Спустя минуту, человек вышел из воды, растёр своё тело руками и, не торопясь, стал одеваться.
Я продолжал стоять на плотине и, чтобы скрыть своё любопытство, отстегнул лыжи и начал очищать их от снега, всё время продолжая наблюдать за зимним купанием человека.
Когда мужчина надел верхнюю одежду, я узнал в нём того самого незнакомца у костра. Та же тёмная куртка с капюшоном, длинные волосы, схваченные сзади в хвостик, окладистая борода. Велосипеда в этот раз я не заметил. Все остальные приметы совпадали. Сомнений не было – это был тот самый человек.
Видимо, когда он одевался, если не раньше, мужчина заметил меня. Должно быть, стоя на возвышенности, я, хорошо освещённый солнцем, был виден издалека. Хотя лица с такого расстояния нельзя было различить, но по тому, что незнакомец стоял обращённым в мою сторону, смело можно было предположить, что он обязательно должен был видеть меня. Поняв это, я более уверенно, чем в прошлый раз, поднял руку и помахал ему. Человек у реки, немного помедлив, ответил мне тем же.
В этот день наши дороги больше не пересеклись. Ситуация вновь повторилась. Я узнал новое об этом человеке и мысленно стал готовиться к третьей встрече – уж если случились первые две, то третьей не миновать.
Спустя неделю, я вновь оказался на роднике. В этот раз я специально отправился сюда ближе к сумеркам. У меня теплилась надежда снова встретить того незнакомца. Однако здесь никого не было. То место, где две недели назад полыхал костёр, теперь было занесено снегом и ничего не напоминало о той минувшей встрече. В подсознании понимая, что всё это мне не привиделось и не показалось, я прошёл на место костровища и ногой разгрёб снег. Из-под него показались чёрные угли от сгоревших веток.
Я подошёл ближе к берегу реки и увидел небольшую полынью. В неё было видно, как бежит вода, журчит и весело колышет серые водоросли, прицепившиеся к каменистому дну, невзирая на то, что над ними царит декабрь и господствует зимняя стужа.
Вид полыньи, свободной ото льда, меня навёл на мысль, что, должно быть, тот незнакомец и здесь принимал зимние ванны, для того и разложил свой костёр на берегу и терпеливо выжидал моего ухода.
«Он не только романтик, но ещё и морж», – подумал я с приятным чувством зависти.
Наполнив канистры водой, я ещё некоторое время стоял у родника в надежде встретить незнакомца. Но время шло, а его не было. Я снял рукавицу и опустил руку в проточную воду. Множество невидимых иголочек впилось в мою руку, сковав её судорогой. Вынув руку из ручья, я быстро растёр её и, сжав в кулак, засунул в карман куртки.
«Как же он не боится залазить нагишом в такую ледяную воду?» – подумал я. В тот вечер я так и не встретил этого человека ни на роднике, ни по дороге, ведущей к нему.
Прошла неделя, за ней другая. Незнакомец нигде не появлялся. Не то чтобы я о нём постоянно думал, но его образ засел в моё подсознание. Возможно, меня привлёк образ человека, ведущего несколько иной стиль жизни, испытывающий другие к ней отношения и получающий от неё такие ощущения, о которых не задумываются обычные люди, у которых на такие мелочи просто всегда не хватает времени.
Увидев где-то в городе, в толпе прохожих мужчину с бородой и волосами, убранными в хвостик, я оборачивался и пристально всматривался, а не тот ли это человек с берега реки, который купается в ледяной воде, после чего ночью греется у костра, а днём сохнет под лучами зимнего солнца? Оборачиваться на бородачей не стало для меня манией, скорее всего это превратилось в привычку.
Незаметно для себя я и сам постепенно превратился в бородача. Как-то отрастив в отпуске бороду по причине лени брить её каждый день, по выходе на работу не стал сбривать её. Я оставил бороду, придав ножницами ей аккуратную форму, и до сих пор не расстаюсь с ней. Кроме того, мои волосы часто стали превышать уровень средней длины, и при желании на затылке можно было их собрать в небольшой пучок.
И борода, и удлинённые волосы не стали для меня знаком подражания тому незнакомцу с реки. Просто со временем я понял, что мне так нравится выглядеть, что это мой обычный внешний вид, а не какой-то специально созданный имидж. Мне было так удобно.
Хочу уточнить, что «волосатым бородачом» я стал спустя несколько лет после той встречи на реке с незнакомцем. И стал я им, как уже было сказано выше, незаметно для самого себя, естественным путём. Незнакомца я с тех пор больше не видел. Его образ периодически появлялся в моей памяти как бы ненароком, случайно. Когда мне предстояло что-то сделать экстренное и важное: подняться на высоту, опуститься на глубину, спрыгнуть, пролететь, проползти либо просто сделать важный шаг или принять решение – перед глазами возникал образ человека у реки, освещённого пламенем костра, готового нырнуть в ледяную воду. «Он бы наверняка решился на это, – думал я про себя и завершал рассуждения мыслью. – А я чем хуже него?!» – и делал шаг вперёд.
Нет, я не подражал ему. Он не был моим кумиром в силу того, что я о нём ничего не знал. Да я и не старался его канонизировать. Человек у реки невольно стал для меня своеобразным мерилом решительности, которой мне всегда недоставало. Ставя его в пример себе, я сперва даже не осознавал, что это не он, а я принимаю решения, как поступить в той или иной ситуации.
Постепенно образ незнакомца стал стираться из моей памяти. Принятие решений я возлагал исключительно на себя уже без обращений за примером к тому человеку. По крайней мере, мне это так казалось. Но однажды на православный праздник Крещения Господня мне пришлось освежить свою память – в ней проявились прошлые воспоминания о незнакомце. При виде ныряющих людей в прорубь, я вспомнил человека у реки, вспомнил его обнажённую фигуру не заснеженном берегу, я вспомнил, как опускал свою руку в ледяную воду, а потом долго согревал её в кармане. «Важно не бояться холода, а бояться потерять веру в себя и свои силы», – подумал я и, перекрестившись, полез в прорубь. После троекратного погружения, я, наконец, ощутил то, чего раньше не испытывал, – поистине Божью благодать, лёгкость, блаженство, тепло, идущие изнутри, вместе с паром возносило меня над землёй в искрящемся морозном воздухе. «Почему я раньше не последовал примеру того незнакомца?» – задавался я вопросом и откуда-то свыше получал внутренний ответ: «Всему своё время!»
На исходе зимы, в Прощёное воскресение, я решил навестить своего давнего знакомого, мастера багетной мастерской, которого все называли дядей Геной. Он работал в мастерской при Доме художника. Заказы дядя Гена исполнял вовремя и качественно, за рамки для картин всегда брал приемлемую цену: студентам-художникам делал скидки, с богатых клиентов не стеснялся взять дороже. С ним всегда можно было поговорить о жизни, об искусстве, о политике. Он прекрасно разбирался в живописи, хотя сам не рисовал, зато с уважением относился к тем, кто брал в руки кисти и искренне пытался отобразить на холсте свой внутренний мир и впечатления жизни.
У меня были две причины посетить мастера. Во-первых, я хотел заказать ему рамку для репродукции картины любимого мной художника Виктора Степанова; а во-вторых, попросить прощения за то, что давно не навещал его.
У дяди Гены часто бывали художники, скульпторы, фотографы, искусствоведы и прочая творческая публика. Одни из них делали заказы на рамки, другие просто приходили поболтать о насущном и прекрасном. Нужно заметить, что большинство посетителей багетной мастерской были наделены окладистыми бородами разных размеров и длинными волосами, сплетёнными в косички и хвостики на любой вкус. Как подтверждают многочисленные наблюдения, большой процент художников-мужчин как раз предпочитают носить бороды и длинные волосы, создавая тем самым стереотипный образ внешнего вида художника.
Вот и на этот раз в мастерской оказались гости. За небольшим деревянным столиком, придвинутым к окну, сидели молодой человек с девушкой. Они пили чай и рассматривали акварельные и графические рисунки из толстой потёртой папки.
Увидев меня, дядя Гена обрадовался, крепко пожал мне руку и, радушно похлопав по плечу, пригласил сесть за стол. Он представил мне своих гостей. Они оказались выпускниками художественно-графического факультета. Начинающих художников звали Павел и Олеся. Поскольку я так же уважительно отношусь к изобразительному искусству и имею некоторую склонность к рисованию, мы быстро нашли общий язык и разговорились.
Я поинтересовался у молодых людей учёбой и студенческой жизнью на факультете; проблемами, с которыми сталкиваются начинающие художники после окончания института; стилями, жанрами и направлениями в живописи и в графике, их личными творческими пристрастиями.
Оказалось, что Олеся специализируется на пейзажной живописи и является редким для нашего времени художником-анималистом, рисующим животных. Павел так же писал пейзажи как наиболее востребованный у широкой публики жанр живописи, но своим главным пристрастием считал портреты.
