Даричева во все глаза исподлобья смотрела на мужчину. Он ронял слова, как камни и было ясно, что эта история касается его более глубоко, чем он хочет показать.
Лариса не знала, что сказать. Пара фраз, а ввели ее в ступор на минуту, не меньше. Ей представился ужас, что испытывала девушка и мурашки по спине прошли. И удивляло, как она еще жива, и рождало уважение внимание мужчины, его забота.
– Кто она вам? ― спросила тихо.
– Никто, ― повел плечами, и Даричева поняла, что он сам еще не знает, что она уже кто-то для него.
– Тогда почему вам так важно ей помочь?
– Потому что я человек, во всяком случае, хочу себя таковым считать, ― посмотрел ей прямо в глаза.
– А что хотите от нее в итоге? Вернее – ей?
Смелков затянулся, не спуская взгляда с женщины, и думал.
– Хочу, чтобы вернула себе себя и была счастлива. Чтобы поняла, что мир не черный, и не все мужчины подонки. Чтобы научилась жить, не прячась за чужую маску. Чтобы…
Дрогнул, отводя взгляд. Помолчал и закончил:
– Чтобы ее любили, и она узнала, что это такое, и больше не путала страсть, похоть с искренним чувством. Поняла, что на свете есть ради чего жить. Перестала смерть искать.
А у самого перед глазами ее глаза, и страх в зрачке, паника. И… ее фигурка, ладная, красивая… запаянная в корсет, закрытая мешком скейтборки и штанами с массой карманов, грейдерами и широкоплечей, клепаной курткой. И волосы дыбом, и ошейник с шипами…
Кощунство.
– Она очень красивая. А превратила себя в чучело, и ведет так же.
– Проявляет брутальность?
Смелков очнулся, сообразив, что не один.
– Да, крайнюю,― кивнул, глянув, и заметил, что сигаретка истлела – затушил.
Зато Даричева все заметила и поняла. Склонила голову, покрутила стакан с соком, изучая цвет напитка, собираясь с мыслями.
Ей понравился мужчина. Сама не ожидала. Таких красавцем не называют – в них есть нечто большее, именно мужское. Лицо открытое и глаза без тумана. И было в нем, чего сильно не хватало ей – основательность. И подумала – почему нет?
А сейчас поняла – это не твоя мечта, Лариса. Кому-то уже повезло, но не тебе.
Женщина вздохнула и подперла подбородок ладонью:
– Я помогу. Но возможно это будет сложно и долго. И многое будет зависеть от вас.
– О расходах не беспокойтесь…
– Нет, ― выставила ладонь и опять покрутила нож на столе. ― Не о том, вы. Я о других затратах, Максим, более тяжелых – о вашей отдаче, ― уставилась уже в упор. ― Вы готовы терпеть и ждать, прощать и опять терпеть?
Она испытывала. Смотрела, замерев, и почти хотела, чтобы он сказал «нет», ведь это бы значило, что у нее есть шанс.
Макс не смог ответить сразу – думал с минуту и уже прекрасно понимал, о чем говорит Даричева.
– Да, ― сказал, как отрезал.
Женщина вздохнула: ну что ж… В конце концов, девочке, что пережила столь ужасную историю, этот мужчина важнее.
И не спрашивая, взяла его сигареты, закурила:
– Ее зовут Варя? Вам придется приучать ее к себе постепенно, осторожно и настойчиво. И ни в коем случае не приближаться в сексуальном плане, даже намеком не задевать эту плоскость. Пока. Она должна поверить вам, расположиться, как к другу. Вы понимаете, что это значит, Максим? Понимаете, что если у вас получиться восстановить Варю, адаптировать, вернуть ей себя – женщину, вам придется до конца жизни нести этот крест. Или, во всяком случае, очень долго играть роль громоотвода. Если вы ее бросите, ухните в еще большую яму, чем та, в которой она сейчас. Понимаете это?
Смелков покрутил чашку – он понимал, как раз это он отлично понимал. Не понимал себя.
– Я не знаю, что будет завтра, но знаю, что есть сегодня. А еще имею дурную привычку не останавливаться на пол пути. Поэтому, если я вас потревожил в выходной день, значит, уже все взвесил и представляю последствия, для себя, во всяком случае. Но мне действительно важно ей помочь. Я не могу бросить это дело, и ее банально кинуть, тоже не могу. Все понимаю, и не знаю, насколько у меня хватит терпения, такта, возможностей. Зато точно знаю, что уже пошел, значит должен дойти.
Женщина смотрела на него и понимала одно – если на свете еще есть такие мужчины, она просто обязана помочь.
– Я ничего с вас не возьму.
Смелков бровь выгнул, собрался возразить, но Даричева выставила ладонь.
– Не возражайте. Я сама женщина и мне импонирует, что вы решаетесь на такое. Большинство уходят в сторону и жертва остается один на один со своей травмой, ее последствиями. А они, порой, катострафичны. Вы поступаете иначе и я просто обязана помочь. Но работы будет много, вам придется постоянно контактировать со мной. Рассказывать о каждой мелочи, чтобы мы могли корректировать. Если вы будете оплачивать мою работу – останетесь нищим, я не могу этого допустить, ― улыбнулась мягко. И села удобнее. ― А сейчас расскажите все, что знаете. И как она ведет себя сейчас.
Они просидели больше трех часов. Даричева оказалась хорошим специалистом, во всяком случае, пока у Макса складывалось именно такое мнение.
Он проводил ее и встал у машины, закурил, оглядывая высотку: ну, что, Смелков, кажется, ты ввязался во что-то круче деловых разборок. Не слабо?
И усмехнулся сам над собой: посмотрим.
Чилигин позвонил ему лишь утром в среду:
– Переводят твою красавицу. Я ей палату получше приготовил – семнадцатую.
Смелков усмехнулся: кто б сомневался.
– Спасибо, Костя.
И двинулся к себе. Закруглился по острым вопросам, поставил в известность, что сегодня его уже не будет, и двинулся в больницу. Двенадцать дня, ― глянул на часы, притормаживая у магазина. Набрал детского питания, соков и в час дня уже входил в палату.
Чилигин не обманул – эта палата была чище, просторнее, обставлена куда презентабельнее. Здесь даже шторы были, не говоря о телевизоре, хоть и маленьком. Но первое, на что он обратил внимание – на Варю. Девушка спала. Отеки и синева спали с лица, волосы не топорщились, и сонная, она казалась очень красивой и какой-то трогательной, юной и нежной.
Макс осторожно, чтобы не шуметь и не разбудить ее, поставил пакет с провиантом в кресло, а сам сел в другое, напротив постели. Сидел и смотрел, как дурак. Сердце отчего-то сжимало и было горько и одновременно тепло.
По дневнику Макс представлял Варю именно такой, и, увидев, что образ, нарисованный в воображении, сошелся с реальностью, немного растерялся, даже смутился. Лоб морщили мысли, что затеял он, наверное, слишком серьезную игру, а вот стоило ли? Даричева предполагала привязанность, расположение Вари к нему, как первый шаг. Но способен ли он спокойно это воспринимать? Еще час назад у него не было сомнений, а сейчас…
Смелков потер лоб, соображая, что с ним самим происходит. И подумалось – а Варю ли он спасает, и спасает ли? Что он придумал и для кого? Ну, привяжет он эту девочку – а зачем он ей сдался?
И как не странно, вспомнился Том, и как не противно, но Максу стало понятно, что тот потерял от Вари голову. И теперь отчетливо понимал, что тот мстил не ей – себе. Как, наверное и он помогает не столько ей, сколько себе…
Вот это и заставило тревожиться мужчину – не идет ли он по стопам Тома, не мстит ли уже ему, но опять за счет невинной девчонки, которая понятия не имеет о тех играх, в которые влезла случайно.
Варю видимо потревожил его взгляд – глаза открыла, уставилась на посетителя:
– Опять ты? ― а голос вялый, сонный. Слабая еще. Синева и оттеки спали и лицо бледное-бледное, больное.
– Я, ― сел ближе. ― Как дела?
Варя хлопнула ресницами:
– Дебил, что ли?
Макс немного растерялся, не разумея логики.
– Тебе чего надо?
– Детское питание принес. Детям.
– Чего? ― распахнула шире глаза.
– Тебе. Восстанавливаться после операции будем.
– С тобой?
– Чем плох?
Варя хмыкнула:
– Ну, ты и странный… дядя. В детстве нянечкой хотел быть?
Смелков повел плечами:
– Уже был. Когда мама болела.
– Сейчас не болеет? Соскучился по смене памперсов и кормежке с ложечки? ― скривилась.
Макс не сдержался – отошел к окну, чтобы его взгляда не видела:
– Мама умерла. Теперь можешь кидать свои едкие ремарки.
Покосился через плечо минут через пять тишины – девушка взгляд прятала, притихла.
И простилось как-то само – вернулся, спокойно банку с фруктовым пюре достал, вскрыл.
– Яблоки с творогом, ― прочел. ― Есть предложение – начать с них.
Глянул на ее тонкие руки и по вялости понял – сама не сможет ни сесть, ни есть. Подушку выше положил, подсадил. Ощетинилась, но и слова сказать не успела – он ей в руку банку сунул и сел напротив.
– Кушай. Жевать не надо, а витамины получаешь. Гениально и просто.
Варя с минуту рассматривала пюре, потерявшись, за пять минут испытав слишком много – от чувства вины до паники.
– Я творог не люблю, ― прошептала. У нее вдруг слезы навернулись, и как не хотелось, чтобы кто – то их видел, сдержать не смогла. И сама удивлялась им, и себя ненавидела, и понять не могла, что же так проняло.
