусть ваша дочь побудет в монастыре какое-то время. Там ведь не мед. Если это несерьезно, она сама к вам скоро вернется, а уж если это дело Божие, – при этих словах протоиерей развел руками, смешно выгнув губы уголками вниз, – тогда, простите великодушно, мы с вами не имеем права идти против Христа, Господа нашего. Вот так-с… а чаек у вас просто чудесный. Александру Всеволодовичу кланяйтесь от меня низко. Умнейший человек. Заверяю вас, Анастасия Аркадиевна, таких, как ваш муж, в нашем городе еще только два человека.
Отец Владимир еще раз поклонился и пошел к выходу, оставив Анастасию Аркадьевну в полном недоумении. Постояв немного, она кинулась вслед уходящему протоиерею.
– Отец Владимир, одну минутку!
Батюшка остановился, вопросительно глядя на нее.
– Отец Владимир, так удовлетворите же мое женское любопытство, кто же еще эти два человека?
– А, значит, вы согласны с тем, что Александр Всеволодович умнейший человек? Прекрасно.
Анастасия Аркадьевна засмеялась и кокетливо погрозила пальцем отцу Владимиру.
– Зачем вы так? Я же спросила о тех двоих.
– Хм… я думаю, вы сами догадались, что эти двое мы с вами. – И отец Владимир уже откровенно засмеялся.
Проводив отца Владимира до дверей, Анастасия Аркадьевна вернулась уже в хорошем расположении духа.
– Ладно, собирайся. Поживешь немного, а там будет видно.
Нужно ли говорить, какая радость охватила Аню при этих словах! Ведь если бы родители не отпустили ее в монастырь, ей пришлось бы ослушаться их воли. Да, было достаточно примеров святых угодников Божиих, уходивших из дома вопреки родительской воле. Но, что и говорить, это было нежелательной крайностью, и, когда нужда в ней отпала, сердце девушки возликовало. Ане казалось, что она преодолела единственное препятствие, мешающее ей жить во Христе и со Христом.
Еще будучи простой прихожанкой, Анна очень полюбила монастырь, этот уголок казался ей раем на земле. Ей нравились монастырские неторопливые службы, тихое, задушевное пение монахинь. Чистый дворик, вымощенный камнем, цветочные клумбы вдоль дорожек. «Что может быть лучше мирного и безмятежного жития в этом благодатном месте молитвы», – думала она, глядя на молодых послушниц с некоторой долей зависти. А сама игуменья, матушка Варвара, представлялась Ане мудрой и доброй мамой всех сестер. Она была каждый раз неизменно приветлива и ласкова, когда Аня приходила в монастырь на службу, и никогда не отпускала домой без гостинца. «Ах, как хорошо жить под водительством такой матери игуменьи», – думала Аня, с обожанием глядя на настоятельницу, и вот теперь ее мечта должна была исполниться!
Уход в монастырь казался Ане не бегством от мира, а просто обретением того состояния, что жаждала ее душа. Ведь жаждала она посвятить всю свою жизнь Богу. Монастырский образ жизни представлялся ей единственно возможным для нее существованием на земле. В ее сознании монашество не противопоставлялось миру, но было уделом немногих избранных, и Аня вполне ощущала себя этой «избранной».
Картина недавней беседы с отцом Владимиром словно повторилась. Но теперь уже мать и дочь сидели в покоях игуменьи Варвары, и Анастасия Аркадьевна рассказывала матушке настоятельнице о своих семейных горестях и о благословении отца Владимира. Игуменья слушала ее, опустив голову, и молча перебирала четки.
– Пожалуйста, – говорила Анастасия Аркадьевна игуменье, – не делайте моей дочери снисхождения. Посылайте ее на самые тяжелые послушания, заставляйте делать все, что делают другие, тогда она узнает, что такое монастырь.
При этих словах игуменья подняла голову:
– Не беспокойтесь, Анастасия Аркадьевна, мы ни для кого не делаем снисхождения. Обещаю вам, что в течение долгого времени я буду испытывать вашу дочь. Если она не выдержит нашей строгости, то вернется домой. Все в воле Божией.
После ухода Анастасии Аркадьевны настоятельница посмотрела на Аню долгим задумчивым взглядом. От этого взгляда Аня вся смешалась и покраснела.
– Вы еще молоды, – наконец вымолвила игуменья, – да и к труду едва ли приучены. Вам будет трудно у нас. Но ничего не поделаешь, все поступающие проходят эти испытания, и я не лукавила перед вашей матерью, предположив, что вскоре вы и сами захотите уйти от нас.
– Все, что только будет приказано вами, я постараюсь выполнить, хотя бы мне пришлось умереть за святое послушание, – пылко воскликнула Аня.
– Ну, милая моя, – улыбнулась игуменья, – умереть мы вам не дадим. Пока будете жить в монастырской гостинице для трудниц, ходить в храм и на послушания. Присмотритесь к иноческой жизни, и тогда, если будет Богу угодно, назову вас своим чадом и вы будете облачены в одежды послушницы. Теперь помолимся! – Она открыла Псалтирь и начала читать: «Господь пасет мя и ничтоже мя лишит…»
Прочтя псалом и благословляя Аню, игуменья на прощанье наставляла:
– В обители с сестрами не разговаривайте. Никому не говорите, кто вы и зачем сюда пришли. Два слова должны быть у вас на устах: благословите и простите. Старшая по гостинице монахиня Силуана, ее слушайтесь во всем.
Матушка Варвара взяла со стола маленький серебряный колокольчик и позвонила. Вошла молоденькая келейница игуменьи Таня. Она поклонилась матушке Варваре и молча ждала ее распоряжений.
– Вот что, Танюша, отведи эту девушку к матери Силуане, чтобы она поселила ее и дала послушание.
Аня поклонилась матушке игуменье до земли и последовала за Таней. Пока они шли, Таня не проронила ни слова. «Куда же мы идем?» – думала Аня, пока они, миновав сестринский корпус и выйдя за ограду, не оказались в монастырском хозяйственном дворе. Сбоку от хозяйственных построек стоял старый, покосившийся деревянный двухэтажный дом. К нему-то и направилась Таня.
Они вошли в небольшую прихожую, вправо и влево от которой расходились два коридора с дверями. Прямо из прихожей на второй этаж вела узкая деревянная лестница. Под лестницей напротив окна за столом сидела пожилая монахиня и читала вполголоса Псалтирь. Когда девушки зашли, она отложила книгу и, сняв очки, подслеповато посмотрела на них. Таня, не дожидаясь, когда монахиня разглядит их, сказала:
– Мать Силуана, я, по благословению матушки игуменьи, новенькую привела.
– А, новенькую, а то я гляжу, вроде не наша. Ну и слава Богу! Работы всем хватит. – И монахиня Силуана пошла к лестнице, поманив за собой Аню.
Аня последовала за ней по скрипучим ступенькам. Наверху так же, в разные стороны, расходился коридор, в каждом не менее четырех дверей. Матушка Силуана свернула направо и толкнула первую дверь. Там оказалась комната с двумя деревянными кроватями и небольшим столом, в углу напротив икон стоял аналой, покрытый домотканым покрывалом и расшитым красными нитками полотенцем.
– Здесь, милая, будешь жить. Да каким же именем ты крещена?
