– Не засиживайтесь, – предупредила Зоя и пошла к дому.
– Как считаешь, постарела мать?
– Да, сдала, ничего не скажешь. Сначала очень расстроился, а сейчас смотрю, вроде бы ничего. Куда деваться, все мы не молодеем. Васин уход подкосил её.
– Да всё подкосило, сначала переезд этот, потом болезнь отца, а потом я вот тут устроил.
– Да ведь не ты один устраивал.
– Одно и то же. Теперь вот дети мои. Кто бы мог подумать. Ты понимаешь, я же никогда в этой жизни толком про себя не думал. Только они имели значение. Галка и ребятишки. Чтоб всё у них было. И в школу чтобы в хорошую, и летом два месяца у родителей. Но старался их ещё и на море отправить. Захотели музыке учиться: одной синтезатор купил, другому – гитару. В бассейн всё время ходили. Понимаешь, вроде бы мелочи, но ведь с неба-то ничего не сыпалось. А теперь они мне заявляют: «А кто ты вообще такой? И чего уж ты так много сделал? И нас ты не спрашивал, и не больно мы и хотели. Сам хотел, сам и делал!» А сейчас ведь до чего дошло! – Саша даже слегка закашлялся, понятное дело, такую тему сложно поднимать и вслух произнести непросто. – Говорят, дом этот – наш общий, продавай, а деньги разделим. Как тебе такой разворот, а?
– Жуткий разворот!
– Вот! И не выгонишь вроде! Собственные детишки. Одному девятнадцать, второй двадцать один. Вот это меня прям по сердцу резануло. Сразу к Галке и любовь прошла, и жалость. Протрезвел в один миг! Я же за эти годы на мать двухкомнатную квартиру купил. Но прописал туда сразу Вику и Игоря, ну, чтоб потом никаких проблем не было. Мы эту квартиру сдавали, всё-таки у матери свой кусок был. Хочешь, отдыхать поезжай, хочешь, подарки нам покупай. Человек старый, на пенсию нашу даже ноги протянуть нельзя. Ей такое положение вещей очень даже нравилось, вроде какая-то независимость, самостоятельность. Ну, а как такие разговоры пошли, давай, говорю, мать, жильцов своих проси освободить площадь, и пусть катятся мои милые дети в эту самую квартиру. Хотят, с матерью объединяются, хотят, пусть дальше меняются. Не волнует. Так ты себе даже не представляешь, какая тут война была. Ужас, Леха, даже представить себе не можешь! Родная кровь!
Алексей молчал, он-то как раз представлял, Зоя рыдала по телефону в лицах: кто, зачем, чего нового «эти» удумали.
– Но ты знаешь, сложнее мне было, когда Галина про Романова рассказала да про то, что она меня и не любила никогда. Ведь в ногах у неё тогда практически валялся, умолял вернуться. Понимаешь, себя потерял совсем, не представлял, как я без неё, что я без неё. А после этого выпада детишек так я разозлился, что всё сразу на свои места и встало. Кто я, кто они, а кто она. А теперь жена моя бывшая решила вернуться назад. Причём сначала, представляешь, просто приехала со всеми вещами. Я приезжаю с работы, а она в халате из спальни выходит. Мать от своей комнаты только руками разводит. Как тебе это? То есть она даже предположить не могла, что нет у неё здесь больше места. Никакого: ни в спальне, ни на кухне, ни даже на крыше. Ни в качестве уборщицы, ни в качестве поварихи. Про жену и вообще не обсуждается. Я даже разговаривать не стал. Схватил её за рукав и оттащил вниз, вытолкал за дверь и закрыл замок. Она визжит, Вика выскочила из своей комнаты: «Ты мне не отец!» – «Не отец, – говорю, – так вперёд, за той, которая вам мать. И чтобы духу здесь вашего не было, с такими вот словами. Матери своей вещи собери, машина у тебя есть, отвезёшь по месту жительства. Свои слова забери обратно, ты мне дочерью была, дочерью останешься, но жить мы под одной крышей будем только без военных действий. А на нет и суда нет». И в свой кабинет ушёл. Бегали тут, визжали, уехали обе, – Саша поднялся со скамейки и подошёл к краю беседки. На улице совсем стемнело, зажглось уличное освещение. Хорошо, что Зоя принесла пледы, с темнотой стало свежо. Саша не чувствовал холода. Наоборот, сбросил свитер, который сначала накинул на плечи, остался в майке, руки в карманах брюк. Покачиваясь взад-вперед на каблуках ботинок, он пытался успокоиться и все прокручивал ситуацию, которую ещё до конца не пережил. Рад был, что может поделиться с очень близким человеком. А кому про такое расскажешь? Стыдно, в конце концов.
– Так вот, через неделю Вика вернулась. У меня, говорит, тут комната, ты меня отсюда не выгонишь. Что ж, говорю, комната твоя, ты права. Если нервы мне мотать не станешь, живи. А Игорь, он всё молча, но тоже на стороне матери, ты понимаешь, я же это нутром чувствую!
– Да, брат, поколотило вас тут.
– Да уж, за своей бесконечной работой не заметил ни как жена другого нашла, ни как дети уродцами повырастали.
– Ну, уж про детей-то…
– Да сейчас-то вроде и получше. Сначала молчали, потом только «да-нет», мать их настраивала. Особенно Вику. Игорю-то всё по барабану. Поест и закроется в своей комнате, а Вика всё правду ищет, всё виновных обличает. Последнее время немного переменилась. У неё на работе неприятности, пришла поделиться, как лучше, правильно ли поступила. И знаешь, сразу всё во мне оттаяло, вот слово она только, не то что даже доброе, а просто человеческое, мне сказала, всё готов простить! Ведь молодая ещё, не соображает, что творит!
– Разберётся, – Алексей прекрасно понимал Сашу, сам не раз преодолевал противостояние своих девчонок.
– Надеюсь. Знаешь, это уж если про детей. Ну почему так? Вот посмотришь на других, ну почему у них и институты позаканчивали, и в банках работают, и уже мировую экономику поднимают, а у нас всё на диванах лежат, и ничего им не нужно?!
– Э, Саш, я уже перешел на западное мышление. В Германии ведь как? Лишь бы ребенок был доволен. Все немцы говорят одно и то же: им всё равно, кем будет их сын, полицейским, мусор убирать или булки печь. Лишь бы он был счастлив. Лишь бы он был в ладу с самим собой.
– Да, ты прав, это сложный и долгий разговор. Ваших детей в любом случае поддержит государство, они под мост жить не пойдут и без врачебной помощи не останутся.
– Согласен. У нас даже для бездомных, ну, тех, которые сами хотят жить под этими самыми мостами, раз в неделю медосмотр на ближайшем вокзале. Приходи, там тебя прослушают, давление смерят, забор анализов осуществят, таблетку какую дадут. Это всё так. Поэтому не боятся у нас люди жить в ладу со своей совестью. Правда, и учиться не хотят. Уж больно всё долго, нудно, опять же никто не подстёгивает. В Германии ведь как, полгода ходишь на лекции, и никто тебя ни о чём не спрашивает, потом – хоп – экзамены! И если человек самообразованием эти полгода не занимался, то невозможно всё выучить за четыре дня. И потом, отметки тоже сразу не говорят: сиди, месяц жди. И вот так много молодёжи срывается, перестают учиться, не понимают зачем, к чему. Сложный вопрос. То есть понятно, такого образования, как у нас, в бывшем СССР, никогда уже не будет. Нигде, а у нас же ещё и трудоустройство было. Ты-то уже не попал. А я вон, в Иркутск загремел. Кстати, очень доволен был.
Алексей был рад, что разговор ушел от щекотливой темы. Саша справился с собой, уже понятно. Только дом без хозяйки – плохо это. Сам жил один и не хотел такой жизни для Саши; понимал, что привыкнет жить только для себя, а неправильно это. Саша как почувствовал настроение Алексея.
– А ты почему один?
– Сам себе этот вопрос задаю всё чаще. Сначала не мог справиться с той трагедией. Навалилось всё сразу: эмиграция, девчонки маленькие, тоска по Нине, по прежней жизни. Вообще, как выжил, не знаю, если бы девчонок не поднимать, да ответственность перед тёщей, руки бы на себя наложил, ей-богу. Ну, а потом появлялись варианты. Но узок круг тех революционеров, страшно далеки они от народа. Это ж всё про нас! Сашка, кто меня окружает? Этнические немки, вернувшиеся на Родину, так это люди не моего круга. Ты понимаешь, хорошие тетки, добрые, но безграмотные – жуть, сельские, не могу передать. Ну как же после Нины? Есть те, кто выехал по еврейской линии. Рвачуги. Тем я как объект не очень интересен. Сразу ж видно по оценивающему взгляду. Что за ботинки, какой заказ в ресторане сделал? А я много не ем, и теток, которые много трескают, тоже не люблю. В общем, та ещё публика, – Алексей плотнее закутался в плед. Холодновато, но он не мог остановиться, ему тоже нужно было всё про себя рассказать. Кому интересно его слушать на выбранной им родине? А Саша спрашивал от души. – Наверное, я сейчас всех под одну гребенку подвожу, но что же делать, значит, мне не повезло. Правда, была одна женщина, которая показалась мне очень-очень милой, – Алексей невольно улыбнулся, – милая Мила. Но тут мои девицы стеной встали. Почище твоих. Всё сделали, как только почувствовали, что что-то в их жизни может измениться. Заметь, к лучшему!
– Надо же, а немки, местные жительницы? Ты же язык знаешь!
– Ни за что! Те вообще больные на всю голову. Тоже мое частное мнение, но мне их семьи непонятны, так зачем тогда? Можно просто встречаться. Нет, ну представь, идут в кафе в день рождения ребенка, каждый платит сам за себя, за ребенка скидываются! Ну что это?! И потом, ведь для нас что самое главное – общение. А у них всё для галочки. Возможно, это правильно, но не по-нашему. Нет, невозможно.
