Все будет в порядке…»
Кирюха хотел подойти к Люсе еще в фойе, но прозвенел звонок.
Дети стояли у дверей наготове. Одинокие взрослые стеклись туда же из разных углов. Жиденькая струйка потекла в зал.
Кирюха хотел подойти к Люсе в проходе, чтобы было естественно сесть рядом.
Люся с подругой независимо прошла мимо.
Кирюха отстал.
Девушка села, и Люся слишком непринужденно разговаривала.
«Вот сейчас пройду – подсяду», – думал Кирюха.
Все расселись, как им было удобней, и с готовностью смотрели на экран.
Кирюха сковался.
«Как это я вдруг подсяду?» – с тоской думал он, стоя в проходе, и словно выбирая место, и словно не зная, куда сесть. – Ни с того ни с сего… И все будут смотреть».
Звонкий Люсин смех по внезапному поводу раздался в зале. Люся была очень непринужденна.
«Раз я уже так долго стоял в нерешительности, – ныло в Кирюхе, – то теперь-то уж вовсе нельзя. Сразу будет видно, что не мог решиться…»
Погас свет.
Кирюха плюхнулся на ближайшее место.
«Вот кретин, вот размазня, вот тряпка…» – ругал он себя.
Картина шла без журнала.
«Надо же – упустить такой случай!..»
Картина оказалась мексиканской.
«Пересесть или не пересесть? Конечно, пересесть. Ну, как же я теперь так – бух! – и сяду… Раньше надо было думать. Может, пересесть…»
На экране уже стреляли.
Сквозь распахнувшуюся дверь салуна в зрительный зал ввалился стройный, в тонких черных усиках молодой человек. На породистых полусогнутых ногах, шедших чуть не из-под мышек, прошел к стойке и постучал по экрану стеком. Облокотился. Стакан вырос во весь зал, хороший стакан, тонкостенный, с толстым дном. Пальцы нервно бегают по стакану. Нагловато-возбужденный взгляд смотрит на кинозрителя и одновременно – на длинноволосую блондинку, танцующую темпераментный танец.
Кино – прибой. Сбежала первая волна, набежала вторая…
Роскошный дом. Пальмы. Бананы. Фикусы-кактусы. Вышколенная прислуга. В бараке умирает избитый гаучо. Горящие глаза. И еще горящие глаза – его брат. Он клянется. Благородный камердинер бледнеет. Хозяин в гневе. Исчезла дочь.
Волна.
Блондинка танцует в салуне. Тонкий смотрит. Поднимает стакан. Выстрел. Стакан рассыпается. Тонкий, не меняя выражения лица, разряжает пистолет в зал.
Блондинка танцует. Длинные ноги. Горящие глаза в углу. Выпрыгивают в окно. Прямо в седло лошади, стоявшей внизу.
Прислуга мечется. Гаучо умер. Народ ропщет.
Волна, волна. Волны.
Загнав три лошади и разрядив многократно свой многозарядный пистолет, поцеловав в заключение очаровательную блондинку, Кирюха вышел из зала небрежной походкой, на своих длинных, чуть полусогнутых ногах. Многозначительно закурил сигарету (яркая вспышка спички выхватила из темноты его резкие мужественные черты лица). Взгляд был устремлен мимо выходивших зрителей, пристальный такой, отвлеченный, немного усталый взгляд (все видело это надолго запоминающееся лицо). Ботинки впечатывались в тротуар с неумолимостью крупного плана.
Кирюха нагнал девушек, перекинул сигарету в противоположный угол рта, посмотрел на них взглядом. Снисходительно и лукаво. Так, словно он подошел между прочим, а вообще-то они видели только что его действительную сферу.
– Ну, как? – спросил он.
– А, это вы? – как бы совсем уже забыв и только сию секунду отряхнувшись от своей действительности, сказала Люся и улыбнулась ему скользящей светской улыбкой.
«Чего она так скалится? – подумал Кирюха. – Что за идиотское выражение?»
– Понравилось? – спросил он.
Люся шла рядом, но так, будто Кирюха случайно оказался рядом, а вообще…
– Ничего, – сказала она, будто просто так получилось, что она отвечает.
– Прекрасная картина, – сказал Кирюха, понемногу начиная злиться.
– Вам понравилась? Правда, замечательная? – оживилась Люся.
Кирюха отразился в витрине и увидел, что ноги его как-то нелепо согнуты и оттого еще более видно, какими уродливыми мешками оттянулись на коленях брюки.
– Дерьмо! – отрезал Кирюха, разгибая колени.
Подруга сохраняла свое выражение. Так же внимательно и спокойно, словно приглядываясь, смотрела она то на Люсю, то на Кирюху.
«И чего она тут увязалась?» – раздражался Кирюха.
Шли молча. Шли рядом. Люся – так же независимо, словно он, Кирюха, тут случайно. Исчез салун. Ускакали норовистые лошади. Удалились тонконогие брюнеты, длинноволосые блондинки. Миновали «Пиво-воды», проползла пузатая кобылка, шли ширококостные парни в кепочках. Надо было говорить о чем-то. А то поднималось безрадостное ощущение, что он зря идет рядом, что просто неловко Люсе попросить его отойти.
«Хоть бы эта уродина ушла куда-нибудь…»
А в голове крутилось: «Вот тогда ушла, а сейчас – не уходит. Почему-то, когда надо, подруги всегда исчезают. Незаметно так… А тут вот идет и идет».
И все молчали. Кирюхе стало невмоготу.
– А я уж и не надеялся вас встретить. Вы неуловимы… – галантно сказал он фразу, приготовленную еще в очереди за билетами.
Люся словно не слышала.
Слова бессмысленно повисли в воздухе. Повисели…
– Почему же неуловима? – наконец сказала она.
– А я вчера заходил к вам – нет. Второй раз – нет. Я уже стал бояться этой женщины, что открывала дверь… И третий раз – нет. Даже неудобно перед этой женщиной.
– Неудобно, – выронила Люся, не глядя на него.
– Так что ж было делать?
– Зачем зря ходить.
– Как – зря?
– Надо знать когда.
– А как это, позвольте спросить, узнать! – распалился Кирюха.
Люся пожала плечами. Она шла, глядя вперед.
А Кирюхе стало вовсе неуютно. Ему казалось, что он идет, словно забегая, как собачонка, вперед и заглядывая в глаза. И говорит, говорит, а его все не замечают, не замечают. И ему казалось, что все это видят, как он забегает и как его не замечают.
Навстречу прошел Мишка, держа под руку красивенькую, словно механическую девочку. Небрежно наклонив голову, с улыбкой обольстителя, он ронял ей в ухо неслышные слова, как будто опуская монетки в автомат. А она отвечала порциями смеха.
«Словно ей щекотно в ухе…» – подумал Кирюха и максимально напрягся, чтобы пройти так же небрежно, что он не где-то сбоку припека от Люси, а в самом что ни на есть ее сердце.
Они разминулись, и чья-то рука легла Кирюхе на плечо. Кирюха вздрогнул и обернулся. Длиннющий парень со свирепой физиономией стоял сзади. И рядом с ним еще два довольно-таки здоровых парня.
«Вот-те дела… – подумал Кирюха. – Вроде как толковать придется. И ведь игра-то свеч не стоит – что я ей». Но не испугался, а обрадовался, что отвлекли его от беспомощной ходьбы сбоку и ощущения, что он ни при чем. И обрадовался, что сочли все-таки нужным толковать – значит, не так уж безразлично выглядели они с Люсей со стороны.
И все это в одно мгновение. Пока рука парня лежала на его плече. Пока Кирюха сказал девушкам без тени беспокойства: «Я вас нагоню сейчас». Пока в нем все напряглось и он ощутил ловкость и силу и способность нанести ослепляющий кинематографический удар, одновременно сделав подножку второму и опрокинув ударом головы третьего.
Парень снял руку.
Наклонился и тихим, доверительным и извиняющимся голосом сказал:
– У вас сзади – белое…
Кирюха не сразу понял.
– Мы шли сзади, и я подумал… что вот вы сзади испачкались… что вы с девушками… так надо вам все-таки сказать… – окончательно смутился парень.
И Кирюха вспомнил, что тогда, когда он не помнил, что было, где-то измазал брюки. И утром долго и безуспешно пытался оттереть.
Ему стало смешно. «Хороший парень! – подумал он. – Такая добродушная морда. И драться не надо». Ему захотелось сделать парню что-нибудь приятное или сказать, но он решительно не знал что.
– Так это я знаю! – радостно смеясь, сказал он. – Знаю – но не оттирается.
– А-то я не знал… – промямлил парень. – Я думал – все-таки…
– Ничего. Спасибо! – крикнул Кирюха. Ему стало вдруг легко-легко. Он догнал девушек. – У вас есть что-нибудь выводить пятна?
Круглые глаза.
– А то, видите, я испачкался на самом ответственном месте, – обрадованно говорил Кирюха. – Мне-то наплевать, а выходит неприлично.
– Действительно, – сказала Люся.
Подруга улыбнулась.
Все представлялось Кирюхе иначе. «Вот только чего она не отстанет», – думал он про подругу.
Они повернули и стали гулять обратно.
– Это ваше общежитие? – спросила Люся.
– Да. Вон мое окно…
– А этот мальчик – высокий такой, – на танцах с нами знакомился… его, кажется, Гена зовут?
– Да.
– А он с вами живет?
– Кто?
– Гена.
– Нет.
– А где его окно?
Кирюха ткнул пальцем.
Разозлился: «Что она из меня дурачка-то делает?!»
– А из окна нашего коридора, – сказал он, – видно вашу парадную. Моя дверь как раз напротив уборной. Так я всегда смотрю, когда хожу туда, на вашу парадную – вдруг вы идете?
– Неужели? – ледяным голосом сказала Люся.
