– Рак. Сгорел за три месяца. Вот так. И главное, Наташа ничего не говорила, позвонила мне неделю назад, он уже в коме был. А я приехать никак не могла, у меня конференция, я химик, готовила эту конференцию целый год. Вы меня осуждаете?
– Да нет, что Вы! – уверил расстроенную женщину Алексей. Приятная, действительно милая, но достаточно жёсткая, со сложным характером. Видимо, сказалась жизнь без мужа, но был же какой-то друг.
Мила рассказывала, рассказывала, понятное дело, ей надо было выговориться, выплеснуть всё, что накопилось на душе, чтобы опять стать сильной и чтобы дочь могла на нее опереться.
– Я даже ничего не спрашиваю про Вас… – Мила виновато улыбнулась.
– Да что вы, понятно, Вам сейчас не до меня. Я живу в Германии уже пять лет, воспитываю двоих детей, так вышло, – последние слова, может быть, сказал резче, чем нужно было, чтобы пресечь все ненужные расспросы. Хотя и так было ясно, Мила не будет навязчивой.
– А Вы дадите мне свой номер телефона? Я Вам позвоню, когда будет время, хорошо? Я Вам очень благодарна, Алеша, за то, что выслушали, поддержали. Вы меня простите за такие вот откровения, но Вы, действительно, первый, кому я вот так всё это рассказываю.
Они ещё долго разговаривали, в основном говорила Мила, вспоминала Андреаса, то, как была несправедлива к нему.
– Мы с Вами попрощаемся в самолете, хорошо? – она достала пудреницу и начала приводить себя в порядок.
– Конечно. Как скажете.
Алексей передал Миле свою визитную карточку, не веря, что та когда-нибудь воспользуется ею, а он и сам не знал, хотел бы он, чтобы Мила ему позвонила. Сложно сказать. Его жизнь уже устоялась, пришла в какое-то равновесие. Хочет ли он что-либо менять, даже вот с этой приятной женщиной?
Он всё же увидел Милу, уже выходя после таможенного досмотра. Он видел, как кинулась к ней молодая беременная женщина, с огромным животом, разрыдалась, обнимая мать. Мила не плакала, она гладила дочь по голове и только повторяла:
– Ну, будет, будет, мы с тобой сильные, мы всё переживем, тебе ещё месяц ходить, главное, что с тобой твои дети.
– Ой, мама… – задыхалась девушка.
– Ну, всё, прекрати, сейчас нужно собраться, мы должны похоронить Андреаса и придумать, как нам жить дальше.
Ничего сейчас в этой женщине не напоминало плачущую Милу из самолета. Перед Алексеем стояла скорее предпринимательша. Вот и давай ярлыки этим бабам.
Алексей рассказал вкратце и тут же пожалел, зачем разоткровенничался, но Зоя не стала расспрашивать дальше. Почему один, где эта самая Мила, которая так ему понравилась.
– Зоя, мне хорошо одному. Сначала я очень тосковал по Нине, просто непереносимо тосковал. Девчонки вроде бы должны были меня спасать, а они, наоборот, только напоминали. Это, знаешь, такая ситуация сложилась: мы и вместе не могли, все нам о Нине напоминало, и друг без друга задыхались, искали друг друга, бежали навстречу, если вдруг приходилось расставаться, – казалось, что станет легче, а легче не было. В какой-то момент нам показалось, что нас связывала только Нина, без неё ничего смысла не имеет. В общем, как тот период пережили, сам не знаю. Первой Ида в себя пришла. Даже не ожидал, ты же помнишь, в каком состоянии её сюда привез. Я же пытался как-то устроиться, а она девчонками занималась, язык учила, с Алькой же нужно было разговаривать. Самой большой поддержкой для меня была.
Потом вроде мы все успокоились, нам стало хорошо вместе, девчонки за меня очень цеплялись, а вот я понял, что уже открыт для новых отношений. Вот тогда и появилась Мила, и девицы мои захлопнули ту дверцу с таким грохотом, что до сих пор шум в ушах отдаётся. Я понял, что потерять их уже не смогу. Да какая там Мила? Главное же, чтобы они были рядом! Так тогда казалось. И вот, вылетели из гнезда обе, вспоминают про меня раз в неделю, это от силы. И что? Я один, но я уже привык, у меня свои привычки, и лет уже…
– Лет? Каких там лет?
– Лет для начала новых отношений, для привыкания, для компромиссов. Ведь я давно живу так, как мне хочется. А тут вольно или невольно, а все равно придется подстраиваться. Это помнишь, ты мне про свою заводскую сотрудницу Любу рассказывала. Вот ведь тётка, не только к мужику приспособилась, но и ко всей его семье! Как, кстати, у неё жизнь сложилась?
– А как сложилась. Семья есть семья. И если она не твоя, то значит – ты чужая. И нечего к ней приспосабливаться. А вот так она подле чужой жизни и прожила. Он так и жил с женой, а она бегала туда, полы мыла да готовила по выходным. Потом жена его заболела, так Любка за ней, лежачей, ухаживала. А померла она, Соломон Ефимыч на нашей Любе женился. Только ему было на тот момент семьдесят лет, а ей пятьдесят семь. И получила она старика, выработанного, его взрослых детей, которым наша Люба была никак не нужна, более того, вклинилась в их планы на наследство. И ты знаешь, что интересно, после того, как в ЗАГС она сходила, как-то сдала сразу. Сморщилась как-то вся, потухла, я тогда уже главным бухгалтером работала, а Любаня частенько к нам забегала. Так, мимо несётся, то девчонкам огурчиков с огорода занесет, то варенья баночку. И вот села, губами шамкает, а ведь не так уж и лет ей тогда много было, ну что такое пятьдесят семь, а она уже в платочке, на цветастом платье кофта джерсовая, чулки хлопковые. Что ж говорю, Любаша, у тебя как завод вроде бы вышел, раньше ты в капроне да на каблуках бегала. А кому теперь, отвечает, мои каблуки нужны, Ефимыч видит плохо, ходит ещё хуже. Тяжело с ним стало. Да и вообще, Зойка, столько лет я за него боролась, ведь всех, как мух, отгоняла от него с мухобойкой, и что? В итоге получила старого больного мужика. Да и любовь эта вечная в кабинете на столе. За что страдания принимала? Всё чего-то ждала, терпела. – «Так ведь дождалась?» – спрашиваю. – Ой, не знаю, жизнь-то прошла. Мимо прошла она, понимаешь. Никогда не чувствовала своего возраста, а тут вдруг поняла – там кольнёт, здесь, а в итоге стакан воды некому будет подать.
– Можно подумать, у меня есть кому подать!
– Не сравнивай. У тебя всё хорошо, поэтому твои девицы и не волнуются за тебя. То, что далеко ты, это плохо. Да и то, что мы с Василием землю свою бросили, тоже не дело. Вроде с сыном, вроде как лучше хотели, а вот нельзя от корней отрываться. То есть можно, конечно, всё можно, только нелегко. Согласен со мной?
Алексей приобнял сестру.
– Пойду, пройдусь перед сном, – он вышел из комнаты.
У каждого человека бывают в жизни такие дни, когда не хочется видеть никого. Ни чужих, ни близких, ни родных, ни знакомых, потому что не знаешь, о чём с ними говорить. Сразу начинают спрашивать: как дела, что на работе, как семья, жена, дети. И что тут отвечать? Что на работе ничего не клеится, потому что голова не соображает, а как тут будет клеиться, когда от тебя сбежала жена. Да не просто ушла, а ещё и к твоему начальнику, да и при этом всем доложив, что жила, дескать, всё это время с каким-то малахольным. И муж этот бывший не то что уважения, «руки подать» не достоин. Позор на весь белый свет. И тебе уже кажется: куда ты ни посмотришь, все про тебя всё знают. И про то, что малахольный, и про то, что как мужик ты не очень сильный, причём во всех смыслах. И вот здесь сам начинаешь задавать себе вопрос, а что обиднее? То, что от тебя ушла любимая женщина? Или то, что растрезвонила на всю ивановскую? Или ещё (и, наверное, это самое страшное и есть) – отношение ко всему происходящему детей? Почему? За что? Ведь жил всё время ради них, радовался успехам, переживал, когда болели, и работал, очень много работал. А иначе как бы он сумел построить этот дом, организовывать им каждый год отдых, покупать модные шмотки?
Понятное дело, сам виноват: где-то не доглядел, что-то пропустил или не захотел вникать. Но он же отец! Как же можно ставить его поступки под сомнение, обсуждать, осуждать?! Разве он мог осуждать своего отца? Недопустимо, он любил своего батю и до самого конца немного побаивался. А у него в семье всё не так – рулила Галя. И рядом скорбный, полный боли взгляд матери.
Александр всегда любил своего дядьку. Просто Лёшу. А как могло быть по-другому? Когда Алексей уехал от них, Саше было десять лет. Мальчик рос под неусыпным контролем дяди. Да что «дяди», скорее, старшего друга. Лёша везде таскал Саньку за собой, ничего не запрещал, главное, чтобы под его контролем. Лёше он доверял свои душевные метанья, победы и разочарования, с ним советовался, к нему прислушивался.
То, что Алексей приезжает, стало для Саши практически сюрпризом, мать ничего не рассказывала. И вдруг:
– Сань, Лёша к нам вроде собрался, ты как думаешь? – она спросила неуверенно, но Саша прекрасно знал мать, небось, уже всё оговорено.
– А что мне думать, если уже билеты куплены! Или я ошибаюсь? – сказал резче, чем следовало бы. Зачем он так? Ему сразу стало неудобно, и потом он заметил у матери наворачивающиеся слезы. Последнее время это с ней происходило мгновенно, от любого неверного взгляда, слова. – Ну ладно, это я так, сама знаешь, настроение не то, чтобы для больших приемов. Я рад, правда, ну практически… – Саша уже не знал, чем загладить свою вину. – Я Лёшку всегда очень любил. Просто изменился он, скорее всего.
