В реальном мире оставалось столько полостей… и заполнить их могло только умозрительное. А именно – страх. Я всегда позволяю страху загнать себя в угол. Когда отступать некуда, остается только драться. Ну, или паниковать, но тогда ты растворишься в страхе куда быстрее, чем кусочек рафинада в вулканической лаве. Я – есть. Значит, пока дерусь. Угол надежно прикрывает спину. Мой страх – враг. Реальный. Мой угол – друг. Настоящий. Мой мир гармоничен…
Был бы.
Но мне нужен друг кроме угла. Потому что друг – это и есть человек, который тебе нужен. Не ради чего-то. А просто – нужен, и всё тут.
Друг – это звезда, к которой ты тянешься… и знаешь ведь, что не дотянешься, даже если выучишься ходить по лучу с легкостью канатоходца. И радость твоей жизни в том, что ты стремишься.
Костер. Маленький огонечек, который ты можешь разжечь одним словом, или лесной пожар, который ты можешь умиротворить одним словом. И радость твоей жизни в том, что тебе всегда тепло и светло.
Камень. Опора, помогающая тебе подняться на ту ступеньку, на которую ты самостоятельно нипочем не взобрался бы. И радость твоей жизни в том, что тебя есть кому поддержать.
Отчего же ты думаешь, что звезда светит не для тебя, а просто так? И спрашиваешь: разве нужен костер в жаркий летний день? А камень… будь он проклят, камень, о который ты случайно споткнулся! Друг может быть для тебя всем, чем угодно. Просто – быть для тебя, как ты есть для него. Просто…
В августе падают звёзды. Но куда чаще – яблоки.
Своей звезды я так и не дождалась. Попросила у падающего яблока друга. Настоящего. Такого, чтоб на всю жизнь. И новую сказку в придачу.
Так и живем – запечатлев печали
в словах.
Слова – разбитые скрижали.
А радости ушли и одичали,
пока мы рассуждали и решали,
перебирали древних тайн каменья,
курили фимиам, сжигали свечи –
и ждали.
Ждали, что сердца овечьи
на волчьи кто-то свыше нам заменит.
Недобрые, мы каялись слезливо,
чтоб каждый видел, как мы человечны.
Был август.
Лиловел обычный вечер.
Луна скатилась переспелой сливой.
И растеклась, не жалостью, но жалью
нас, молчаливых, тихо согревая.
А что слова? Холодные скрижали.
Душа дрожит.
Несчастная.
Живая.
Услышанная.
Мир остался темным,
глухим. Но даже тени задышали.
И мирно спит на бабушкиной шали
большая радость –
маленький котенок.
Авангардисты. Хроника предпопаданчества
Очередное ежегодное реалити-шоу под девизом «Чем больше выпьет комсомолец, тем меньше выпьет хулиган» на этот раз грозило быть феерическим.
Во-первых, потому, что в распоряжение активистов молодежных организаций на этот раз предоставляли не какой-нибудь пропыленный актовый зальчик в доме культуры давно прекратившего существование завода, а целый пионерлагерь. И не на один день, а на три. Чтобы, значит, активисты заодно и сосновым воздухом вдоволь подышали, здоровье подправили.
Во-вторых, ожидались именитые гости из столицы. В связи с этим было приобретено не два ящика водки, как обычно, а четыре. Главный организатор мероприятия, Борька Семин, жмурясь от предвкушения, не забывал, однако, выдерживать в разговоре со своим помощником, полноватым добродушным Колей Пономаревым, начальственный тон:
– Ты своим ввинти как следует: пей-пей, а дело разумей! Чтобы не как в прошлый раз.
– Не-е, как в прошлый не будет, – пунцовея то ли от стыда, то ли от радостного предчувствия, клялся Пономарев.
– И это… смотри, чтоб бутылки по дороге не побили. Это ж район, там дороги толком в последний раз еще при Хрущеве ремонтировали, – блеснул историко-краеведческими познаниями Борька. – А главное, чтоб до конца торжественной части никто ни-ни, понял?
– Угу, – с сомнением выдавил Коля.
Лиска молча слушала, делая вид, что углядела за окном что-то донельзя интересное. Борька, конечно, тот еще жук и вечный недруг… но ведь еще и старый приятель, и ржать над ним в присутствии едва знакомого ей мальчишки – не по-товарищески как-то.
– А чегой-то ты ухмыляешься? – догадливо спросил Семин, когда вдохновленный напутствиями Коля укатился руководить погрузкой.
– Дык прикидываю, что я в прошлый раз пропустила, – Лиска фыркнула, перемещаясь со стула на подоконник.
– Значит так, Елизавета, – резко перешел на нудный официал Борька, – мероприятие наше, финансируется по нашей линии, а ты – лицо приглашенное – со всем, оцени, к тебе уважением приглашенное… Так что давай там без дискуссий и прочих революций, а?
– Как получится, – Лиска хищно оскалилась. – Ты ж, Борюсик, меня знаешь, я к тебе со всей душой. И облаиваю от души. Потому что ты, Борюсик, хоть и добрый человек, но чиновни-ик! Ладно, хоть не обидчивый.
– Да иди ты! – Семин неубедительно изобразил праведный гнев. – И не опаздывай, завтра в полвосьмого отправляемся.
– Не надейся! – привычно огрызнулась девчонка.
Депутат облсовета Николай Захарыч Зяпкин славился любовью к молодежи и умением облекать мысли в настолько причудливую форму, что они слету попадали в разряд местных афоризмов.
Вот и сейчас, стоя возле обшарпанного «Икаруса» в картинной позе трибуна, он напутствовал:
– Через несколько минут вы сядете в автобус, а вечером откроется слет, цель которого – сплотить вас, лучшую молодежь нашей области, идущую, так сказать, в авангарде. И потом вы понесете этот авангардизм в массы…
Зяпкин нес в массы что-то еще, но Лиска уже не слушала: юркнув за ближайшую березку и сжав ее в объятиях, девчонка рыдала от смеха. Еще до открытия слет начал оправдывать ее лучшие ожидания.
Однако же знакомых лиц было раз-два и обчелся. Ясно: Борюсик, боясь ударить в грязь лицом перед московскими «старшими товарищами», ради массовости набрал знакомых, малознакомых и едва знакомых покататься и бухнуть на халяву. Оказаться среди этой публики Лиске ну никак не хотелось, и она старалась не выпускать из поля зрения здоровенного бородача в поношенной стройотрядовской тужурке – команданте де Ла Варгаса. С ним не пропадешь, хоть горя и хватишь. При посадке в автобус исхитрилась устроиться рядышком с ним, да еще и место у окна занять. «Вот что значит жизненный опыт, его не пропь… тьфу, чур меня, чур!»
У Варгаса, в миру техуниверситетского доцента Владимира Федоровича Варгушина, было две любимых дорожных темы – Кубинская революция и торсионные поля. Про революцию Лиска слушала, навострив ушки. От команданте можно было услышать такое, чего ни в одной книжке не прочтешь. Даже если и выдумал – зато как складно выдумал. А когда речь заходила о полях, девчонка принималась с откровенно скучающим видом пялиться на обычные – те, что за окном, грустные и неухоженные поля аграрной столицы России… столицы – это ежели верить пропаганде, а не глазам своим.
А Варгас вещал, возвышая голос, водительская магнитола давно уже хрипела, силясь переорать прирожденного вождя и профессионального лектора. А понятных слов становилось все меньше и меньше… Ну, и расстояние до лагеря уменьшалось. И незадолго до полудня прокаленный июльским солнцем красный автобус вкатился под белую арочку, украшенную жестяным корабликом и надписью в стилизованных под волны завитушках – «Алые Паруса».
Лиска, романтик в душе и циник по осознанной необходимости, ухмыльнулась, завидев жестяной символ мечты.
Варгас тоже споткнулся посреди какой-то особо заумной фразы – и принялся вдохновенно вещать о носившей немецкую фамилию «русской звезде Че Гевары», не то Тане, не то Тамаре.
– Интересно, они сначала покормят или речи толкать будут? – озадачилась насущным Лиска, когда команданте совсем заврался… минуте, эдак, на третьей.
На четвертой минуте разом прибыли еще два автобуса – «скотовозик», навеявший Лиске воспоминания о детстве, и странный, как корабль пустыни, затерявшийся на среднерусских просторах, двухэтажный красавец неведомой марки. Ветерана дачных трасс пропустили вперед. Потом и заграничный внучок втиснулся под низковатую для него арочку. Из автобусов недружно выгрузились разношерстные туристы-«авангардисты» – и ну очень дружно принялись озираться в поисках определенности.
Определенность появилась на пятой минуте ожидания, воплотившись в образ худосочной тетушки административного вида, которая четко оттарабанила насчет размещения в стилистике «мальчики направо, девочки налево». Скептически оглядела толпу, подумала – и дважды ткнула перстом:
– Вам – сюда, а вам – туда.
И, сочтя свою миссию выполненной, чинно удалилась.
Борюсика видно не было. Колька мелькнул – и пропал, как мираж.
Пришлось Лиске, дабы потом не блуждать по лагерю на манер сказочной Машеньки, пристроиться в хвост жиденькой цепочки девчонок, бредущих по тропинке меж сосенок.
После заселения их все ж таки покормили. Повеселевшая Лиска долго озиралась, но знакомых не увидела вообще. Даже команданте, который только недавно с философическим видом расхаживал в ожидании чая за пределами большой беседки, приспособленной под летнюю столовую, и медитировал на одиноко растущую березку, вдруг исчез, как Летучий Голландец в Бермудском треугольнике. «Странное место», – опасливо поежилась Лиска.
