Алина показала большой палец.
– Так вы, какими судьбами в этих краях?
– Встреча выпускников.
– И как?
– Шифон, помада из позапрошлого сезона, ликёр. Одна подружка весит две тонны. Две других вместе – шесть. Дискотека какая-то, кальян… Ужас.
Мужчина вышел из-за барной стойки и присел на свободный крутящийся стул рядом с Алиной. Протянул руку и взял свой бокал. Отхлебнул. Сказал:
– А я на встречи выпускников не хожу. Мы с одноклассниками на похоронах и поминках встречаемся.
– На чьих?
– Одноклассников.
– Какой ужас. Врете?
– Нет, – мужчина покачал головой, – приехал недавно в отпуск и попал на сорок дней лучшего друга.
– Ужас. Пусть тогда уже шифон и дискотека.
– Да че, ужас? – мужчина отхлебнул коньяка. – Хотя, да. Ужас. Четыре одноклассника умерли (пауза) и не одной одноклассницы.
– А Вам сколько лет? – спросила вдруг Алина.
– Нам? Мне тридцать четыре. А тебе?
– А мне двадцать семь, – сказала Алина.
– Нормально, – мужчина кивнул.
– Даже не буду спрашивать, что это значит.
Алина отхлебнула из бокала.
– Хороший коньяк.
– Я тоже так думаю, – мужчина кивнул, – а вы что, кальян не любите?
– Не люблю.
– А за что?
– За что не люблю?
– Да.
– Заочно.
– А ты кем в детстве хотела стать?
Алина посмотрела мужчине за спину. Потом в глаза:
– Я? Директором завода по производству колбасы. Я в детстве очень любила колбасу. Особенно конскую.
– Из коней? – уточнил мужчина.
– Видимо. А ты?
– Я? Никем.
Мужчина взял салфетку, карандаш и стал что-то писать на пупырчатой светло-зеленой поверхности.
– Никем не хотел. Я однажды увидел у одноклассника порнографический журнал. После этого единственным, кем я хотел быть, – это взрослым.
Он сложил салфетку пополам и поднял глаза на Алину:
– Русский поэт?
– Пушкин,– сказала Алина.
– Часть мебели?
– Стул.
– Светило?
– Солнце.
– Фрукт?
– Яблоко.
Мужчина подвинул сложенную вдвое бумажку Алине. Она развернула ее. На светло-зеленом бумажном квадратике было написано в столбик:
Пушкин
Стул
Солнце
Яблоко
– Какой вы странный бармен, – сказала Алина.
– Я не бармен.
– Ах, да. Вы – Павел.
– Коньяк?
– Да, – она проследила за тем, как Павел налил ей полбокала янтарной жидкости.
– Хотела стать директором фабрики по убийству лошадей, а стала? – спросил он.
– Я журналистка.
– Хо-хо! – сказал мужчина.
– Вот так же делает муж моей сестры.
– Хо-хо?
– Да.
– Как его зовут?
– Я называю его Логический Гитлер.
– Хо-хо! – сказал Павел.
– Вот точно так же делает.
– И что Гитлер?
– Логический.
– Логический, да.
– Он здоровенный, красивенный молодой мужик с офигенным одеколоном и с офигенным членом.
– Сама видела?
– Сестра рассказала.
– Это что, сестры о таком говорят?
– Мы – да.
– У тебя одноклассники все живы, Алина?
– Ага. Хотя нет. Один без вести пропал.
– Да?
– Да. Фрол. У него папа убил маму и долго сидел в тюрьме. А Фрол был самым хулиганом в микрорайоне и его все боялись. Однажды я его толкнула, и он сильно ударился головой о стойку турника. По звуку было ясно, что стукнулся сильно. Но он даже не пикнул. Я думала, что он меня убьет.
Мужчина положил локти на стойку:
– Ты смотришь на меня так, будто ждешь, что я сейчас признаюсь, что Фрол – это я.
Алина отхлебнула коньяка.
– Я не Фрол, – сказал он.
– Я знаю. Вы – Павел.
***
Наташа Витальевна Рябухина, дежурная медсестра Районной больницы №102, думала о себе как о Эмилии. Эмилия восьми лет от роду в ее мысленном ТВ брала вечером коробок спичек на кухне и покидала свою квартиру. Родители ее смотрели программу «Международную Панораму» в зале с выключенным светом.
Папа говорил маме:
– После Казахстана Ваню ненавидят все. По-моему, сам Ваня после Казахстана ненавидит себя.
Эмилия тихо выскальзывала из квартиры. Быстро, перебирая ногами и стуча подошвами красных сандалий по ступеням, сбегала с четвертого этажа прямо во двор.
Она шла в тени дома в сторону школьного стадиона. Она проходила мимо окрашенных синей краской турников и брусьев и оказывалась на футбольном поле. Был июнь. Все тополя в Донецке уже неделю рожали пух, извергали свое летящее семя из сотен своих вытянутых крон. Пух, разнося аллергию, летел над районами города в сторону далеких терриконов из обезугленной шахтной породы. Он собирался вдоль тротуаров и в углах возле крыльца.
– Интересно! – подумала Наташа, переключив канал в мысленном ТВ с Эмилии на себя. – А как будет слово «крыльцо» во множественном числе? «Что?» – «Крыльца». «Кого?» – «Крылец». «Крыльцов»?
Наташа, оставив себя раздумывать над этим вопросом, переключилась на «Эмилия ТВ». Эмилия выходила на футбольное поле стaдиона при СШ №20. Тополиный пух усевал собой все пространство. Всё от ворот до ворот поле было покрыто сантиметровым слоем тополиной ваты. Эмилия подходила к самому краешку этого пухового одеяла. Она доставала спичку.
– ШШШК! – серной головкой о коричневую наждачку «чиркалки» на торце спичечного коробка. И бросить этот огонек себе под ноги. Июньским вечером. На окраине Донецка. Смотреть, как пламя разбегается от тебя полукругом и в секунды съедает все пространство. От ворот до ворот.
Эмилия. Эмилия не знает третьего слова на «зо».
Пузо.
Железо.
…зо?
Эмилия не знает. А хочет знать. Во-первых, действительно, что это за слово? Во-вторых, хотелось ей побывать на том мероприятии, где третье слово на «зо» – пароль для входа. С этим. Который сказал, что сегодня она прочтет ему одно из своих стихотворений.
– Какие-нибудь короткие и унылые, – сказал он.
Короткие – да.
Но неужели же унылые?
Эмилия писала стихи. С третьего класса. У нее было несколько стихотворений.
1. Парад (или Первое)
2. Сирень
3. Шуба (басня)
4. Света-Ракета
5. Брадобрей
6. Ура?
7. Дорого
Написав седьмое стихотворение, Эмилия решила, что достаточно. Хватит. То есть все – больше писать стихов не будет. Если она хотела прочесть их сегодня Павлу, то нужно было выбрать один из уже существующих. Не писать же в самом деле Восьмое Специальное Стихотворение для сегодняшнего мероприятия?!
– Мы идем со всем народом
На Октябрьский парад.
Всюду Весело, Красиво,
Флаги там кругом висят, – навскидку вспомнила Эмилия первые строчки «Первого стихотворения». Сразу же выхватила память, но из «Брадобрея»:
– Будь добрей ко мне, Брадобрей!
Добрей меня, Брадо Брей!
По нумерации из следующего:
– В стене прорублена Дыра!
В нее народ кричит: «Ура!»
А если б не было Дыры?
Тогда б народ кричал: «Уры!»
Эмилия решила прочесть сегодня свое стихотворение «Света-Ракета». Не просто решила – ей очень захотелось стоять сегодня перед кем-нибудь и читать рифмованные строки собственного сочинения.
– Зо… – сказала она, – Крузо? Карузо?
Андрей Петрович Продан уже двадцать лет был начальником станции РЭП-4. Он стал начальником давно, за заслуги, и был отцом Петра Продана. Петр тринадцати лет от роду носил фамилию с обреченностью. Папа часто говорил про него:
– Моего сына только за смертью посылать.
Я – Посылаемый За Смертью! – подумал о себе внутри себя самого Петр Продан.
Петру снился сон: ему снилось, что он подросток тринадцати лет по имени Коля. Там, во сне, мама Коли будит его (Колю) и говорит, протягивая золотую монетку в сто рублей:
– Сынок! Сходи в магазин за смертью.
И тут Петр просыпался.
Я – Посылаемый За Смертью, – думал он о себе внутри себя самого.
А сегодня приснился ему сон о том, что идет он босой по дороге между двумя вспаханными полями. Причем дорога под его подошвами утоптанная, сухая, глинистая почва без травинки, а поля, уходящие до горизонта перпендикулярно курсу вправо и влево – вспоротая острым плугом влажная черная земля с остатками снега. Петр идет по этой дороге и вдруг видит некоего господина в черном сюртуке.
– Посылаемый За Смертью? – спрашивает его вдруг господин.
– А ты кто?
– Человек, который дрочит на VJ Машу, не должен говорить мне «ты», – удрученно покачал головой господин. Потом мотнул подбородком:
– Иди с глаз моих долой.
И Петр проснулся. Был вечер. Он заснул у телевизора. В телевизоре VJ Маша вместе с VJ Дашей и VJ Сашей говорили о чем-то по-русски, но совершенно для родителей Петра непонятно. Их речь для родителей Петра звучала как набор слов из англо-русского словаря, расставленных в произвольном порядке среди еще более произвольно расставленных знаков препинания.
Но родители были на работе. Петр заснул перед телевизором, куда уселся сразу после школы. А теперь проснулся. Голова его была тяжелой.
