Не доходя до станции совсем чуть-чуть, в сторонке собралась группа людей в незнакомых синих шинелях и кокетливых, нелепо миниатюрных фуражках с чудными кокардами. Гриша замедлил свой торопливый шаг, почти что бег. Несколько человек взяли наизготовку огромные трубы, коротышка с укутанным в шарф лицом исподтишка опробовал здоровенный барабан. Отрывистое глухое буханье быстро растворилось в настороженной тишине.
Высокий тип, под шинелью которого угадывался знакомый уже округлый живот, шагнул, извлек из-за спины бумажный рулон, развернул его и остался стоять, как вкопанный. Громадные синие буквы, уродливо завиваясь, гласили: «Армия Спасения».
Когда Гриша приблизился к оркестру, грянула музыка. Чужой, нездешний гимн разнесся по притихшим окрестностям. Музыканты фальшивили с важным и сосредоточенным видом. Девица с уложенными косами выступила вперед и вручила Грише листовку. Гриша машинально взял бумагу и прочел те же два слова: «Армия Спасения».
Те, кто не имел инструментов, затянули песню. Гриша прислушался, но так и не сумел разобрать, кто, кого и от чего намеревается спасать. Гимн, однако, звучал весьма самоуверенно, с глуповатой наглостью. Гриша Ф. увидел себя со стороны: жалкая, продрогшая фигурка, застигнутая чарами музицирующих недоумков, вообразивших себе невесть что. Неуютно, одиноко жить в городе, от которого осталось одно только имя. Право, не стоило просыпаться ради такого открытия.
2
Отец Борис работал в маленькой церквушке на окраине. Он так и говорил: «Я работаю в такой-то церкви». Во время служб церквушка никогда не пустовала, народу собиралось изрядно, а отец Борис был один за все про все. По штату ему не выделили ни дьячка, ни певчих, он являлся единоличным хозяином храма и довольствовался энтузиастами, которых поставляла паства. Всегда находились желающие почитать Псалтирь, несколько человек вызвались петь, кое-кто помогал с уборкой – короче, церковь помаленьку скрипела. Как и в других церквях, здесь проводила чуть ли не все свое время стайка богомольных черных старушек. Они давно уже почитали себя неживыми и терпеливо считали дни в ожидании формального упокоения.
В тот день отец Борис, отслужив службу, вышел на задний двор набрать по какой-то надобности из колонки воды. Неподалеку резвились мальчишки. При виде попа они сгрудились в кучку и принялись его поддразнивать, кривляться, показывать языки. «Надо бы им погрозить», – подумал отец Борис. Но тут же он поймал себя на мысли, что в своих действиях стремится подражать лубочным седобородым старцам, укоряющим на пороге святости бездумную молодежь. Поэтому отец Борис, сам еще мужчина молодой, никак не отреагировал и вернулся в церковь.
Внутри было уже пусто. У входа скукожилась в вековой дреме неприметная бабулька. Никто не мог уследить, откуда она берется и куда пропадает. Другая – расторопная, с нахмуренными бровями – деловито счищала с подсвечников воск. Отец Борис проследовал в бедный алтарь. В алтаре его ожидал сюрприз.
Медленно опустившись на колени, отец Борис стал внимательно всматриваться в предмет, которого – он готов был взять на душу грех и побожиться – не было во время службы. Предмет выглядел совершенно незнакомым и не будил никаких ассоциаций. Отец Борис был уверен, что никогда прежде ему не доводилось сталкиваться с чем-либо похожим. Он не мог определить ни природу предмета, ни назначение.
«Ксения!» – позвал отец Борис, распрямляясь. Работящая старушка засеменила к алтарю. «Ты, Ксения, ничего сюда не клала?» – cтрого вопросил отец Борис, и старушка испуганно закрестилась в ответ. «И не заходил сюда никто?» – продолжал допрос тот, не спеша вдаваться в объяснения. Одна только возможность посещения алтаря кем бы то ни было повергла Ксению в полный ужас. «Ладно», – отец Борис махнул на старушку рукой, оглянулся и, убедившись, что предмет лежит, как лежал, направился ко второй рабе Божьей, клевавшей носом возле входных дверей. «Бабушка Евдокия! – позвал он нерешительно. – Бабушка Евдокия!» Бабушка, продолжая клевать, что-то негромко и безысходно заскулила, и отец Борис разгневался сам на себя: что за нелепость пришла ему в голову? Думать на бабушку Евдокию было попросту смешно.
Он вернулся в алтарь и снова преклонил колена. Предмет – продолговатый и обтекаемый, размером с небольшую дыньку – имел неопределенный цвет: вроде изжелта-зеленый, а вроде и розоватый. Он казался сделанным из какого-то эластичного материала. У отца Бориса появилось ощущение, будто предмет живой. Если здорово напрячь зрение, то чудилась легкая зыбь, далекое подобие волнообразной игры теней, и это почему-то создавало впечатление одушевленности. Чем бы, во всяком случае, предмет ни был, ему не полагалось находиться в алтаре. «Собственно, почему я так в этом уверен?» – подумал отец Борис. Он раздобыл какую-то тряпку, осторожно взял ею предмет, завернул и отнес в служебное помещение. На ощупь предмет оказался довольно плотным, весил немного, других же сведений о свойствах предмета отец Борис сквозь тряпку получить не смог. Он запер комнатушку, переоделся и отправился домой обедать, решив забрать находку домой после вечерней службы. «Пусть полежит покуда», – бормотал отец Борис. По пути он старался сочинить для случившегося разумное объяснение. Вариантов нашлось с избытком, иные из них лишь с большой натяжкой можно было отнести к разумным, и мы не будем их перечислять.
Когда он возвратился в церковь, слегка утомленный трапезой, то первым делом проверил, на месте ли подкидыш. Предмет никуда не делся, и никаких новых неожиданностей не прибавилось. Его вид снова соблазнил отца Бориса пуститься в расплывчатые спекуляции, так что даже вечернюю службу он отслужил механически. Непонятная штука лишила его душевного покоя. Внутреннее негодование росло. Была минута, когда отец Борис готов был расценить появление предмета как дьявольское наваждение, имеющее целью сбить его с праведного пути. Отметим справедливости ради, что он тут же сделал прямо противоположное допущение, которое повергло его едва ли не в большую тревогу. В общем, он еле дотерпел до конца службы.
Наконец, когда последние прихожане, урвав торопливое благословение, удалились, отец Борис забрал предмет из подсобки и, чуть помявшись, запихал в портфель. Спеша домой, он внимательно прислушивался к своим ощущениям, пытаясь выделить какие-нибудь перемены, и несколько раз ему померещилось, что он и вправду испытывает нечто необычное. «Самовнушение», – обрывал он себя строго, и необычность улетучивалась.
Дома он оделся в спортивный костюм, выпил на кухоньке чаю. Потом прошел в комнату, очистил стол от всевозможного хлама, расстелил чистую скатерть и сверху положил предмет. Теперь, когда находка, готовая к изучению, мирно покоилась на столе, отец Борис окончательно растерялся. Он совершенно не представлял, что делать дальше. Мысленно он предполагал следующие шаги: рассмотреть предмет в лупу, разрезать его хлебным ножом, бросить в воду, подогреть на плите. Ни один из этих вариантов отца Бориса не вдохновил. Он побаивался предмета. Бог его знает, что это за дрянь! При мысли о Боге отец Борис дернул плечом. Он стал прохаживаться вокруг стола, не сводя с предмета глаз. Штуковину нашли в алтаре. Священнику естественно заподозрить, что предмет, обнаруженный в алтаре, ниспослан свыше. Никакого мистического опыта у отца Бориса не было. Он признался себе, что совсем не верит в привет свыше, адресованный лично ему. Отцу Борису нравилось работать священником, он получал от своей деятельности удовольствие. Он смиренно выполнял свои обязанности и не мечтал подпрыгнуть выше головы. Он был начитанным, умным человеком, который ждет от Всевышнего не чего-то конкретного, а так, вообще. Но деваться было некуда. Вздохнув, отец Борис продолжил внутренний монолог: итак, от Бога. Ведь все от Бога! И ничто не начало быть, что не от Него начало быть. Даже если эта, допустим, штука – с другой планеты. Из другого измерения. Из параллельного мира. Это совершенно не важно, как обозвать место, откуда она появилась, но если она есть – значит, она существует с Божьего ведома. Отец Борис не заметил, как начал разглагольствовать вслух. Бог же, впрочем, способен ввести во искушение, а то и просто обмануть. И если Он обманывает, то что же такое лежит на столе? Отец Борис ущипнул себя за руку, заведомо ничего не ожидая от этого поступка. Предмет спокойно лежал. Что-то в нем настораживало, внушало тревогу. Что-то в нем чувствовалось угрожающее. В очередной раз отцу Борису показалось, будто нечто неуловимое проскользнуло по гладкой поверхности, он снова принялся мучительно всматриваться в диковинку, но тщетно. Всякая вещь – от Бога, подумал он. А перейдет ли она в подчинение к черту – зависит от человека. Важен вложенный смысл, отношение. Именно смысла и не было в находке отца Бориса. Он догадывался, что предмет изготовлен не людьми – если его вообще кто-нибудь изготавливал. Эта мысль возникла сразу, еще при первом свидании в алтаре.
