Одного армянина я откачивал на Сборке от передозировки метадона вместе с фельдшером и бригадой скорой помощи пять раз. Видимо, у него это была форма суицидального поведения: вернувшись к жизни, он крайне вяло за спасение благодарил.
За три года, что проврачевал в Бутырке, всегда наблюдалось одно и то же: первые четыре месяца (январь-апрель) сотрудникам никогда не платили «мэровских», а это почти половина зарплаты – у меня 9 тысяч рублей. Повально говорили, что управление деньги прокручивает. Каждый май мы получали «мэровские» сразу за пять месяцев.
Написал письмо врио начальника УФСИН России по г. Москве полковнику внутренней службы Мирову И. А. по поводу задержки зарплаты четыре месяца. В отношении меня и другого «вольнонаемного» доктора Вражного – обычное явление.
О еще не опущенном письме слух распространился мгновенно. Тут же позвонили из бухгалтерии, пригласили в кассу и выдали 40 тысяч. «Приди завтра – еще дам», – щурится Афина Ивановна. Приезжаю на следующий день. «Деньги есть, но не дам. Нам они тут нужны!» А мне – нет? Через некоторое время дают еще 46 тысяч. Отчего за год образовалось 86 тысяч задолжности? Почему зарплата выплачивалась не полностью? Крутили?
24.01.12
Инспектор Алексей: «Главная медсестра Сидоренко носила наркотики, а инспектора Ася (большая) и Маруся (черненькая, маленькая) раздавали больным». Этих инспекторш я знал. В мою смену они, спускаясь по дальней «черной» лестнице, открывали угловые камеры, где сидят «блатняки», и, смеясь, судачили с ними минут по сорок. Все – под видеокамерами. Инспектор Алик и еще одна черненькая инспекторша, называющая себя персиянкой, на самом деле – будто бы узбечка, сделали им замечание. Тогда Ася и Маруся встали около двери второго этажа, чтобы побить персиянку, «которой больше всех надо». Я случайно подслушал разговор, спускаясь по лестнице, и вспугнул мстительниц.
В настоящее время обеих убрали с Кошкиного дома. Стоят на общих бутырских корпусах. Продолжают носить? Раздавать?… Чтобы «не болтали», Сидоренко запугивала говорливых, в частности моего конфиданта инспектора Алексея, что «работает на ФСБ». На эту байку, подкрепленную половым актом в кабинете на первом этаже ПБ, клевали матерые опера.
ОСБ неделю прослушивало мобильный телефон Неприличной, чтобы установить ее связь с Сидоренко. Шеф опять про собиравшиеся Неприличной подписи в защиту подруги: «Уволил бы, да людей нет!» Ложь! Он продвигает назначение Неприличной на должность начальницы I-го психиатрического отделения. Т. к. я не в ладах с Наташей на подсознательном уровне, меня переводят во II-е отделение, где мне, согласно контракту, следовало бы работать с начала карьеры. Это и мера, принятая по Ласковому.
Свято место пусто не бывает: трудоустраивается из Вятки 30-летняя докторша Яркова. Наташа с ней «корешится». Обе, как заигравшиеся в Тарантино, ходят по ПБ, угрожая больным расправой при малейшей жалобе. Сучки агрессивны от страха. Трепещут и страстно хотят кобелей (по Фрейду). У обеих нет по ночам сна, обе сидят на баночных энергетиках. Когда шеф не видит (большую часть рабочего времени), зависают в фельдшерской, поближе к выходу.
Где-то в 15.30 пытался повеситься в камере интенсива толстяк больной Черпышов. Расфиксировался, привязал «вязки» к оконной решетке и был бы таков, если бы не недремлющее око исполнительного инспектора Алексея. Инспектор вскочил в камеру и подсадил больного вверх, одновременно ослабляя петлю. Почему «вязки»? Ну, у нас тут периодические кампании против наручников. Наручники запрещены, всегда снимаются перед комиссиями, мягких «вязок» постоянно нет (рвутся) – медсестра Любовь Станиславовна шьет их дома.
На следующий день при сдаче мною дежурства главврач соизволил посмотреть изъятого из петли Черпышова. Сверля самоубийцу («голоса» заставили) бесцветными глазами, шеф угрожал больному «превратить его в растение», если еще станет вешаться.
Санитар (главный) – Шишкин Петр Михайлович, на него ежедневно пишем рапорта на имя Теликова о разрешении остаться в ПБ на ночь «для ухода за тяжелобольными», при мне у шефа: «Можно ли бить больных?» Ответ главврача: «С наркоманами можешь поступать как угодно, про остальных лучше спрашивай дежурного врача».
Шеф не поверил, что я проверял «вязки» Черпышова, на которых тот пытался повеситься. Дежурный врач должен лично проверять «вязки» и наручники фиксированных больных! Рукой подергать на крепость.
Инфо Гордеевой: страстные инвективы Сидоренко в Интернете и на телеканале «Дождь» (4 показа) – гнев брошенной любовницы. Я (известный сплетник): «Как? Что?»
Лала Викинговна: «А вы и не знали, что сразу после выхода из декрета Сидоренко во время чаепития с сестрами сказала, что хочет отдаться Алексину?» – «И?» – «Отдалась!» Слепой кретин, пишущий историю Кошкиного дома, как же я просмотрел любовную повесть между главврачом и главной сестрой? Только теперь припоминаю, как тот кричал Сидоренко по окончании рабочего дня: «Ира, подожди меня!» – «Конечно подожду! Куда же мне деться». И она ждала: среднего роста, с щербатым оспенным лицом, злыми глазами, ярко выкрашенными рыжими волосами, которые, еще Свифт признавал, самые отвратительные у похотливых человеческих самок (см. четвертую часть «Путешествий Гулливера»).
Наиболее замечательным был «прикидон» Ирины: до безобразия короткая юбка, задиравшаяся при малейшем движении до «откель ноги растут» так, что юбку приходилось непрерывно одергивать, и черные сапоги с голенищами на широких бедрах. В общем, спаслась после пожара в публичном доме.
Потом разведенный шеф женился. Взял врача-косметолога. Чего же этот косметолог мужу брови не пообрежет? Парню всего тридцать лет, а брови свисают косичками, как у престарелого генсека Брежнева.
После женитьбы главврача Ира «страдала». Она пила. Как-то видел ее утром, идущую по первому этажу ПБ, держась за стену, чтобы не упасть. Но кому она не давала? И зэкам, и операм. Ни один х… не пропускала. Что судить второй, после Филипповны, служебный роман Кошкиного дома. Поражает удивительная симметрия, закольцованность любовных историй. Сценаристы их выдумывают, а тут выдала сама жизнь.
Сидоренко крала таблетки у медсестер, потом обвиняя их в недостаче. Ценились транквилизаторы и циклодол, шедшие на продажу. Бравируя пороком, она в открытую держала в кабинете на шкафу бутылку водки, хотя пронос спиртного на территорию карался увольнением (Краморова). Будто бы Иру не раз ловили, предупреждали. Кто не лягнет мертвую львицу… Я сам боялся ее, хотя она никогда не решалась пить в моей ординаторской.
Показательно поведение шефа. Когда Сидоренко «поймали» с телефоном, он тут же стыдливо отрекся от своей связи. И все же я рад, что работал рядом с Сидоренко. Она – наша леди Макбет, квинтэссенция венер Системы. Не знаю насчет Сидоренко, но многие из них старомодны и в постели не берут в рот. Вероятно, это идет от зэковских предубеждений. С кем поведешься, от того и наберешься. Мы, сотрудники, в Бутырке, как минимум, разговариваем на полуфене.
04.02.12
Наш Щегол (шеф) приперся в субботу, дабы проконтролировать, как я буду «отписываться» по Ласковому – его история была фальсифицирована ранее. Безумие тирана разрастается. Главврач запретил врачам ставить диагнозы шизофрении, органических поражений головного мозга и расстройств личности. Почему полностью не запретить МКБ-10 (Международную классификацию болезней)? Психиатрия оскуднела. О Небо, доколь ты будешь терпеть высокопоставленного идиота?!
К главному так просто не подъедешь. Его диких, непрестанно меняемых на прямо противоположные, взаимоисключающих устных распоряжений беспрекословно слушаются доктор Зло и шесть двадцатипятилетних провинциалок, после окончания медов явившихся покорять Москву. А два десятка несчастных медсестер! Все подавлены верховным хамством.
11.02.12
Вчера в ПБ явился «отдохнуть» вор в законе Рагимов Назым Хикмет, 1973 г. рождения. Помещен в 479-ю камеру третьего этажа. По словам персонала, начальник оперчасти Кравчук, неистовый к своим, буквально стелился перед вором.
В субботу, сегодня, вызвали начальницу I-го психиатрического отделения Н. Н. Неприличную для беседы с ним. Она попросила меня удалиться из ординаторской, чтобы переговорить наедине. Подобно весьма необычно, ибо с рядовыми больными врачи Кошкиного дома беседуют, как на новгородском вече: «Голоса» есть?» И пятнадцать человек, построившихся на утреннюю поверку, слушают из уст врача необходимую для симуляции душевного расстройства информацию.
Выйдя, я уселся на посту с инспектором Алексеем и без умысла слышал, что у Наташи с вором торг идет из-за количества таблеток азалептина на ночь. Азалептин считается у больных чуть ли не наркотиком. От этого средней силы нейролептика неплохой сон. Неприличная была поразительно корректна с вором.
