И ничего уже не вернуть, жизнь расставила все по местам. Джемма была здесь, Оливер – за миллиарды световых лет от нее, в магазине, в Локерстоуне, в этом же доме, на другой половине кровати… А Карлайл… Вроде бы и рядом, но чуть дальше, чем того хотелось бы.
В Ларнихолле Карлайл плохо засыпал. Ему не хватало дома, привычных звуков. Здесь, в закрытом пансионе для мальчиков, больше похожем на монастырь, были такие толстые каменные стены и такие узкие окошки, что сквозь них с улицы не проникал ни один звук. Его окружали гулкое эхо и прохлада каменных переходов. И Карлайлу недоставало ее шагов, шуршания ее домашнего платья, запаха жасмина (с чем он мешается сегодня в складках ее подола?), ее широкой улыбки, веснушек на носу, добрых глаз. Он скучал по своей маме Джемме.
Хотя в остальном в новой школе было даже интересно. Программа здесь была углубленная, и появилось много предметов, которых не было в Локере. Мальчик, которому недавно сравнялось одиннадцать, быстро нашел общий язык со сверстниками. Лишь однажды, в самом начале, вышла стычка.
Как-то вечером, готовясь ко сну в общей спальне, Карлайл полез в шкафчик за фотографией Джеммы. Он смотрел на нее каждый вечер, вспоминая мельчайшие подробности ее образа, чтобы мысленно пожелать ей спокойной ночи. Но в тумбочке фото не нашлось.
– Не это ищешь? – послышался прямо за плечом голосок. Карлайл обернулся – рядом с кроватью стоял Хьюберт, противный мальчишка, старше его на два года. Он небрежно обмахивался фотокарточкой Джеммы.
– Отдай, пожалуйста, – твердо сказал Карлайл, оглядывая мимоходом спальню. Они были одни, голоса остальных доносились из душевых.
– Это кто? Актриса киношная, что ли? Что-то она не особо красивая для актрисы… – усмехнулся Хьюберт.
– Отдай.
– А ты возьми.
Карлайл погнался было за Хьюбертом, тот, перескакивая через кровати, замер у двери.
– Зачем тебе это надо?
– А тебе? Ну кто это, правда? Какая-нибудь доярка с твоей фермы? Ты ж у нас из деревни…
Карлайл с рыком бросился на Хьюберта без предупреждения. Тот сделал рывок в сторону, задел горшок с фиалкой на деревянной лаковой консоли, не устоял на ногах и упал вслед за горшком. Карлайл выхватил фотографию и только тут понял, что случилось. Хьюберт лежал на полу, зажав ладонью коленку, разрезанную глиняными черепками. Было видно, как сквозь пальцы быстро сочилась кровь.
– Больно… Урод, что ты наделал? – Хьюберт, глядя на кровь, мелко задышал и покрылся меловой бледностью. Похоже, он боялся крови. – Мне плохо… Позови кого-нибудь, быстрее!
Карлайл лихорадочно соображал. Если он кого-то позовет, им не миновать выволочки: драки строжайше запрещены, а Хьюберт наверняка сумеет вывернуться. Карлайл, схватив парня за шкирку, поволок к своей кровати.
– Выпусти меня, идиот несчастный! Мне плохо!
– Сейчас все сделаю.
– Что ты сделаешь?
– Обработаю рану. Или тебе придется объяснять мистеру Стэнтону, почему мы дрались.
– Это ты меня толкнул! – едва шевелил языком Хьюберт, теряя нить разговора.
– Ну а я скажу другое. Что ты ударил меня первым…
Карлайл сообразил, что Хьюберт испуган и сейчас ничего не сможет придумать, скажет правду. И сам же поплатится. Но Карлайлу не нужна была такая месть, уж лучше пусть куратор вообще не узнает об этом инциденте. Он нашел мешочек, в который еще дома уложил бинт, вату и флакончик перекиси водорода. Мама давно научила его не плакать, когда он расшибал себе коленки или локти, и как справляться с несерьезными ранами, тоже объяснила. Равно как и отличать несерьезную рану от той, что действительно требует внимания врача. С этой же он вполне справится сам.
Перекись закипела в ране, но кровь остановилась. Карлайл промокнул ватой сгустки и ловко забинтовал коленку.
– Ну вот. Под брюками не будет видно. Пару дней похромаешь чуток, и все.
Несколько минут они молчали. Хьюберт приходил в себя и поглядывал на Карлайла удивленно: совсем молокосос, но откуда-то столько всего умеет. И не растерялся даже… Карлайл тем временем собрал черепки от горшка вместе с землей и засунул их в бумажные кулечки, сделанные из тетрадных листков.
– Завтра на прогулке надо будет высыпать их за ограду, чтобы никто не видел. – Он протянул Хьюберту один из кульков, второй положил в школьный портфель.
– А ты профи… Откуда все знаешь?
– Я же из деревни, – беззлобно улыбнулся Карлайл. Он посмотрел на Хьюберта, потом на фотографию, из-за которой и разгорелась стычка. – Это моя мама. Я очень ее люблю. Ты, пожалуйста, не говори больше про нее никаких гадостей, ладно?
С тех пор Карлайл попал под покровительство Хьюберта. Они очень скоро подружились, коленка зажила, глиняные черепки и остатки фиалки покоились за школьной оградой, а Карлайл с подачи друга получил прозвище Док, хотя никто так и не узнал, откуда оно пошло.
Жизнь Джеммы стала похожа на полосатое покрывало. Черными полосами были дни, прожитые в разлуке с Карлайлом. А разноцветными – те, когда она навещала его в Эксетере, и его каникулы, проведенные дома.
Пока Карлайл был в школе, Джемма и Оливер жили мирно. На людях они появлялись вместе, олицетворяя собой приличие и английскую добропорядочность. Джемма игнорировала пересуды о муже и Бетси, та по-прежнему заказывала у нее наряды, а Джемма иногда усмехалась, думая над иронией жизни: ведь в этих нарядах Бетси потом соблазняла ее мужа, а ей-то и дела не было до этого. Впрочем, стоило сказать Бетси отдельное спасибо за то, что она избавила Джемму от супружеских обязанностей.
Конечно, она недолюбливала миссис Китс-Лоуренс, но никогда не выдавала этих чувств. Все это казалось Джемме грязной и мелкой историей, недостойной ее внимания.
Оливер, хоть и был неверным мужем, но с Джеммой оставался ласков, и это вполне устраивало обоих. Джемма понимала, что они с Оливером – обычная среднестатистическая семья. Совместный ужин, обсуждение ничего не значащих новостей, давно остывшая кровать и спокойная вежливость друг с другом – не так ли живет большинство пар, со дня свадьбы которых прошло больше десятка лет?
Истинным праздником для Джеммы были встречи с Карлайлом. Теперь, вдалеке от нее, он взрослел еще быстрее. Каждую встречу она высчитывала, сколько дюймов прибавилось в его росте, как вытянулись руки, отросли волосы. Он взрослел, но Джемма с ликованием каждый раз узнавала его веселые синие глаза, жарко глядевшие на нее. Их взгляд был неизменен.
Она приехала в школу навестить Карлайла в школе осенью, не сумев дождаться зимних каникул. Карлайл, поминутно оборачиваясь, провел ее в небольшую комнату с роялем.
– У меня для тебя сюрприз… – сказал он и усадил Джемму на стул. А сам устроился за музыкальным инструментом.
Джемма покраснела – она и не знала, что сын увлекся музыкой. В их доме никто не играл ни на чем, да и во всем Локерстоуне она не могла бы насчитать больше одного рояля – и тот стоял в зале городского совета в ратуше. Конечно, Оливер как член совета мог бы поспособствовать занятиям музыкой для сына… Если бы захотел.
Пальцы Карлайла коснулись клавиш. Джемма замерла. Она знала эту мелодию, с первой до последней ноты. Но откуда узнал ее Карлайл, ведь колыбельную Джемма всегда напевала тихо, робко, не передав и десятой доли музыкального очарования! Однако это была она. То нежная, то страстная, из-под его рук лилась уже не колыбельная, а настоящая серенада, нежная, волнующая. Три ликующих аккорда, звонкое стаккато… Джемма не замечала, что дрожит всем телом, а из глаз катятся слезы.
Наконец мелодия замерла, неоконченная, словно остановившись на полуслове, не рассказав свою историю до конца. Карлайл обернулся к Джемме.
– Ты плачешь? – с тревогой спросил он.
– Это от счастья, – ответила Джемма.
Хотя вид ее слез разрывал ему сердце, Карлайл кивнул и ничего не ответил. Только протянул вытащенные из кармана спелые темные каштаны и произнес:
– Смотри… Каштаны мне напоминают тут о твоих глазах. Когда скучаю, начинаю их разглядывать.
Когда он приехал домой на Рождество, Джемма с удивлением услышала его приятный баритон вместо мальчишеского голоска. И рост, рост! Карлайл перерос ее. Господи, а ведь ему уже шестнадцатый год.
– И это мой ангел… – покачала она головой.
– Конечно, кто же еще, – подмигнул ей Карлайл и со смехом попытался подхватить на руки. Джемма хохотала. Она снова была совсем молодой.
После сочельника Карлайл преподнес ей свой подарок – несколько метров чудесного темно-зеленого креп-сатина.
– Карлайл… – первый восторг сменился укором. – Ты потратил на это деньги, которые я присылала тебе на карманные расходы?
– Но, мама, ты же знаешь, мои карманные расходы… Словом, я неприхотлив… – отвел глаза Карлайл.
Джемма провела рукой по ткани. С одной стороны матовая, с другой глянцевая, и такой густой, насыщенный оттенок – прекрасная ткань!
Джемма не знала цены этого отреза материи. Карлайл, со свойственной ему бескомпромиссностью, считал, что его мама достойна лучшего. И когда ему в голову пришло, что неплохо бы подарить ей ткань для платья, он пошел в самый лучший магазин в городе. Возможно, где-нибудь он мог бы найти и похожую, но ему и в голову не могло прийти искать лавку попроще и подешевле, ведь разговор шел о подарке для Джеммы! В первый раз он просто побродил между стеллажей, заполненных снизу доверху огромными рулонами тканей. Тут было все, что душе угодно, и Карлайл заулыбался, представляя себе восторг Джеммы, окажись она на его месте.
