– Это брату на памятник, – сказал Даль совершенно буднично и высыпал на пододеяльник рядом с Грачёвым кучу четвертных и десяток, которыми был доверху наполнен ящик. – Или его семье передай – на твоё усмотрение. Сын ведь остался. Сашка говорил. Может, на похороны сгодится. От нас с Сашкой и дедулей. Прими уж, не обижай…
– Юрий, сколько же здесь?.. – оторопел Грачёв. – Не надо, ты что! Ты меня уморишь когда-нибудь. Брата моего даже не знал!
– Ну и что? Я ни одного из погибших героев не знал! – пожал плечами Даль. – Но это не мешает мне уважать их. А здесь тысяча семьсот пятнадцать рублей. Денег никогда не бывает много.
– У вас такие суммы просто в ящике лежат? – не верил своим глазам Грачёв. Он запустил руку в ворох купюр, принялся их сортировать. – И ведь ни одной недействительной! Как будто знали про обмен…
– А мне в карман полтинники с сотнями не кладут. Сдачи я. что ли, стану давать? – просто объяснил Даль.
– Это – Юркины внеплановые гонорары, – объяснил Саша, появляясь в дверях. – Он их у меня от матери прячет.
– И буду прятать! – нахально пообещал Юрий. – Деньги мои, куда хочу, туда и кладу. Я ведь сверхурочно работаю, до позднего вечера и в выходные хожу по квартирам. А мамашку жадность заела! Не лень клиентам звонить, если они знакомые, и узнавать, сколько они заплатили. А ателье у нас рядом с домом, и она многих знает. Прихожу с работы, а она прямо от порога: «Тебе Луиза Петровна сегодня десятку сунула в карман. Где она?» Нет, это нормально? Я отвечаю: «А разве это была её десятка? Я думал, ты мне дала на мелкие расходы. Я и истратил частично, да ещё другу одолжил…» Подавиться ей, что ли? Отец за пятьсот получает, сама – триста пятьдесят на своём Фарфоровом заводе. А у Сашки с дедом денежки всегда будут в сохранности. Я же не пью, не курю, на баб почти не трачусь. Ну, бывает, с Нелькой в кафушку сходим. Так что копятся потихоньку, родимые…
– Ты не куришь? – удивился Грачёв.
– Лёгкие неважные, да и не тянет. Севка, ты не переживай насчёт денег. Сам видишь, что для вечности их ценность относительна. А так хоть пользу принесут.
– Да, верно. – Грачёв взял «красненькую» четвертную повертел её в пальцах, глянул на обратную сторону. – Только что те, крупные, были большими деньгами, а сейчас и в сортир не сгодятся. У меня в сознании с деньгами до сих пор были связаны только убийства и грабежи. А сегодня я понял, что виноваты люди, которые держат эти деньги в руках. А вот попали они к тебе – и совсем по-другому дело повернулось. Да, действительно, ложиться пора! – Грачёв посмотрел на часы. – Перед Львом Бернардовичем неудобно. Это он постель приготовил?
Минц принялся упаковывать деньги в пачки так сноровисто, будто бы всю жизнь работал в банке. Всеволод заметил, что его нижняя челюсть еле двигается, и потому на вопрос ответил Юрий.
– Дед стелил, пока мы деньги считали.
– Не понимаю, почему вы сестрой изображаете, что Лев Бернардович совершенно дряхлый? – возмутился Всеволод. – Он совершенно самостоятельный, разумный человек, каких в пожилом возрасте ещё поискать. А вас послушаешь – то он кашу посреди стола не найдёт, то в коридоре заблудится!
– Хо! Да дед на прогулках так носится, что я еле за ним поспеваю, – согласился с Грачёвым Даль. – Он в Гавань на технические выставки ходит, вместе с бывшим директором их завода, Константином Константиновичем. Всё-то ему, дедуле, до сих пор интересно! Он главным инженером Эскалаторного долго был, слышал? Севка, он и через скакалку прыгает – вот тебе крест! – вытаращил огромные глаза Юрий и скосил их к носу.
– Не болтай! – ровным голосом сказал Саша, отворачиваясь.
– Ты не видел, и молчи! – огрызнулся Юрий. – Он мне неделю назад открыл, а у самого прыгалка в руках. Согреться, наверное, захотел – тут же ледник! Иначе зачем ему прыгалка-то?
– Действительно, Лев Бернардович очень умело хозяйничает. Для мужчины – большая редкость, – заметил Всеволод. – Жене с ним сказочно повезло – во всех отношениях.
– Не во всех, к сожалению. – Саша старательно перевязал последнюю пачку тонкой верёвочкой. – Он страдает наследственной болезнью, и потому почти все их дети умерли. Папа за ними ухаживал, всё сам делал – даже пелёнки стирал. Хотел матери помочь, виноватым себя чувствовал. А за что, собственно? Он родителей себе не выбирал.
– Так сколько же у них детей было? – изумился Грачёв. – Разве не двое? – Он чуть не сполз с тахты на ковёр и, не глядя, поднял с пола подушку.
– Семеро родились живыми, – тихо ответил Саша. – Сначала – Игорёк, потом – Соня. И дальше – Юра, Володя, Ярослав, Рома. Ну, и ваш покорный слуга – самый последний. Были и выкидыши – тоже пять или шесть, точно не знаю. Остались только мы с сестрой, как видишь. По мужской линии передавалась серповидная анемия. Отец и мать Льва Бернардовича были двоюродными братом и сестрой. Это и выяснилось-то гораздо позже, когда врачи стали разбираться в причинах трагедии…
– А тебе, значит, анемия не передалась? – усмехнулся Грачёв. – Повезло, Сашка, ничего не скажешь!
– Выходит, так! – Саша вдруг помрачнел. – И это странно, потому ВСЕ мальчики должны были нести этот ген. Стало быть, долго прожить они не могли. В смысле – больше трёх-четырёх лет. Чудеса, правда?
– Никаких чудес! – стаскивая свитер и оставаясь в клетчатой фланелевой рубашке, заявил Юрий. – Я тебе давно говорю, что моя мать согрешила в десятом классе. Она родила, а дед с бабкой тебя за своего выдали. Обычное дело.
– Ты бы хоть Всеволода постеснялся! – вспыхнул Минц.
– А чего? Севка, ты деда видел. Веришь, что он Сашку родить? И бабка в том же роде. Да, она молодилась, в лайковых перчатках спала, но ведь была блондинкой с серыми глазами…
– Да знал я Киру Ивановну! – перебил Грачёв. – Действительно, странно, что у них родился жгучий брюнет. Но, впрочем, могли быть такие родственники…
– Э-э, нет! – поднял палец Юрий. – Тут промашка, извини. Согласно законам генетики, у двух светлоглазых родителей черноглазого ребёнка быть не может. Не может, и всё тут! Наоборот – пожалуйста. Против науки не попрёшь, как ни старайся. И мне всякие такие мысли давно в голову приходили. Не может быть, чтобы сестра брата так любила, как Сонька – Сашку! Я вот у ней постылый. Конечно, слишком жгучие остались воспоминания!
– Юрка, конечно, ерунду говорит, но здесь действительного много неясного, – задумчиво сказал Александр. – Я проводил исследование по группе крови. Так вот – у матери первая была, у отца – вторая, обе с положительным резусом. А у меня – четвёртая, с отрицательным. Такого в принципе быть не может.
– Сыном именно этой пары ты точно быть не можешь, если ничего не напутал, – подвёл итог Всеволод. – Разве только одного из них.
– Так а я о чём? – снова взялся за своё Юрий. – У того самого была четвёртая группа с отрицательным резусом!
– Да замолчишь ты или нет?! – взмолился Минц. Потом грустно сказал: – Я другого боюсь. Раз у них мальчики умирали, как бы родители меня из Дома малютки не взяли! Мать всегда говорила: «Мы тебя с Кавказа привезли». Такую фразу двояко можно понять.
– Бред чужих родителей! – поставил диагноз Юрий, указывая на дядю пальцем. – Тут и впрямь дело тёмное, но он мне родственник. Я уверен, что старший брат. Видишь, как мы похожи? Только он смуглый, а у меня кожа белая. И во всей семье никого с такой, как у Сашки, не было. Вон, ладони-то розовые, как у негра! Так что не отпирайся – Сонька тебя родила! В шестидесятом году у нас было много студентов из развивающихся стран.
– Давайте спать!! – вздохнув, сказал Александр.
А Грачёв, зацепившись за их разговор, несколько раз провернул в памяти поведение Льва Бернардовича. Сашка не из детдома, потому что они с Юрием на одно лицо. Правда, Минц, действительно, арабского типа. И группы крови… Железный факт, от которого не отмахнёшься. Лев Бернардович сильно стушевался, когда Сашка упомянул про азербайджанца. Всеволод, будучи сотрудником спецслужб, развил в себе стопроцентную наблюдательность. И близорукость – в маму… Свою близорукость, выходит, Лев Бернардович к Сашке не относит. Почему? Сашка – не его сын? И ничего не знает?..
Всеволод натянул на себя одеяло – собачий холод не давал покоя. Юрий с Александром ушли в смежную комнату, и оттуда некоторое время раздавались разговоры, смех, шелест страниц. Потом в щели под дверью погас свет, и стало тихо.
Часы пробили три раза. Надо бы заснуть – ведь вторая ночь пропадает. И ещё неизвестно, где придётся провести следующую. Но, как назло, сна ни в одном глазу. Не слабую задачку задали, а решить хочется. С Кавказа… Нет, об этом потом, сейчас нужно сосредоточиться на купюрах. Горячечное горе немного отпустило, и службист Грачёв в мыслях вернулся к работе. Надо закончить дело по купюрам, а перед тем отдать пистолет с единственным патроном Милорадову. Перед этим написав объяснительную. А там, на рынке, допустим, пистолет был конфискован. Хорошо, что его приобрёл Грачёв, а не какой-нибудь бандит или псих…
