Апокалипсис сегодня
Пятница. Трое на кухне. Бутылка водки…
– Ты почему часов не носишь?
– Да ну их нафиг! Адская машинка, постоянно напоминающая о том, что мы смертны. Они ведь не просто секунды отщёлкивают – они отщёлкивают секунды нашей жизни, приближая её к концу.
– Да ты философ, брат! На-ка вот, выпей. Легче?
– А с чего ты взял, что мне тяжело? Просто ты спросил – я ответил. А выпью с удовольствием. Твоё здоровье!
– И твоё тоже!
– Кстати, пить за здоровье – тоже та ещё тема: каждой рюмкой мы это здоровье ухудшаем.
– Эй, налей ещё этому философу!
– А по-моему, ему уже хватит!
– Это ему-то хватит? Да он всех нас перепьёт, ещё и выдаст по этому поводу что-нибудь… философское.
– Не, не сможет!
– Что не сможет? Перепить или выдать что-нибудь философское?
– И то и другое вместе точно не сможет!
– Он прав, не смогу.
– Значит, я переоцениваю твои силы. А может, мне просто нравится, когда ты философствуешь.
– Я не философствую, просто говорю, что в голову приходит.
– Философствуешь. Я, когда выпью, тоже люблю пофилософствовать. А вот по трезвянке не получается почему-то.
– На трезвую голову размышлять о бренности всего сущего – почти диагноз. Разве что в период депрессии.
– Значит, у тебя диагноз – постоянная депрессия?
– Нет, я просто люблю поговорить о том, о чем другие предпочитают молчать. По крайней мере в трезвом состоянии.
– Точно! Давай ещё по одной!
– Давай!
– У меня в армии приятель был такой же: всё любил об этом, о бренном, поговорить.
– И что?
– В туалете повесился.
– Думаешь, из-за этого?
– Да хрен его знает…Может и из-за этого. Его сейчас не спросишь…
– Не, я не повешусь: лучше напьюсь, если припрёт.
– Во-во, он также говорил.
– Слушай, не каркай, а! Все под Богом ходим.
– Да я не каркаю, рассказываю, как было.
– Вот и не каркай!
– Тихо, тихо, ребята! Первую ещё не допили, а вы уже хорохоритесь!
– Да нормально всё, никто не хорохорится.
– Вот и не начинайте. Слушайте, анекдот, короче…
…последний день существования планеты. Часы тикают, отсчитывают последние секунды…
Понедельник. Утро. С похмела Петя жарил яичницу. Яичница сгорела, и он пошел в автобусную давку голодный и злой.
Зинка, соседка Пети, стала будить Петину жену, Любу и орать:
– Сколько раз просила: берёте мою сковородку, так хоть мойте потом. Сволочи! Ни стыда у вас, ни совести!
Люба, злая от недосыпа, за словом в карман не лезла:
– А у тебя стыд есть, как же! Как зажиматься с Петькой по углам, так у тебя, шлюхи, стыд есть!
– Я, зажиматься? С этим твоим козлом?!!
– Может и козёл, а мой. У тя, дуры, и такого-то нет!
– Это у меня нет? У меня много кто есть. А у тебя один, и у того ни хера не стоит!
– На кого не стоит? На тебя не стоит?!! На меня у него всё стоит!
Проснулись дети. Те, что поменьше, начали плакать, что постарше – ссориться. Завыла собака. Забрался на всякий случай на шкаф разбуженный и недовольный кот. Начал оттуда орать истошно.
Доброе утро, страна!
Отложив в сторону томики Кастанеды, он сидел и горько плакал. Вошла жена, посмотрела на него подозрительно:
– Чего ревёшь-то?
Он не знал, как ей ЭТО объяснить – ничего интеллектуальнее Марининой она сроду не читала.
Но всё же решил рискнуть:
– Во-первых, я плод унылого совокупления. Во-вторых, в моем энергетическом теле огромная дыра, которую мне никогда не залечить. В-третьих, хищные тени-летуны обгладывают до самых пяток мое осознание. В-четвёртых, как только я умру, меня окончательно пожрёт огромный орёл…
Несколько секунд она смотрела на него в раздумье, а потом ушла на кухню и вернулась очень решительная, со скалкой в руке.
– Веди сюда энтого Кастанеду, и пусть он мне сам зачитает эту ложь.
– Я не могу его привести, – ответил он грустно, – Кастанеда умер.
Она плюнула на пол, посмотрела на него уничижающим взглядом и пошла со своей скалкой обратно на кухню.
А на кухне, когда он уже не мог её слышать, пробормотала себе под нос: – Вся проблема в том, что я – охотник и воин, а ты только читаешь Кастанеду…
После очередного сеанса воскресной «шопинг-терапии» моя девушка пришла какая-то особенно оживлённая. Я бы даже сказал – загадочная.
В чём фишка, я просёк не сразу. По-моему, она даже губки успела надуть. Впрочем, немудрено: новинка оказалась различимой исключительно на вкус.
Её щеки теперь были горьковато-лимонными, губы – чистый шоколад, шея имела привкус карамели…
Но самое интересное меня ждало впереди: когда я, чуть притушив свет, взялся нежно зубами за мочку её уха, оно хрустнуло и осталось у меня во рту. Вкус с испуга я не различил, но ощущения были приятные. Замер в шоке, потом нерешительно разжевал.
– Нравится? – спросила она с ликованием в голосе.
– Б-бесподобно, – отозвался я.
И поинтересовался на всякий случай:
– Всё доедать или можно что-нибудь оставить на завтрак?
Сидели мы как-то с Лососем в суши-баре и уплетали роллы. В смысле, это он уплетал, потому как любитель японского фастфуда, а я так… ковырялся. Не то чтобы совсем энто дело было несъедобно (вообще-то я непритязателен и всеяден), просто не в настроении был.
Спрашиваю (грустно так):
– Слышь, Лосось! А как ты думаешь, долго о тебе будут люди вспоминать, если ты завтра кони двинешь?
Тот аж подавился своим роллом. Переспросил подозрительно:
– Ты это так или про качество пищи?
– Да так, так…
Но было уже поздно: Лосось у нас человек мнительный и моей интуиции, проверенной уже не раз, доверяет неукоснительно. Через пару минут весь персонал несчастного суши-бара, вкупе с узкоглазым поваром (неужто и впрямь японец?) стоял шеренгой перед нашим столиком, поздние посетители поспешно скрывались за дверью, а Лосось, взяв у своего телохранителя пистолет (тот слегка побледнел), поигрывал им перед носом у менеджера.
Менеджер хлопал глазами и лопотал:
– Всё свежее, богом клянусь!
Лосось кивнул своим парням – «Проверьте!» – и начал сверлить взглядом шеренгу…
Вдруг он схватился за живот, присел и начал материться. Персонал суши-бара как по команде кинулся врассыпную, а он, несмотря на несомненные муки, послал им вдогонку пару пуль. Кажется, не впустую…
* * *
Через пару дней, когда я оправился от легкого отравления (тоже зацепило малость), от Лосося явился один из его парнишек с письмом (Лосось был старомоден), которое гласило: «Братан! По гроб обязан тебе за предупреждение. Считай, что новый «Мерин» ты чисто заработал».
Последнее выражение – «чисто заработал» – меня позабавило: план операции по внедрению в мафиозную группировку, которую мой начальник, майор Васильев, в шутку именовал «Роллы – говно!», предполагал еще и денежную премию на работе…
* * *
Интуиция, однако, меня не подвела: через недельку того Лосося на нерест пустили… Сейчас о нём уже и не помнит никто. Разве что я, когда захожу в какой-нибудь суши-бар.
Впрочем, бываю я в таких заведениях редко: предпочитаю сборную солянку.
Про сигареты с вишневым вкусом
Никогда я особо наркотиками не увлекался. Нет, отличаю, конечно, сладковатый запах анаши от обычного сигаретного дыма, но не более того. А о сигаретах с вишневым вкусом у нарколога я так спросил, для проформы…
Вот как это вышло: объявили очередной этап борьбы с алкоголизмом, и я, как боец «идеологического фронта», журналист то бишь, отправился брать интервью у главного областного нарколога.
Ничо, кстати, дядька оказался, на удивление. Первым делом я ему признался, что отнюдь не трезвенник, хотя и не злоупотребляю, на что он весело мне ответил, что тоже не трезвенник и тоже не злоупотребляет. И дальше всё было как по маслу: обсудили и обычный алкоголизм, и «пивной», методы борьбы с ним, кривую смертности – всё как запланировано было. И только под конец, уже «не для печати» (самый интересный момент любого интервью), я спросил у него про сигареты с вишнёвым вкусом. Его реакция меня поразила: выглядело так, как будто я пукнул на официальном приеме или невзначай зашел в женский туалет – в общем, допустил глубочайшую бестактность.
Но. Но! Профессия журналиста тем мне и нравится, что позволяет с невинным видом задавать самые идиотские или неудобные вопросы. В общем я настаивал, и ему пришлось отвечать. Сначала неохотно, а потом увлекся…
Начнем с вещей общеизвестных. Растение Искрино , которое действительно придает сигаретам вишневый вкус, если примешивать его к табаку, инопланетного происхождения: завезено и культивировано колонией бастарцев, для которых оно является чем-то вроде специи, как для нас перец.
Но это – официальная версия, потому как на самом деле (это не скрывается, но говорить об этом не принято). Искрино – что-то вроде сыворотки правды: любой человек под воздействием запаха, который даёт дым от этой травы, становится самим собой. Не то чтобы он совсем врать не может или отвечает на любой вопрос – нет, он просто показывает свое истинное лицо и говорит в соответствии с тем, что он представляет собой на самом деле.
