Вскоре Рабочев стал для Марфы Иоанновны совсем за своего. А ведь не прошло еще и двух часов, как она его впервые увидела! Рабочев вызывал в ней подлинное восхищение своим красноречием, и она могла бы слушать его еще несколько часов кряду, но настала пора переходить к третьей заключительной части, во время которой должны были вручаться премии и гранты особо ревностным почитателям монархии, чьи имена заранее определило авторитетное жюри посредством закрытого голосования.
Гости уже вдоволь насладились напитками и закусками, обсудили все последние сплетни и наряды друг друга и теперь с нетерпением ждали объявление имен победителей. Ими оказались: Аполлон Афанасьевич Держимордов-Козельский, Либертус Львович Победный-Громов и Ария Федоровна Салтычиховская-Герштруббо. Стоит особо заметить, что победили они в честной и благородной борьбе, и зал встретил их очень тепло и совершенно без всякой зависти и пересудов.
Однако самое интересное было еще впереди. Марфа Иоанновна громогласно объявила о начале всеобщего голосования на выявление главного монархиста вечера, и вскоре Рабочев с большим удивлением для себя обнаружил, что этим человеком стал именно он. Он даже немного смутился, когда его пригласили на кафедру, установленную впереди и чуть сбоку от президиума, и попросили произнести речь. Постучав пальцем по микрофону, который при этом издал громкий непристойный звук на все благородное собрание, Рабочев пару раз откашлялся, прочищая горло, выпил полстакана воды, заботливо предложенной ему ассистентом и, представив, что он Ленин на броневике, возвысил голос:
– Уважаемые дамы и господа! Я, как монархист вечера, хочу вам без ложной скромности и напускного фальшивого пафоса сказать, что именно мы, здесь присутствующие, являемся сейчас лучшими людьми России – ее ядром и надеждой! – Рабочев сделал паузу и подождал, пока в зале не стихнут бурные аплодисменты.
– Вы все без исключения, впрочем, как и я, ваш покорный слуга, – он скромно потупил глаза и раскланялся публике, – отпрыски самых древних и самых влиятельных русских аристократических семейств, которые взошли на Голгофу в результате гнусного большевистского переворота в начале века. И с тех пор несчастная Россия пожинает его плоды! – голос Рабочева сорвался в пронзительный фальцет, он вскинул одну руку вверх в жесте праведного гнева, а другой попытался расстегнуть верхнюю пуговицу френча – как будто ему не хватает воздуха. Восторженный одобрительный рев в зале послужил ему ответом.
– Так вот, время, увы, назад повернуть невозможно – так же, как и то, что произошло со всеми нами. А очень хотелось бы! – Рабочев большими глотками допил воду из стакана и повелительным жестом потребовал принести ему еще. – И я бы собственными руками уничтожил бы всех, кто разрушили мою драгоценную Россию и принес хаос и запустение в наш отчий дом! – Он обвел собрание налитыми кровью глазами, подспудно анализируя, не слишком ли он перегибает палку. Но нет – перед собой он видел только лица единомышленников, которых тоже переполнял совершенно искренний праведный гнев.
– Так, что же делать? Как быть? Как нам всем наверстать упущенные годы, вернуть былое величие русской монархии и обуздать расплодившуюся большевистскую сволочь? – Рабочев взял театральную паузу, а потом, встав на цыпочки и выкинув руку вперед – точь-в-точь, как Ильич с балкона Кшесинской Матильды Феликсовны (которая, как мы знаем, была содержанкой и любовницей всех на тот момент известных великих князей Романовых) – выкрикнул теперь уже низким страшным басом в зал:
– Объявить о возрождении монархии прямо здесь и сейчас!
Затем он сбежал вниз к президиуму, схватил Марфу Иоанновну за руку и с силой потянул ее на кафедру. Марфа Иоанновна даже и не успела сообразить, как оказалась рядом с микрофоном, в который стоящий позади нее Рабочев уже снова кричал, обращаясь к массовке:
– Враги подло убили нашего царя! Да, так было! Но значит ли это, что нам нужно смириться? Нет, совершенно не значит! А это значит, что нам нужно выбрать нового монарха, как в свое время выбрали Михаила первого Романова! И никто не мешает нам сделать это прямо сейчас! А лучше всего – выбрать матушку-императрицу, поскольку только дама может в столь трудные годы навести порядок в государстве! И я предлагаю возвести на престол Марфу Иоанновну Голицину! – Рабочев вновь упал на одно колено (как и в момент приглашения Марфы Иоанновны на мазурку) и прижался губами к ее руке, потом вскочил и громким голосом запел «Славься!», перекрывая весь зал совершенно без помощи микрофона.
Действо, развернувшееся на сцене, было до того неожиданным и до того заворожило гостей, что некоторое время в зале стояла гробовая тишина, пока, наконец, в первом ряду не поднялся тучный, бородатый, перетянутый голубой Андреевской лентой мужичина, который низко поклонился Марфе Иоанновне, все еще ошалело стоящей на кафедре, и зычным глубоким голосом подхватил «Славься!» на полуслове – и теперь они с Рабочевым пели уже вдвоем. Это послужило толчком для всех остальных – один за другим то тут, то там со своих кресел вставали дамы и господа и присоединялись к общему хору поющих, а Марфа Иоанновна понемногу приосанилась, ее лицо приобрело слегка надменное выражение, и она горделиво спустилась с кафедры в зал, чтобы быть поближе к своим подданным.
Рабочев ей был уже не нужен. Он и сам понимал, что сделал свое дело, и теперь ему следует уйти слегка в тень – пока высокое благородное собрание будет праздновать возрождение русской монархии. Что, конечно, совсем не говорило о том, что он не напомнит Марфе Иоанновне о своих заслугах через некоторое время. А пока он незаметно отбыл в неизвестном направлении (точнее, прямиком в особняк Ивана Ивановича, чтобы рассказать хозяину о проделанной работе).
Никто, конечно, не ожидал от Рабочева такой прыти – стать крестным отцом самой русской императрицы, и теперь перед Иваном Ивановичем стояла непростая задача – удержать Рабочева при себе и не дать ему переметнуться в стан монархистов (а заодно и поменять фамилию на какого-нибудь Светлопрестольного). Пришлось Ивану Ивановичу вдвое повысить ему жалование и выбить для него просторную четырехкомнатную квартиру на Полежаевской через партийный фонды – но только с одним условием: если он и в самом деле загорится монархической идеей и решит на ней сделать карьеру, то квартиру отберут и всем разболтают, что Рабочев – чистый провокатор и большевистский агент.
Иван Иванович был, конечно, неглуп и хорошо разбирался в людях – уже после первого разговора он уловил в глазах Рабочева огонек неутоленной страсти – стать любовником самой императрицы! Что могло быть лучше? Так что ему пришлось предпринимать необходимые меры, чтобы уберечь Рабочева от необдуманных шагов. Впрочем, никто ему и не запрещал установить более близкие отношения с Марфой Иоанновной Первой – Императрицей всея Руси (без Малой и Белой и даже без Курляндии). Более того, и самому Ивану Ивановичу импонировала идея иметь своего человека в среде монархистов – и сразу на таком уровне.
Впрочем, его планам не суждено было сбыться – через некоторое время Рабочева раскусили – кто-то проболтался, что он верой и правдой служит видному русскому большевику. Разразился грандиозный скандал, и Марфа Иоанновна, как протеже коммунистического агента, была низложена общим голосованием, и сама идея возрождения монархии на Руси канула в лету. А вместе с низложением императрицы последовало ее увольнение с поста заведующей Фонда Культурного Наследия Москвы, и за назначение на этот пост сразу же развернулась настоящая грызня между патриотически настроенными силами (к коим относили себя и коммунисты – вот только с чего бы это?) и либерально-демократическими, которые вообще не могли понять, для чего они появились на свет. Иван Иванович принял в этом процессе живое участие, и в результате его личного вмешательства и помощи товарищей по партии вскоре во главе Фонда встал устраивающий всех человек, который оперативно расплатился со своими спонсорами по заслугам.
И Иван Иванович стал-таки обладателем нового двухэтажного здания (старого особняка) на Сретенке, которое передавалось ему городом в безвозмездное пользование для создания в нем Художественной Галереи Современного и Классического, Русского и Зарубежного, и Народнопромыслового Искусства под управлением Капитонова Ивана Ивановича. Впоследствии оно так и стало проходить по всем документам: «ХГСиКРиЗиНПИ под упр. К.И.И.», и все ответственные чиновники всегда понимали, о чем идет речь.
Конечно, город ничего не потерял от создания галереи, но многое приобрел. Во-первых, особняк был капитально отремонтирован, и теперь украшал собою одну из самых известных улиц Москвы, во-вторых, доступ в галерею был почти бесплатным, и москвичи и гости столицы могли насладиться предметами искусства двадцать четыре часа в сутки, в-третьих, у всех нас появился еще один повод гордиться нашими меценатами и подвижниками, их бескорыстному служению людям и заботе о культурном воспитании граждан, что, согласитесь, немаловажно в наши черствые и наполненные бестолковой беготней дни.
