Первое время заработанных в Израиле денег вполне хватало на безбедную жизнь дома, но потом цены будто улетели в космос, и она не столько жила, сколько выживала.
После смерти мужа мать осталась совершенно одна в чужой стране и тяжело заболела. Елене каждый раз продлевали визу, чтобы она могла ухаживать за больной матерью. А когда мать умерла, Елена с просроченной визой осталась уже нелегально.
Первое время она жила с гастарбайтером из Львова – Игнатом, подрабатывая уборкой домов, но Игнат в конце концов уехал во Львов к жене.
Потом она жила у одинокой старушки, которая с войны помнила русский, и которую она обслуживала 24 часа в сутки. Все было хорошо, пока старушка была жива. Елена проработала у нее несколько лет. А потом все, как назло, совпало. Она одновременно лишилась и работы, и крыши над головой. И в это же время эмиграционная полиция начала облавы на нелегалов.
Елена старалась ничем не привлекать к себе внимание, днем находила укромное место, где устраивалась с двумя сумками и могла подремать. Умывалась и стирала одежду на пляже. Ночью же устраивалась на скамейке возле жилых домов, так чтобы был видно все пространство перед ней. Таким образом, в случае опасности она могла позвать на помощь и, одновременно, вовремя заметить полицейских, если те нагрянут.
Как-то возле парка она увидела полицейских и, подхватив сумки, побежала в сторону стоянки, надеясь там переждать. Здесь ее и встретили наркоманы из местных…
Услышав крики женщины, Артем бросился на помощь. Увидев его, наркоманы тут же пустились наутек. Женщина была насмерть перепугана, глаза у нее были огромные, как блюдца. Она вся тряслась от пережитого ужаса. «Спасибо вам», – пролепетала женщина, и вдруг, упав ему на грудь, разрыдалась.
Еле сдерживая слезы, он сказал охрипшим голосом: «Они вас больше не тронут». Она посмотрела в его ярко-синие глаза и впервые за все время в ее взгляде засветилась надежда.
Они лежали обнявшись, прямо на песке. Прижавшись к нему, она смотрела в его синие глаза, а он отвечал ей ласковым взглядом, бережно поглаживая ее лицо и вьющиеся, когда-то ярко-рыжие волосы.
– Как думаешь, зима будет теплой? – спросила женщина.
– Не знаю, – на секунду задумавшись, ответил мужчина. – Не бойся, переживем, – успокоил он ее, с нежностью глядя на свою возлюбленную.
– А я и не боюсь, – с мягкой улыбкой ответила женщина.
– Зима не самое страшное, – сказал Артем.
– А что самое страшное? – спросила Елена, – «Крысы»?
– Наверное «крысы», – ответил Артем, – Но хуже «крыс» – наркоманы, – добавил он.
– А полицейские? – спросила женщина.
– Хуже всего – бездомность, – ответил он, – Хуже бездомности, наверное, только война.
– Как ты думаешь, мы когда-нибудь выберемся отсюда? – спросила она.
– Ты можешь выбраться, – ответил Артем, – Просто прийти в полицию, они тебя подержат немного и отправят обратно.
– Обратно? Без тебя? Я не хочу! – решительно заявила женщина.
– Я уже отсюда никогда не выберусь, – обреченно сказал Артем.
– Почему?
– Слишком много на мне висит всего. Меня никогда отсюда не выпустят.
– Тогда и я останусь… с тобой.
– Будешь жить со мной в палатке? – с улыбкой спросил Артем.
– Да, – весело ответила женщина.
Он крепко прижал ее к себе.
– А давай уплывем отсюда! – вдруг развеселился Артем.
– Как? Вплавь что ли? – удивилась Елена.
– Почему вплавь? Мы построим плот.
– Как Робинзон Крузо?
– Лучше.
– Ты шутишь?
– Вполне серьезно.
Она внимательно посмотрела на него, пытаясь понять шутит он, или говорит всерьез.
– Из чего же мы будем строить плот? – спросила она, – Из бутылок?
– Из бутылок, – решительно сказал он.
– А он нас выдержит?
– Меня – не знаю, а тебя – выдержит.
– Я без тебя не поплыву.
– А я – без тебя.
– И куда мы поплывем?
– Домой.
– В Россию?
– Да.
– А далеко отсюда Россия?
– Пустяки, каких-нибудь 3000 километров. Из Афганистана было дальше добираться. И труднее.
– Ты серьезно?
– Конечно. Сейчас уже поздно, начались шторма, а ближе к следующему лету плот будет готов, штормов не будет, а вода станет теплой. Нам главное добраться до Египта.
– А там?
– А там есть российское посольство.
– Там нам помогут?
– Конечно.
– А почему не здесь? Ведь тут тоже есть посольство России.
– Здесь не то посольство. Здесь они не помогают.
– А там – помогут?
– Там помогут. Нам главное прорваться.
– Значит, прорвемся.
Они бодро поднялись и пошли готовить плот.
Влюбленные, они теперь были уверены, что вырвутся. И, окрыленные надеждой, они, счастливые, возвращались в свой приют на автостоянке.
Он ушел так же тихо, как и жил. Вдруг посреди работы ему стало плохо. Не привлекая к себе внимания, он попросил хозяина отпустить его домой, и хозяин согласился. Придя домой, Алексей лег на диван и больше уже никогда не вставал.
Алексей был человеком скромным. В Союзе он защитил кандидатскую диссертацию, работал на крупном предприятии, где успел внедрить целую кучу всевозможных разработок. Несмотря на свою должность и научные звания, он всегда держался скромно, никогда не повышал голоса – ни на работе, ни дома, а в компании всегда больше слушал нежели говорил.
После приезда в Израиль он в течение нескольких месяцев искал работу, но безрезультатно. В Израиле никогда не было недостатка в инженерах, тем более – главных. Он и не роптал по этому поводу, а просто пошел работать на стройку сварщиком.
Он умел буквально все, был мастером на все руки и чуть ли не с детства все в доме делал сам. Это его и выручило в Израиле. Он работал по 12 часов в день, получая за свой труд минимальную оплату. Работа была тяжелая, на постоянным солнцепеке, а зарплата – мизерная. Но он не жаловался.
Он вообще никогда ни на что не жаловался– ни на здоровье, ни на жизнь, ни на людей. Большинство из тех, кто приехал вместе с ним и с кем довелось вместе учить язык или работать, жаловались на жизнь, досадовали на то, что вообще приехали. Он никогда в этих разговорах не участвовал, а только лишь глубже замыкался в себе.
Когда он умер, многие недоумевали, как так: ведь он никогда ни на что не жаловался и как бы в заключение добавляли – «странно». Действительно странно.
По еврейскому обычаю, его похоронили в тот же день.
Жена, будто компьютер, зависла между двух миров. Она все никак не могла осознать обрушившееся на нее несчастье. Совсем недавно они въехали в только что купленную квартиру. Они мечтали об этом: иметь квартиру в центре – здесь и с работой легче, и детям можно дать образование получше, и уровень культуры выше, и вообще… Наконец, цель была достигнута. Они продолжали тяжело работать – ссуды на покупку квартир нужно было возвращать, детей нужно было растить, да и самим как-то жить. И они работали в две смены: она – в доме престарелых, он – сварщиком на стройке. Дети быстро освоили незнакомый язык и успешно учились в местной школе. И вдруг… Такой сильный и надежный, Алексей вдруг навсегда исчез из их жизни.
Он умер когда ее не было дома – она была на работе. Мертвого отца обнаружила старшая из дочерей и позвала соседей. Те вызвали скорую, но врачи Алексею помочь уже не смогли.
Она слушала рассказ очевидцев о том, как все произошло и каждый раз надеялась, что конец рассказа будет другим. Но все рассказы, сильно отличавшиеся друг от друга в деталях, всегда заканчивались одним и тем же: он умирал.
Через какое-то время она вдруг почувствовала, что о многом не успела ему сказать, о многом не успела спросить. С тех пор как они приехали в Израиль, у них совершенно не осталось времени друг для друга. Он приходил с работы уже затемно, весь черный от усталости. Часто жены не было дома – она была на смене. То время, что оставалось после работы, сжирал быт. Им предстояло выплатить ссуды, купить кучу необходимых вещей в дом, и разговоры обо всем этом стали основной темой их общения.
В Союзе она в течение пятнадцати лет проработала медсестрой. Приходилось работать и в родильном отделении, и в хирургии, и где только она не работала. В Израиле ее опыта оказалось недостаточно, и она пошла работать в дом престарелых. Весь день она таскала на себе и мыла стариков, получая 5 шекелей в час. Чтобы заработок был более или менее приличным, приходилось работать в две смены.
За то время, что она прожила в Израиле, ей казалось, что она впала в какое-то странное оцепенение. Ей казалось, что она перестала чувствовать и думать. Все стало безразличным. И лишь смерть Алексея вывела ее из этого оцепенения. Она вдруг почувствовала потребность, неутолимую жажду видеть его, говорить с ним.
С тех пор как он умер, она перебралась в салон. Спала теперь она совсем мало. Заходя в их общую комнату, Вика теперь подолгу стояла здесь, напряженно прислушиваясь и вглядываясь в темный угол. Ей казалось, что если постараться и сосредоточиться, то она услышит знакомый звук его шагов или хотя бы шорох, или хоть что-нибудь, едва заметное но неоспоримо свидетельствующее о том, что он жив и находится здесь. Иногда она проводила в этом ожидании целые часы.
