– Твоя ровесница, что ли? – Саша высказался и сразу понял, что сморозил что-то не то. А Алексей тут же закрылся.
– Ну, это я так. Расскажи лучше, Саша, про свой трест.
Зоя, вздохнув, пошла мыть посуду. Неужели Лёша имеет в виду ту самую Милу? Всё-таки надумал с ней встретиться. А ведь, судя по тому короткому Лешиному рассказу, она хороший человек. И ровня её Леше. Вот и пусть поговорят, тут нужен мужской разговор. А ей ведь многого и не надо. Брат приехал, сын вроде немного успокаивается, стало быть, жизнь налаживается. Своей жизни у неё уже не будет, главное, чтобы у них всё срослось. Как там её Вася сочинял…
Нет радости большей, – не скрою:
Всегда быть с собою в ладу
С родными, друзьями, семьёю,
Быть в деле своём на виду.
Александр неторопливо принялся рассказывать о проблемах на работе. Алексей с удовольствием слушал в первую очередь русскую речь, родные голоса и удивлялся; удивлялся насыщенности разговора, откровенности. Ведь о чём говорят на его теперешней родине? Только об успехах, и всё равно как-то обтекаемо, в общем, не конкретно, частенько слова заменяя восклицаниями – «О-о!», «А-а!». А здесь – о проблемах, причем конкретно, с подробностями. Про гада-начальника, про нерадивую секретаршу, про молодого менеджера, который запорол проект, и теперь все сидят без премий. Как всё удивительно, необычно, непривычно. Алексей слушал Сашу и параллельно думал о своём; нет, он всё же позвонит Миле. Обязательно. И неважно, что тогда ничего не вышло. Так сложилось, она поймет.
А может, он и поездку эту замыслил, чтобы встретиться с Милой? Встреча на другой территории, где всё может пойти совсем по-другому. И тут же Алексей выкидывал эти мысли из головы. С какой стати? Столько времени прошло. И потом, тогда он так некрасиво пропал. А как можно пропасть красиво? Сказать: «Вы меня извините, я еще не готов, мне дочки не разрешают, особенно старшая, она на меня смотрит неодобрительно, подростком пережила жуткий стресс – на её глазах погибла мать – и она сидела рядом, пока не приехала „Скорая помощь“. Да, вот так, и не хочу быть плохим отцом, и так виноват достаточно». Да, оправданий можно было найти много. Но список получался настолько длинным, что легче было просто не позвонить. Не выйти в какой-то момент на связь, и всё.
Хотя ведь летал тогда во Франкфурт, зацепила его Мила, и встретились они так хорошо. В дом она к себе не позвала и очень переживала по этому поводу, но Алексей тогда уже приспособился к немецкой жизни и знал – не положено, да и ни к чему. Он сам боялся встречи с её дочерью, понимал, что не хочет участвовать в утешениях, не мог взять на себя это чужое горе, своих проблем хватало, а вот Мила ему показалась сильной. Он уже потихоньку начал поворачиваться к жизни и, сам того не сознавая, начал искать женщину. Но не любовь, нет, а друга, поддержку, покой. И ещё, а это главное, спасения от одиночества. Он устал вечно улыбаться, говорить: «Всё о'к», – а потом про погоду про природу и оправдываться, почему он не ходит в спортзал. Да потому, что не хочет. Или почему он не пьет пиво литрами, а так, один бокальчик. Да потому что не любит!
Что это за люди такие? Всё у них расписано. Всё распределено. В понедельник все с хорошим настроением на работу. Неважно, как провели выходные, во сколько спать легли, никого не волнует! У всех настроение хорошее, все улыбаются, все шутят. Ровно в двенадцать часов начинают жевать бутерброды, принесенные из дома. И опять же, неважно, срочный заказ, не срочный, остановились на полпути. Неважно, что потом нужно будет начинать сначала. И что такого? Для того и существует рабочее время, так же радостно и продолжим.
– Malzeit![6]
«Еда», по-нашему, и, хоть трава не расти, сначала бутерброд из дома, потом газетку читаем, восстанавливаемся душевно. Поначалу Алексей пытался поддержать после бутерброда послеобеденный треп, но быстро понял – это не по распорядку, по распорядку молчание и чтение прессы. И вот так всю неделю. Изо дня в день. Никаких стрессов, бурь, авралов. Всё по графику. В пятницу ровно в двенадцать вместо «Malzeit» – «Aufwiedersehen!»[7]. Все поехали проводить выходные с семьей и с пользой для здоровья. И при этом – бесконечное пиво! И при этом – абсолютная уверенность, что живут они идеально правильно. Вот кто им про это рассказал? Первое время Алексей пытался спорить, доказывать: а вот у нас-де, а вот у других! Потом затих. Понял, что не переспоришь, да и не нужно. Да и правы они, научились жить, сами себя уважая, достойно, одним словом. В любом возрасте, в любом состоянии.
Как-то попалась Алексею статья в журнале с фотографией улыбающейся девушки. Как выяснилось, это всё, что девушке оставалось. В результате разбойного нападения (заметьте, недалеко от её дома, в тихом уголке законопослушной Германии), девушка оказалась прикована к кровати. Но новыми технологиями и бесконечной заботой государства она была пересажена в инвалидное кресло, чтобы продолжать быть активным членом общества. Самостоятельно она могла только двигать двумя пальцами левой руки, тихо говорить и улыбаться. Этого было достаточно, чтобы подарить ей активную жизнь. К девушке прикреплена круглосуточная бригада из двенадцати человек, которые её моют, кормят, вставляют катетеры, чтобы она могла исполнять свои малые и большие нужды. И вот она раз в неделю в кафе встречается с подругами, два раза в неделю ведет психологические тренинги для инвалидов и расстраивается только из-за того, что она никогда теперь не может побыть одна, рядом с ней всегда кто-то находится. Вот такое государство, и такое отношение к людям. Можно его не любить, но не восхищаться им нельзя.
Тогда, во Франкфурте, Мила ему понравилась ещё больше, чем в самолете. Появилась даже уверенность – она, это она, он сможет начать ещё раз с самого начала. И почему бы и нет?! Но обратной дороги домой хватило, чтобы понять: он не готов, невозможно разорваться между тем, к чему только начал приспосабливаться, и этим новым чувством. Ещё всё так неопределенно, и нет ещё хорошей работы, и Алька только-только успокоилась, и, стыдно признаться, он не понимает, о чём говорит собственная дочь, Таня должна переводить. А он не очень-то и способный к языкам. То есть вроде как всех понимает, а Альку, с её детским лепетом, – нет. Или она, такая-рассякая, уже научилась проводить отца и специально говорит так, чтобы он не понял. Ему сейчас не до Милы, это точно. И Алексей решил поставить точку, уйти по-английски. Жалел потом? Наверное, да; но, как ему казалось, обратной дороги на тот момент у него не было.
Саша долго не мог заснуть, всё думал о приезде Алексея. Лёша очень изменился, стал совсем другим. Саша узнавал и не узнавал своего близкого родственника, когда-то своего кумира. Он слышал, как Алексей разговаривает в спальне с Зоей, что-то обсуждалось достаточно бурно, мать стала плохо слышать и говорила громче обычного. Да даже не в этом дело: в доме не очень хорошо сделана шумоизоляция, прав был отец, огрехов в строительстве было много. И всё равно, Саша гордился своим домом, строил его с такой любовью, так радовался, что смог предложить своей семье совсем другой уровень жизни. И что теперь? Это ведь стыдно кому-то рассказать: собственные дети теперь пытаются его из этого дома выселить. Леша, конечно, всё понял; может, они с Зоей сейчас это и обсуждают. Как же Галя могла? Ведь они были всю жизнь так близки, думали одинаково.
* * *
Отношения их были родом из детства: они ходили по одним и тем же улицам, учились в одной школе. Правда, Галя двумя классами старше, поэтому никакого внимания она на Сашку не обращала. Шкет, малолетка, не для неё. О существовании его знала, а как не знать, если он постоянно попадался на её пути. То за косу сзади дернет, то водой из трубочки обольёт. Пусть будет одним из свиты, так решила Галя. А какая же дама без свиты? В том, что она дама, она не сомневалась. И то, что ради неё должны совершаться подвиги, это тоже было в порядке вещей.
– Слабо с тарзанки в Ахтубу нырнуть?
Из дураков нашёлся один Сашка. После этого с тяжёлым сотрясением мозга пролежал в больнице больше месяца, по-новой учился ходить и говорить. Галка тогда испугалась: только она знала, что подвиг был совершен ради неё, Сашка родителям не рассказал. Для Гали паренёк открылся с другой стороны, она поняла – верный, надёжный, готов ради неё на всё, то есть настоящий рыцарь; стало быть, пусть будет.
Но по-настоящему они начали дружить, уже учась в институте. Галя в первый год провалилась, чем отдалилась от своих ровесников. Она была страшно расстроена, как же так, неужели она выпала из их общей компании? Она – умница, красавица, которая всегда и во всем была на первых ролях, осталась в лаборантках, тогда как остальные стали студентами. И даже не то чтобы её не приглашали – сама не шла в бывшую компанию, гордость не позволяла, боялась снисходительных взглядов. В институт поступила со второй попытки, от старых друзей отдалилась, новые были младше, а это раздражало. А верный Саша всегда рядом. Привычка, благодарность? А почему бы и нет? Симпатичный; вон, девчонки на него заглядываются. Ну и была не была! Так её ещё никто не любил!
