– Неужели? – ледяным голосом сказала Люся.
После этого они уж и вовсе молчали. И Кирюха снова чувствовал, что он в тягость, что все это ни к чему, что он зря унижается, что Люсе хочется от него отделаться.
Они присели в сквере.
Запрещенные приемы
(Окончание)
– А мне так надоело общежитие, – разорвал молчание Кирюха, – что я сплю и вижу, как бы мне войти в жилую комнату. Вешалка в передней, ноги вытирают, подушечек целая гора на кровати… А вообще-то я ненавижу подушечки. Все мечтал к кому-нибудь зайти, к вам, что ли… А вас-то и дома нет.
– Это не трудно – зайти, – процедила Люся.
– А то вот день рождения близко, а справить негде. Как вы думаете?
Люся молчала. Она сидела, проглотив аршин. Смотрела на носки своих туфель. И вся фигура подчеркнутая.
– Что вы такая каменная? – сказал Кирюха.
– Обыкновенная.
– Вся вы какая-то неестественная. Я что, вам надоел?
– Нет, отчего же.
– А мне все кажется, что вам вовсе невмоготу меня терпеть, – продолжал Кирюха.
Люся пожала плечами.
«Насколько ей, подлой, проще», – думал Кирюха.
– Тогда хоть не делайте такое лицо. Или скажите прямо – я уйду.
– Зачем же, посидите.
«У-у-у-у!»
– Странное у вас лицо, – сказал Кирюха. – Темные волосы, а на носу – веснушки. Вообще у вас жутко много веснушек. Ой, если присмотреться!..
– Ну и пусть! – сказала Люся.
– Отчего же, я очень люблю женщин с веснушками. Ренуар тоже любил.
– А я не люблю!
– И нос у вас какой-то странный. Горбатый. Хотя вы не еврейка. А лицо круглое.
– Какой есть, такой и есть.
Люся злилась. Кирюхе было все равно. Он чувствовал свою взвешенность в этом мире.
– Отчего же, – сказал он, – я очень уважаю горбатые носы. Это порода. А у вас нет родственников благородных кровей?
Люся молчала, окончательно окаменев.
Подруга рассматривала Кирюху с интересом.
– У меня тоже был горбатый нос. Сломали бутылкой. Видите шрам? Нет, вы все-таки посмотрите.
Люся молчала.
– А вы, случайно, не полуполька?
Люся молчала.
– А то все девушки, которых я когда-либо знал, были полупольки. У меня была одна знакомая, ну просто поразительно на вас похожая…
– Вы мне уже говорили про эту вашу знакомую, – сказала Люся.
– Неужели? А между тем она была полуполька – ее отец был польским графом. А я вам говорил, что я сам – тоже граф? Серьезно. Это по матери. А вот по отцу…
– И про графа… – сказала Люся каким-то неожиданно низким голосом.
– Правда? Неужели на танцах? Я, однако, не терял времени. Ну и пьян же я был тогда!..
– Нет, тогда вы были трезвее.
– Ну, что вы! Я трезвый всегда такой.
– Тогда вам лучше пить.
– Вы так считаете? Это все от смешения крови. Так, значит, вы не полуполька? А во мне тридцать семь процентов немецкой крови…
– Говорили!!! – Люсин голос стал еще ниже.
– А у вас низкий голос. Вы не поете? Нет, впрочем, вы не поете. Я вспомнил, что слышал, как вы напевали. Вы тогда каждую мелодию стремились пропеть мне на ухо. Это было поразительно! Я не слышал оркестра. Нет, вы не поете. А зря.
– Р-р-р-р!
– Странно, странно… Все я, оказывается, вам говорил. А про отца я вам не рассказывал?
– Все, все говорили!! Он умер, когда вы должны были родиться. Жаль, что он не умер до того, как он встретил вашу мамашу!..
– Что вы говорите?.. Неужели я такое говорил…
– Да!! Он был министром Временного правительства…
– Боже мой! – хохотал Кирюха. – Он был гардеробщиком и был расстрелян за шпионаж в пользу Японии. В этом больше реализма. Впрочем, чтобы вас успокоить, скажу, что он жив и сейчас и никогда гардеробщиком не был. Он бросил семью, сбежал в Африку, где теперь служит негусом, имеет сто семьдесят семь жен и четыреста черных детей. Я вижу, у вас дурные нервы. И вы не умеете вести себя с молодыми людьми. Чтобы сохранить ваше драгоценное здоровье, я ухожу. Пишите письма! Ждите – я приду к вам справлять день рождения…
И он помахал ей ручкой.
«Нельзя так опускаться, – думал Кирюха. – Ничто мне теперь не мешает: ни парни, ни девки…
Начнем. Потом втянемся понемногу.
Было время, занимался ведь спортом, языком…
Какая у меня была фигура!
Лицо изменится – похудеет, обветрится…»
И он записал на листочке:
1. Разминка утром и вечером (купить эспандер).
2. Бегать кроссы, ходить в горы (скалолазание).
3. Купаться в озере (вместо душа).
4. Бросить курить.
Написав это, он задумался и, зачеркнув, написал: «Курить, только когда действительно хочется, а не по привычке».
5. Написать домой.
6. Заняться английским.
7. Дочитать «Войну и мир».
8. Соблюдать диету.
9. Сэкономить денег на костюм.
10. Постирать носки и трусы. П…
«Одиннадцатое… – думал Кирюха. – Что же одиннадцатое?»
Эспандер он купил.
Перед сменой Кирюхе удалось взять обед, не использовав талона. Такой обед всегда съедался с аппетитом. И вообще на обед были блинчики.
Блинчики Кирюха взял два раза.
Когда он надел и ватник, и брезентовку, и сапоги, а поверх навесил лампу, ему стало жарко. Живот гудел. Пока он поднялся по крытой эстакаде до места, где собиралась вся смена, чтобы следовать дальше вместе, он взмок как мышь.
Работяги сидели в ряд на бревне и сосредоточенно вглядывались в черный квадрат эстакады. Как зрители перед экраном или эстрадой. Кирюха из темноты увидел их раньше и понял, в чем дело. Этого он не любил, но делать было нечего…
И из черного экрана внезапно проявился Кирюха во весь рост.
– Кирюша! Кирюша! – закричали работяги.
– Ну как, отошел?
– Отошел, – сказал Кирюша.
– Ой-ой, – заливался Сеня-младший, – до сих пор смотреть на тебя не могу! Как вспомню про твою изжогу… Ой-ой! Ведь надо же, как ты рычал! Плясал прямо…
– Ну, ты… – сказал Кирюша.
– Да, ты вчера был хорош, – серьезно заметил другой. – Ты, брат, вчера наделал дров…
– Да, – сказали работяги, – это да.
– Да бросьте, – как можно бодрее попытался Кирилла.
– Да что тут бросать – было дело. А ты что, уж и ничего не помнишь?
Кирюша слегка похолодел: «Неужели и тут…»
– Не помнишь… Что же, это понятно. Начальничек-то наш, он тебе собирался задать. «Только, – говорит, – пусть посмеет прийти…»
– Да вы о чем? – всерьез забеспокоился Кирюша.
– Да, я совсем было забыл, он же велел тебе передать, чтоб ты на смену не выходил, а прямо в управление шел.
– Да ну тебя, – сказал Кирюша, – хватит врать-то…
– Ты это зря не говори, – всерьез обиженным голосом сказал работяга. – Я врать не собираюсь. Так и обидеть можно. Ты вот чем так словами-то кидаться, сходи-ка в управление… Увидишь, вру я или нет.
– Да в чем же дело? – упавшим голосом спросил Кирюша. И посмотрел на Колю. Коля смотрел ласково, чуть улыбаясь, и Кирюша вспомнил про мастера и лесника в Забайкалье.
А Сенька-младший сказал:
– Правду тебе человек говорит. Ты забрался вчера на люк, открыл и весь орт рудой засыпал. План сорвал. И с мастером крепко развоевался…
И не выдержал – залился.
– Эх, Сенька, не совался бы… Молокосос, – расстроился автор розыгрыша.
И все ржали. Долго. За все время, что терпели, сдерживались.
– Садись, Кирюша, садись, славный…
Кирюха сел. Уф-ф! Снял каску. Вытер лоб. Закурил.
Работяги затихли, стали ждать следующего.
А из черного провала выросла еще фигура. Это из их смены – татарин Кильматдинов.
– А, Кильмандинов! Мандушкин! – закричали, загоготали работяги.
А Сеня-младший не выдержал:
– Манда!! – заорал он и прямо чуть не свалился с бревна от удовольствия.
Кильматдинов привычно улыбался.
Сел, закурил.
Стали ждать следующего.
«Ну и налопался, – думал Кирюха. – Так меня уж и совсем развезет… Диета!.. Впрочем, ничего… Зато поработаю как следует. Сегодня вагон грузить: там отличная нагрузка на бицепсы и на дельтовидную…»
Вылез из проема Сенька-старый, длинный и долгоносый проходчик.
– А, бурила наш! Бурила! – кричали работяги.
Бурилу пошатывало.
– Где ж это так? – участливо осведомился Коля.
– Дом-м-ма…
– Ай да Сеня! Это ты здорово… – разноголосили работяги.
– Да у него же баба в деревню уехала.
– Ну, тогда ясно. Смотри, расскажем…
Саня-старый обвел всех взором, бессмысленная улыбка поползла по лицу.
Он снял ватник. Ватник высох за ночь и весь покрылся белыми лепешками засохшей породы. Сеня стал выколачивать ватник о стену эстакады. Белое облако пыли расползалось от каждого удара. Сколько он ни бил, пыли было столько же.
Работяги смотрели.
– Бесполезно, Сеня, – сказал один.
– Это у тебя из досок-то пыль…
Все заржали. Сеня недоверчиво оглядел сидящих, но колотить перестал. Держа ватник одной рукой на весу, он действовал другой, как щеткой. Пыли было столько же.
– А теперь пыль из ладони…
– Гы-ы-ы!
Сеня плюнул. Сел. Закурил.
