Варя оглядела белый корпус, полистала программы и подозрительно уставилась на мужчину:
– А с чего ты такой добренький? Если секс не нужен, тогда что?
– Ничего, ― пожал плечами.
– Так не бывает, ― уставилась уже в упор.
– Убеждать не стану, все равно не поверишь. Но факт, что мне ничего от тебя не нужно.
– Ага? ― ощерилась, на подушку легла, взгляда с посетителя не спуская. ― А мне верить? Херувимчик этакий. Дел нет как малолеток по улицам разнимать, потом по больницам пристраивать и таскать – о! просто так! – тоннами передачки. И хряни всякие, всего-то за штуку баксов. Х-я, какая!
Смелков помолчал, разглядывая ее и пережидая раздражение, что вызвал ее тон и грязные словечки.
– Ну, почему – есть у меня интерес. Вернее просьба.
– Ну? ― скривилась.
– Ты свой молодежный сленг при мне не декламируешь.
– Интеллигент, что ли?
– Нет.
Сидел и смотрел, не желая продолжать – скользкая тема. Не объяснить Варе, во всяком случае сейчас, что ей очень не идет эта нарочитая грубость. Мало не идет – его коробит. Это все равно, что прийти в церковь и послушать как поп на арго проповедует.
– Не нравится – не ходи. Я тя не зову.
– Не могу, ― признался. ― Привычка – взялся – доделай. Я тебя от шпаны отбил, сюда отвез, и пока не выпишут, не смогу не приходить, не узнавать, как ты.
Варя нахмурилась, изучая его, и видно, соображала – лапшу на уши вешает ей мужчина или действительно такой пунктик имеет.
– Заливаешь или разводишь? Лохушку нашел? Слушай, доброхот – доброволец, а не пойти бы тебе со своим журналом «Лапша и Уши»… в лес, и там заблудиться.
Макс смотрел на нее во все глаза и чувствовал, что не сдержится. Он не святой отец, и хоть терпением не обижен, но и ему предел имеет.
Встал и просто вышел.
– И хрянь свою забери! ― рыкнуло в спину. Не оглянулся.
Закурил на крыльце, злясь и на себя, придурка сердобольного и на нее, малолетку озлобленную. Перчатки натянул, и двинулся к машине, решив завязать с частыми посещениями. Он не служба спасения, в конце концов, не отец родной и не мать Тереза. И разобраться – уже немало сделал. Батю ей подогнал, врачи свои, его молитвами прикормлены, игрушкой обеспечил – так что без внимания не останется и от скуки головой о стены биться не будет.
Хватит, правда, грязь ложками жевать, ― повернул ключ в зажигании и вырулил с больничной стоянки, выплюнув окурок в окно.
Смелков ничуть не лукавил с девушкой. Привык доделывать, взявшись, не раз уже его подводила, превращаясь для него самого в отрицательное качество, за то для других – в весьма положительное, которым не гнушались пользоваться на всю катушку. На этот раз одно помогло другому. В четверг загруз на работе был такой, что Макс и желал бы, не смог приехать к Варе.
Зато в пятницу с трудом подавил в себе желание. Посещение стало уже обязанностью, тем делом, что был обязан завершить, и мужчина долго сидел в машине, соображая как занять вечер, чтобы даже не думать, как там девушка, и чего он не поехал. Чтобы ничего не ело и не угнетало.
Макс позвонил Сусанне, но та не взяла трубку. «Обиделась, киса», ― хмыкнул и вернул трубку обратно, в нагрудный карман. Вырулил в обратную сторону от больницы. Поужинал в ресторанчике, позвонив своей знакомой еще пару раз. И уже сам не стал брать телефон, когда та, наконец, соизволила проявиться.
Пара бокалов вина, легкая музыка, навевали грусть после сытного ужина. Мысли сами устремлялись к делу, что висело над ним, как дамоклов меч. Чтоб не чувствовать себя настолько паршиво, Макс решил, что демонстрации хватит, и завтра стоит посетить подопечную. Это немного примирило его с самим собой, развеяло угнетающее ощущение внутри, но и обострило чувство одиночества. Еще одна привычка никогда не мешающая, вдруг, отчего-то стала как рыбная кость в горле.
Смелков оглядел зал ресторана – пары, и понял, что, наверное, это и действует на нервы. Попросил счет и вышел.
В субботу в больницу не спешил, с собой специально прихватил лишь небольшую коробку конфет да пакет сока. Вальяжно прошел в палату… и застыл. Постель была застелена и никаких признаков, что в комнатке лежала больная, не наблюдалось – чистота и пустота.
У Макса сердце оборвалось. Плюхнул пакет на кровать и вцепился в железные поручни, надеясь прийти в себя. Отсутствие Вари сработало как холодный душ на разгоряченное тело, и первая мысль была – случилось самое плохое. А он в это время характер выказывал! Болван!
Макс выбежал в коридор в желании поймать первого попавшегося врача и выпытать тайну исчезновения девушки.
Долговязый брюнет попался кстати. Мужчина перехватил его за руку уже у выхода и без менуэтов развернул к себе:
– Извините, девушка из двенадцатой палаты – где?
Врач недобро глянул на его руку и губы поджал.
– Косицина? В реанимации, ― бросил неласково, и притих, видя, как побледнел странный посетитель.
– А вы, кто, собственно? ― спросил уже спокойно, даже по – доброму, заподозрив, что тот сейчас в обморок упадет.
У Смелкова даже губы побелели.
– Я?… ― а кто он? ― Константин Чилигин – мой друг…
– Аа! ― вовсе расположился к нему доктор. Отвел к окну и доверительно сообщил. ― Я лечащий врач Косициной, ― подал руку. ― Григорьев, Павел Романович. С вами все нормально?
Смелков очнулся и смог даже руку пожать доктору.
– Вы не расстраивайтесь, худшее позади. Прооперировали часа четыре назад, операция прошла удачно.
– А что случилось?
– Ну, были подозрения, что повреждена селезенка. Я наблюдал, и картина не складывалась. Но ночью пошло резкое ухудшение и вариантов не осталось. Пару дней девушка полежит в реанимации. Все наладится.
Макс смотрел в добродушное лицо и ни капли не верил. Вывалился на крыльцо и нервно закурил, ругая себя на чем свет стоит – обиделся, болван? А на кого? По ресторанам шатался, норов показывал, а девчонка загибалась. Все как обычно – что ни случись – всегда вокруг полно людей, а никого рядом.
Подкурил вторую сигарету и набрал номер Чилигина – тоже, молодец – хоть бы сообщил.
– О, привет! ― прогудел тот. ― А твоя протеже в реанимации. Прооперировали.
– Ты почему промолчал?
Видно, что-то не то было в голосе Максима – притих Константин, помолчал.
– Ты где сейчас?
– У больницы, ― с трудом сдержался, чтобы не выругаться.
– Ко мне заходи, ординаторская на втором этаже. Я как раз дежурю сегодня.
– Когда Варю можно будет увидеть?
– Вот и поговорим.
Смелков со злостью выплюнул окурок и уставился перед собой: как ты мог, а? Чем ты лучше остальных? Сплавил под чужой присмотр и успокоился? Урод!
И решительно рванул двери на себя, поднялся на второй этаж.
Чилигин ждал, руку подал, приветствуя, и не гримасничал, не лыбился как обычно. Подтолкнул в кабинет и двери плотно прикрыл. Макс сел за стол, кинул перчатки на кипу историй и подбородок потер, морщась от нестандартности ситуации.
Костя глянул на него и все понял. Сел напротив, достал из сейфа плоскую бутылку коньяка и две мензурки. Накапал обеим.
– Прими валерианочки, полегчает.
Смелков скривился, но дозу влил.
– Ничего, ― признал напиток глухо.
Чилигин еще налил, отбарабанил пальцами по столу, поглядывая на мужчину.
– Сколько тебя знаю, а все понять не могу.
– Я тоже, ― уставился требовательно. ― Про меня потом поговорим. Если захочешь. О Варе выкладывай.
– Из-за нее, что ли, дерганый? ― сообразил. ― Скажи спасибо, что я тебе ее дома оставить не дал. Сейчас бы с трупом сидел. Григорьев у нас перестраховщик тот еще. В общем, на стол в быстром темпе, и подозрительный орган убрал. Прав оказался. Давно надо было. Но наблюдали, картина непонятная была.
Смелков замахнул налитое, чувствуя себя упырем последним.
– Дня три-четыре полежит твоя красавица в реанимации, потом обратно в палату переведем.
Макс глаза ладонью потер: болва-а-ан, как он мог пойти на поводу эмоций и бросить девчонку? Не проконтролировать работу этих эскулапов? На кого он вообще обиделся? На покалеченного ребенка?
– Странно мне тебя с этой представлять, ― хмыкнул Чилигин и приткнулся моментально, насмешку из глаз убрал, посерьезнев под взглядом Макса. Такого он еще не видел и понял, что и не знал.
Конфеты из сейфа достал, чтоб обстановку разрядить. На стол поставил, предлагая и, сказал уже без шуточек:
– Раз ты так все всерьез принимаешь, скажу прямо – дела у твоей знакомой не айс. Проваляется долго. Ей сейчас кровозаменители капают, не поможет – переливание будем делать.
Смелков на пару секунд зажмурился. Посидел, ладонью щеку и губы потирая и, пальцы в кулак сжал:
– Все выкладывай, ― чувствовал, что Костя тянет, дозами информацию выдает.
– Кровопотеря не критическая, но серьезная. Но с этим разберемся, ― сцепил пальцы замком, большие друг вокруг друга гонять начал, поглядывая серьезно на друга. ― Тут другая проблемка вырисовывается. Окулист вчера ее смотрел – прогнозирует отслоение сетчатки левого глаза.
