Получив разрешение шефа на проведение скромного семейного банкета (Иван Иванович в ответ на вопрос: „Можно ли уже начинать праздновать?“, милостиво кивнул и показал двумя пальцами, чтобы ему налили еще чуть-чуть коньячку), Рабочев развил бешеную деятельность. С присущим ему умением организовывать любое мероприятие он тут же созвонился с рестораном, ознакомился с меню и заказал легкие закуски, вино, фрукты, кофе с мороженным, сыры и коньяк, газировку и пирожные – словом, все то, что совершенно необходимо русскому человеку в рождественский сочельник, чтобы наутро чувствовать, что ночь прошла не зря.
Далее он лично спустился вниз на ресепшн и договорился, что в номер к Ивану Ивановичу доставят огромный обеденный стол, чтобы посиделки русского сенатора со свитой были комфортными и запоминающимися. При этом Рабочев особо настаивал на оперативности и точности выполнения пожеланий сенатора, что и подкрепил передачей энной суммы наличности прямо в руки старшему менеджеру. Кстати, тот деньги взял и даже очень сильно благодарил, а вовсе и не думал отказываться.
Ровно без десяти минут двенадцать в номере все было готово – стол накрыт, стулья с высокими деревянными спинками расставлены, а кровать немного сдвинута в сторону – чтобы не загромождать своим массивным каркасным телом подходы к закускам, винам и коньякам.
Кое-кто может спросить (и точно такой же вопрос задавали себе служащие на ресепшене, повара и официанты): „А почему русский сенатор, например, не спустится в ресторан, чтобы отметить праздник без лишней спешки и суеты?“. На что есть вполне обоснованный ответ. Рождество – даже если оно буржуинское и католическое – праздник семейный. На рождество вяжут и дарят носки, пекут или просто покупают в магазине пряничные домики, жарят вкусные домашние тефтельки и украшают елку гирляндами и пушистыми мягкими игрушками. И отмечать его нужно непременно дома, а если Вы вдруг находитесь вдали от него – то, по крайней мере, нужно постараться хотя бы немного воссоздать праздничную домашнюю атмосферу, чтобы потом рассказывать друзьям и подругам, что, дескать, были в Лиссабоне – так вот, и там нет ничего особенного, а только такие же посиделки за рюмкой водки, как и у себя на Брянщине или под Вологдой в зимовье.
Иван Иванович хорошо понимал, что ресторан – это совершенно не то заведение, в котором можно чувствовать себя расслаблено и просто посидеть перед телевизором в мягких белых домашних тапочках с изображением тканного зайки на верхней поверхности тапок – и особенно на чужбине. Ведь кто их знает, этих иностранцев – раз, и задумают какую-нибудь провокацию против сенатора, сфотографируют, а потом начнут горланить на весь мир, что, дескать, смотрите – какие эти русские варвары! Пьют чай из самовара и водку не закусывают совсем! Поэтому он и решил встретить рождество у себя – ну, по крайней мере, у себя в номере.
Без пяти минут двенадцать все, включая выспавшегося и совершенно бодрого Андрейку, сидели за столом, громко разговаривали и поглядывали на экран телевизора, который, хоть и говорил совсем не по-русски (и было совершенно непонятно, что он имеет в виду), но все же намеревался объявить о наступлении полуночи, когда все должны кричать: „Ура!“, и радоваться.
По случаю праздника Кристина одела на себя новое платье от Ginza Tanaka – и навела на лице парадный макияж. Глядя на нее, все трое мужчин – Иван Иванович, Рабочев и Андрейка (порядок перечисления дан, исходя из возраста) испытывали разные чувства:
Иван Иванович глядел на Кристину глазами барина, который с удовольствием осматривает свое добро, милостиво кивает и собственнически потирает ручонки;
Рабочев – как на заветный почти недоступный трофей, к которому ему немного удалось прикоснуться, но этого – мало! Так мало, что сводит скулы и хочется выть от тоски – словом, так, как хотелось Ивану Ивановичу четыре года назад в тот памятный вечер в квартире бабушки и дедушки Капитоновых;
Андрейка же чувствовал по отношению к Кристине нечто особенное – и это заставляло его учащенно дышать и неумело фантазировать на тему – а что бы было, если бы он был уже взрослым? Да – он, конечно, оставался еще мальчиком – но мальчиком, вступающим (нет, уже вступившим!) в переходный возраст, и поэтому ранее неизвестные и новые чувства влечения к женщине постепенно становились для него нормой, которой, правда, он пока не мог найти применения. Ведь мальчикам не положено вступать в половую связь раньше… Кстати, раньше какого времени не положено? Четырнадцати, пятнадцати, шестнадцати, восемнадцати, а, может, двадцати одного? А ведь есть и такие, что дали обет воздержания на всю жизнь и даже стараются его придерживаться. А получается у них или нет – это другой вопрос, как и то – насколько такой образ жизни полезен, привлекателен и, собственно, ради чего все это затевается?
Но довольно! Ведь уже почти двенадцать, и нужно приготовиться к чудесам, которые обязательно случаются в рождественскую ночь.
В отличие от новогоднего выступления президента в России, здесь было все очень скромно – без торжественного боя часов на Спасской башне, перезвона хрустальных бокалов в глубине голубого экрана телевизора и распитием шампанского широкой общественностью под одобрительные приветственные крики и звяканье нагруженных салатами тарелок.
Как только часы пробили полночь, Иван Иванович, Кристина, Рабочев и Андрейка дружно чокнулись рюмками и также дружно выпили и закусили, чем бог послал. Кристина пила вино, Рабочев – водку с содовой (ее он предпочитал всему остальному, и даже привез с собой из Москвы бутылочку „Столичной“), Иван Иванович – конечно, коньячок, а Андрейка – кока-колу со льдом. По телевизору вместо сцен всенародного ликования и новогодних шоу с обязательными разухабистыми кривляньями артистов стали показывать какую-то унылую церковную мессу, которую вел какой-то унылый кардинал в каком-то унылом соборе. В общем – скукотища, и Иван Иванович, чуть-чуть попялившись в экран, решительным образом выключил телевизор и объявил среди присутствующих конкурс на лучший анекдот на коммунистическую тему.
Первым, как всегда, досталось выступать Рабочеву:
„Вчера состоялся ежегодный забег на стометровку с участием двух спортсменов: Генерального секретаря КПСС Леонида Ильича Брежнева и президента США Джимми Картера. Газета „Правда“ сообщила советским читателям, что дорогой Леонид Ильич занял почетное второе место, а президент США – прибежал предпоследним“.
После Рабочева слово было дано Кристине, но поскольку она почти не застала Советский Союз и толком ничего вспомнить не могла, то вместо нее выступил опять Рабочев:
„– А теперь слово предоставляется дорогому Леониду Ильичу!
– Здравствуйте, товарищи! Приходиться констатировать факт, что среди нас пока еще невысока культура массовых мероприятий. Вот, например, вчера на похоронах товарища Суслова, когда заиграла музыка, только один товарищ Громыко догадался пригласить даму на танец!“
От рассказанного Рабочевым анекдота Иван Иванович хохотал до слез, после чего ткнул пальцем в Андрейку, что должно было обозначать: «А теперь – ты!». Андрейка недоуменно воззрился на него, с усилием оторвав глаза от упругой большой груди Кристины, и сделал совершенно непонимающее лицо – дескать, а причем здесь я? В общем, и за него опять пришлось отдуваться Рабочеву:
«Вызывают как-то мужика в колхозе на партсобрание. А мужик спиной чувствует, что будут его выгонять из партии за прелюбодеяние с женой председателя колхоза и за аморальный образ жизни в целом. Председатель его и спрашивает:
– Расскажите нам – как Вы спите с женой?
Мужик и думает:
– Если отвечу, что сверху, скажут: „Возвысился над массами“, если отвечу – снизу, скажут: „Упал морально“, если скажу, что слева, повесят на меня „Левый уклонизм“, если скажу, что справа, обвинят в „Правой фашистской идеологии“! Скажу-ка я, что онанист!
– Я – онанист!
Председатель оглашает вердикт:
– Выгнан с позором из партии за разбазаривание семенного фонда и за связь с кулачеством!»
Реакция на анекдот среди присутствующих была разной – Андрейка отчего-то смутился и покраснел до ушей, Кристина весело засмеялась, а Иван Иванович благостно надувал щеки, как морж, стараясь по ходу придумать, а чтоб ему рассказать. Ведь сейчас его очередь. И не придумал ничего другого, как опять перевалить все на Рабочева.
Но только Рабочев открыл рот, чтобы еще раз рассмешить присутствующих, его внезапно прервал негромкий женский голос, раздавшийся со стороны входной двери:
– Я думаю, теперь пришла моя очередь рассказывать анекдот. Я тоже хочу принять участие в конкурсе!
Иван Иванович от неожиданности замер прямо с вилкой в одной руке и с рюмкой в другой. Это была Маша, которая, оказывается, уже давно находилась в номере и все слышала (и почему ее только никто не заметил?), а теперь подошла к столу и внимательно, и почти неотрывно смотрела на Андрейку. Он же в ответ на ее взгляд вопросительно повернул голову к папе, ожидая, что тот скажет.
