Проснулся я ночью – от непреодолимого желания отлить. Пошёл на двор, с трудом вспоминая где я. Было темно, и уборную я искать не стал – пристроился в углу хлева. Оттуда издавались какие-то звуки. Я осторожно закурил, ёжась от прохлады, и осторожно заглянул в щель: в углу, на сене, копошились два тела: белая козлиная шерсть мерцала в темноте, старуха что-то ласково шептала.
Не докурив, я затушил окурок куда-то в землю и, плюнув, пошёл спать дальше, решив уйти утром чуть свет, не прощаясь.
* * *
Попрощаться, однако, пришлось – проснулся я уже засветло: старуха сидела на грязном полу у стола и выла. Я ошалело уставился на неё, но она меня, казалось, не замечала. По морщинистому лицу текли слёзы, капавшие в подол. Она что-то обнимала, прижимая к груди.
Я смутно вспомнил какую-то возню на дворе, которую слышал сквозь сон: мужские голоса, топот ног. Что-то было не так в её доме.
Я встал и подошёл к ней – в подоле были козлиные ножки и рога в свежей крови. Со двора доносилась армянская речь, и вкусно пахло свежим шашлыком.
В каком-то порыве я неожиданно сам для себя обнял её, не говоря ни слова. Потом аккуратно упаковал рюкзак, зачем-то положил его на стол и начал методично обшаривать комнату.
За шкафом нашлось то, что я искал: большой ржавый топор. Я потрогал тупое лезвие, проверил, не шатается ли топорище и, взяв его в руку, решительно раскрыл дверь.
Не люблю неоплаченных долгов.
Самый страшный человек на земле
…Мы сидели в коридоре общаги, пили пиво, курили и занимались любимым нашим делом: спорили на всякие разные темы. Заводилой, как всегда, был Мишка: настырный и вечно лохматый, он всегда пытался что-то доказать окружающим: считал, видимо, что настоящий журналист (коим он обязательно хотел стать в самом ближайшем будущем) должен быть именно таким: настырным и лохматым. Мы – старая компашка: я, Лёшка и Лера из 317-й, до поры до времени лишь лениво тянули пиво, распаляя Мишку ехидными замечаниями. Как правило, это срабатывало.
– Вот все считают, что страшные люди – это бандиты всякие или террористы, а на самом деле любой крупный политик куда страшнее: ему по должности положено тасовать чужие судьбы, как колоду карт.
– Хм… А учёные? – Лёшка откинул назад свои длинные волосы и уставился на Мишку с ехидством сквозь очки. Он был историком, но дружил с химиками и математиками: а в тех кругах, как известно, цинизм очень высоко ценится. – Учёные придумывают всякие штуки, которые могут губить больше людей, чем любая политика.
– Ну… это же теоретически. – Мишка напрягся, видимо ожидая подвоха.
– Как же! – Лёшка взглянул на него победно. – Атомная бомба тоже когда-то была теорией. А потом?
– Круче всех – писатели-фантасты, – встрял я, чтобы не слушать банальные размышления о несчастных японцах из Хиросимы. – Только они могут уничтожать целые галактики. Куда там до них вашим учёным!
Лёшка с Мишкой синхронно развернулись в мою сторону, чтобы сказать всё, что они думают о таких «витающих в облаках гуманитариях», как я, когда неожиданно Лера, обычно молчаливая, сказала негромко:
– Я знаю очень страшного человека. Самого страшного на Земле.
Мы уставились на неё, как на сумасшедшую.
– Шутишь? – неуверенно спросил Мишка.
Лера выдержала продуманную паузу, заполненную изящным глотком пива, подняла на него серо-зелёные, с ехидством, глаза, и спокойно ответила:
– Ничуть. Могу познакомить.
И на посыпавшиеся на неё вопросы типа: «Это людоед?», «Маньяк?», «Сам дьявол?», только покачала из стороны в сторону головой.
– Не… не то, что вы подумали. В меру социализован: никого не убивает, не насилует и не ест живьём. Обычный лентяй и грязнуля, как все мужики – по крайней мере, на первый взгляд…
– Отчего же он такой страшный? – поинтересовался я.
– Из-за вот этого, – она постучала по лбу своим изящным пальчиком.
Короче, оказалось на поверку, что этот Леркин «самый страшный» – всего-навсего аспирант философского по имени Глеб, живущий в соседней общаге: Лерку с ним на прошлой неделе познакомили в какой-то не очень трезвой компании. В общем, захватывающее знакомство со страшилищем можно было устроить, только прогулявшись до ларька, а затем продвинувшись до другой общаги. Лично меня такой расклад не очень впечатлил: вот если бы мне рассказали об африканском шамане… Нету в родном отечестве не только пророков, но и пороков таких, чтоб «цепляли». Ну да выяснить несложно.
И полчаса не прошло, как мы, уже усугубившие свое состояние ещё несколькими бутылками пива, возбуждённые, но пока ещё почти трезвые, стучали в щербатую фанерную дверь загадочного монстра. Леру, скромно пытавшуюся остаться чуть в сторонке, выдвинули на первый план.
…Лицо монстра было мятое, как, впрочем, и вытертые джинсы: единственная его одежда. Ничуть не удивившись непрошеным гостям, он, даже не кивнув, поплёлся к кровати, стоявшей у подоконника, и, видимо, вернулся к прерванному нами занятию: раскуриванию короткой трубки несколько необычного вида: чубук её отливал янтарём, а чашка была очень крупной – размером почти с кулак. Немного щурясь, он разглядел нас, моментально вычислил знакомое ему лицо (Леру) и поинтересовался у неё:
– Соскучилась что ли?
– Вот ещё! – отреагировала она моментально и приняла самый независимый вид, на какой была способна: уселась в угол, скрестя под собой ноги. Я вытащил звякающий бутылками пакет на середину комнатки и, оставив его там, притулился рядом с Леркой, решив дать возможность событиям развиваться самостоятельно. Мишка с Лёшкой последовали моему примеру, причем Лёшка ловко вскрыл одну из пивных бутылок.
В это время трубка Глеба начала чадить, как паровозная труба. Запах, впрочем, был вполне приятным. Он ехидно улыбнулся:
– Количество паломников растёт. Если так пойдет дальше, придется вывесить табличку с приёмными часами и брать плату за визиты.
Мы похмыкали и тоже потянулись за пивом. Глеб пожал плечами и тоже взял бутылку. Открыл её о край подоконника и сделал солидный глоток. Потом сказал:
– Догадываюсь, о чём вам рассказала эта юная леди, – он махнул бутылкой в сторону Леры.
Та сделала невинное лицо. Он продолжал:
– Всё дело в моей кандидатской, которую я усердно кропаю. Приходится, так сказать, проверять на практике кой-какие теоретические выкладки.
Я зевнул.
Он посмотрел на меня холодно и сказал Лере:
– Представь мне своих друзей.
Та пожала плечами:
– Саша, Лёша, Миша.
– Прекрасно! – почему-то обрадовался Глеб. – Коли вы не против, мы как раз и проверим с вашей помощью мои теорийки. Вы ведь за этим пришли, а?
Лера предательски закивала головой.
– Так вот, – начал он. – Попытаюсь кратко изложить суть, которая заключается в следующем. У всех нас есть в жизни какие-то желания: одному хочется трахнуть девочку из соседней общаги, другому – стать профессором, третьему хочется миллион долларов. Разные желания возникают. Иногда они нереальные, но чаще всего – простые и вполне выполнимые.
Он сделал паузу, оглядывая нас. Удостоверившись в достаточной мере заинтересованности в глазах, продолжал:
– Проблема в исполнении этих желаний заключается чаще всего в том, что для исполнения каждого требуется определенный, заданный набор действий. Например, чтобы трахнуть девочку, нужно долго за ней ухаживать. Понравиться ей и так далее. Ну, или просто купить пива и позвать её к себе. Или подкараулить и чем-нибудь тяжёлым по голове, а потом… или… В общем, зависит от девочки и от того, кто именно её хочет. Для профессорской должности нужно поступить в аспирантуру, стать кандидатом, энное количество лет пахать на научном поприще… Для миллиона нужно талантливо крутить для начала чужими деньгами или ограбить кого-то, у кого этот самый миллион уже есть. Так?
Я вежливо кивнул.
Мишка протянул:
– Желания-то они всякие бывают…
Глеб кивнул:
– Верно, разные. Но дело тут не в самих желаниях, а в том, какую цену вы можете заплатить за исполнение желания. Давайте сейчас допустим: я всемогущ и могу исполнить любое желание. Но каждое из них будет иметь свою цену. Ну?
Мишка оживился:
– Допустим, хочу штуку баксов. Прямо сейчас.
– Ответ простой. Дойди до того самого ларька, где ты только что брал пиво, и огрей продавца чем-нибудь тяжёлым по голове.
Он посмотрел вокруг.
– О! вот эта табуретка вполне подойдет, – он показал на стоявший возле кровати трехногий табурет.
– Ну… Это нечестно, меня в ментовку загребут, – разочарованно протянул Мишка.
– Ты хотел штуку баксов прямо сейчас? Ты её можешь получить. А ментовка – это цена. Принцип ясен?
– А какова цена профессорской должности? – поинтересовался Лёшка.
– Двадцать лет жизни, – спокойно ответил Глеб. И, посмотрев на его кислую физиономию, спросил: – Что, не устраивает?
– Не очень.
– А таковы правила, придуманные задолго до того, как мы с вами родились! – он торжествующе улыбнулся.
