Однажды попутный ветер занес в Локерстоун и Берти Кингсли, разведенного журналиста и автора очерков для столичных газет. Ему было около пятидесяти, темные волосы уже тронула импозантная седина, но он еще мог похвастаться военной выправкой, жизнелюбивым неунывающим нравом и пружинистым шагом. У Кэтрин не было шансов устоять. Берти и Кэтрин встретились на набережной в послеполуденный час. Светлыми прядками, выбившимися из прически хрупкой Кэтрин, играл морской бриз, увядающие щеки раскраснелись от долгой прогулки – Берти она показалась статуэткой, за которой нужен глаз да глаз, чтобы не разбилась.
Джемма даже особенно не удивилась, когда Кэтрин, смущаясь, как девчонка, поведала, что приняла предложение мистера Кингсли и выходит за него замуж. Джемма чувствовала, как ветер приносит перемены в их город и жизнь, и противиться не имела никакого права. В несколько дней вещи Кэтрин были собраны.
– Я так рада за тебя, мама, – призналась дочь, обнимая ее на прощание. – Только пиши, звони, не забывай. Мы как-нибудь приедем вас навестить.
– Ты ведь справишься? С фермой? И с Карлайлом и Оливером? – Даже счастливую, Кэтрин не оставляло ее привычное беспокойство. Джемма очень надеялась, что Берти Кингсли научит ее жить без опасения.
– И не с таким справлялась! Тем более у меня мистер Кроули на подхвате, с фермой разберется он, а с мальчиками я.
– На твоем месте, Кэти, я был бы спокоен. Эта девушка явно умеет разбираться с мальчиками! – басил Берти. – Джемма, приезжай и к нам. С «мальчиками». Я устрою вам отличную экскурсию по самым нетуристическим местам Лондона!
– Отлично. Мы ведь не туристы, – рассмеялась в ответ Джемма.
И зеленый автомобиль умчал Кэтрин и Берти на восток.
Несколько месяцев спустя Оливера Хорни избрали в городской совет.
– Я нисколько не удивлена, милый. – Джемма ловко завязывала галстук на шее мужа виндзорским узлом. – Ты умеешь расположить к себе любого человека! Ты у меня молодец.
В доме стало пустынно. Все дни Джеммы были заняты работой. Она без устали строчила на машинке, мимоходом пополнив гардероб мужа несколькими костюмами-тройками. Клиенток у нее по-прежнему было предостаточно. Кроме того, Джемма наконец решилась на то, о чем давно мечтала, – помимо верхней одежды, платьев, юбок и жакетов она стала шить женское белье. И если пошив одежды был для нее гаммами, то белье стало самыми восхитительными ноктюрнами. Шелк, атлас, муслин, кружево, ленты и крохотные розочки, бантики и тесемки становились нотами, которые каждый раз, на каждой новой даме звучали иначе.
Клиентки пребывали в восторге. Внимательная от природы, Джемма разгадывала характер каждой из них – и предлагала белье, которое идеально подходило к натуре женщины, становилось ее единомышленником. Кому-то она показывала белые батистовые сорочки с нежным шитьем пастельных тонов, кому-то – бюстгальтеры в рюшечках и розочках. И непременно отыскивались те, кому по душе приходились настоящие произведения искусства для роковых красоток: из шелка и атласа густых тонов, со смелыми вырезами и броской эффектной отделкой.
– Вот это да! – Бетси Китс-Лоуренс крутилась перед зеркалом, стараясь разглядеть заднюю часть умопомрачительной бордовой комбинации с черной вышивкой шелковой нитью. – Соблазн в чистом виде!
– Роберт оценит…
После свадьбы с Робертом Лоуренсом, ее давним ухажером, и рождения двоих детей Бетси немного располнела, но даже это не испортило ее природную красоту. На смену девичьей тонкости пришла роскошь женских форм. И тут белье «от Джеммы» было как нельзя более кстати.
Джемма осмотрела свое творение с довольной улыбкой, потом на секунду встретилась взглядом с Бетси и даже оторопела. В глазах Бетси читалось превосходство и чуточку жалости. В следующий миг клиентка отвела глаза.
«Конечно, она считает себя красавицей, а меня дурнушкой, – размышляла чуть раздраженная Джемма, складывая ткани в шкаф, а нитки и иголки в ящик стола. – Я ее понимаю. А может, слухи, которые ползут по городу, правда? Да нет, вряд ли, Оливер не стал бы… И все-таки она красивее. У меня нет ни ее глаз, ни волос. Хотя нет, мои волосы все-таки лучше… Но эти веснушки… А рот? Он такой большой. Можно подумать, я американка».
Джемма распустила волосы. Она заплетала их каждый раз, когда садилась за работу. Несколько раз подумывала даже обстричь, чтобы не лезли в глаза, – но Карлайлу так нравилось перебирать их и смотреть сквозь них на солнце! Она бы не решилась лишить его этого удовольствия. Тем более что сама всегда втайне гордилась своей рыжей шевелюрой.
Было четыре часа. Карлайл, выходя из школы, чувствовал, что Джемма уже в нетерпении ждет его дома, но учитель математики попросил его зайти в магазин к отцу и передать заказ. Держа в руке листочек со списком красок, лаков и фурнитуры, Карлайл в мгновение ока домчался на велосипеде до отцовского магазина. Он редко приходил к Оливеру на работу, чаще они виделись дома. Между отцом и сыном не было особого взаимопонимания, они вообще почти не разговаривали, существуя как параллельные прямые, без конфликтов и без примирений.
В магазине никого не было. На вывеске значился перерыв, но дверь оказалась не заперта, и Карлайл зашел внутрь. Быстро огляделся. Стеллажи с гвоздями и шурупами в аккуратных коробочках, банки с краской и шпатлевкой, стиральные порошки, пирамида из мыла, малярные кисти, швабры, метелки, ведра, мешки с цементом – и над всем этим прохладный нежилой запах, какой обычно витает в помещении, где идет ремонт. Так всегда пахло в этой лавке.
– Пап, – позвал Карлайл.
Сверху, со второго этажа, где Оливер жил до свадьбы одиннадцать лет назад, а теперь переводил дух в середине рабочего дня, доносились какие-то звуки. Карлайл быстро взбежал по ступенькам и распахнул дверь в комнату.
– Пап, мне тут…
Он забыл, что хотел сказать, и вытаращенными глазами уставился на развернувшуюся перед ним картину. Двое людей, в которых он узнал отца и Бетси Китс-Лоуренс, отпрыгнули друг от друга, как ошпаренные, и бессмысленно заметались по комнате. Бетси взвизгнула и постаралась прикрыть голую грудь красной с черным комбинацией, болтавшейся где-то на бедрах. Тяжело дыша, Оливер с безумным взглядом натягивал трусы.
– Выйди! – рявкнул он сыну, наконец придя в себя.
Это было похоже на замедленную съемку. Карлайл с отвращением оглядел миссис Лоуренс – видеть отца он не мог. Ее лицо стало таким же бордовым, как и кусок шелка, которым она старалась прикрыться. Мальчику эта ткань показалась знакомой. Да, точно, еще вчера Джемма, его мама Джемма, мурлыча себе под нос песенку, пришивала к этому шелку черное кружево по подолу, и ее тонкие пальчики порхали по гладкой ткани. А сам он сидел на окне, готовя уроки, и следил за каждым ее движением.
Карлайл слетел с лестницы и выбежал на улицу. Ему хотелось свежего воздуха. Но даже ветер с моря не помог.
Прямо на пороге отцовского магазина его вырвало.
Джемма видела, что что-то произошло. По его походке, ссутуленной спине. По тому, как Карлайл не сказал ни слова, только махнул рукой. Но то, что он запер дверь в свою комнату, ее ошеломило.
Сын чувствовал, что причиняет матери боль. Но боялся, что не сможет сказать «все хорошо», глядя ей в глаза. Все не было хорошо. Он не понял толком, что происходило в комнате над магазинчиком отца, но ощущение грязи, гадливости охватывало его при каждом воспоминании о той минуте. Он просидел до вечера, закутавшись в лоскутный плед, и слышал, как вернулся с работы отец.
О, если бы Джемма догадалась, что именно произошло на глазах у мальчика! Она бы нашла слова его утешить. К ней самой уже давно стекались многозначительные взгляды и намеки, которым она не придавала значения, – что Бетси Китс-Лоуренс слишком часто вертится рядом с ее мужем. Ну и что с того? Джемма с каждым годом все больше понимала, что любит мужа не так уж сильно, легкий угар влюбленности в него прошел почти сразу после свадьбы, оставив лишь привязанность. Однако она была благодарна ему за то, что он подарил ей Карлайла, самый неслыханный, бесценный дар, который только мог преподнести, сам того не осознавая.
Но Карлайл ничего ей не говорил. Все увиденное хоронилось в дальних глубинах его памяти. Он стал еще ласковее к матери, а с отцом не разговаривал. Уже тем же вечером Оливер понял, что сын ничего не рассказал Джемме, и до поры успокоился. Тревожило его теперь только одно: взгляд у сына, когда тот смотрел на Оливера, становился презрительным, уничижительным, как будто Карлайл видел перед собой мерзкую букашку, а не родного человека. Это был упрек. И Оливер ненавидел сына все больше.
– Знаешь, Джемма, – как-то после ужина начал Оливер. – Я договорился, и Карлайла… В общем, его приняли в Ларнихолл, закрытую школу для мальчиков. В Эксетере.
– Что? – Джемма не поверила своим ушам.
– Я подумал и решил, – продолжил Оливер. – Он уже большой, пора ему учиться как подобает. Получить приличное образование. А в этой глуши…
