Дальше шел материал о политических свободах. Из многословной высокопарной галиматьи я откопал ряд осмысленных фраз: «Свобода; с этим словом легче дышится; но трудней живется», «Завоеванная свобода – победная песнь; подаренная свобода – никчемная подачка», «Свободный человек, он и в цепях размышляет о свободе, а раб – он и без цепей помнит о своем рабстве», «Свободу нельзя увидеть, потрогать руками или измерить мерой, на нее невозможно указать перстом, попробовать на вкус или взвесить, но ее можно ощущать в сердце». Прочитав статью, я подумал: «Приход свободы не означает отмены рабства, а лишь позволяет рабам свободно говорить о свободе. Кто не хочет быть рабом обычая, тот устанавливает новый обычай, для новых рабов».
В статье о культе личности (какая ж газета без статьи об этом!) препарировали Сталина. Не смотря на развязный тон, меж строк сквозило инстинктивное уважение пишущего к зловещей фигуре политического гиганта. Мелкие недостатки в других раздражают нас, но перед гигантскими пороками мы склоняем голову. Про Сталина было написано: «Карлик мечтал стать гигантом, а стал гигантским карликом». Многие фразочки в статье были довольно образными: «Властолюбие – первый признак умственного расстройства». «Деспот силен тем, что его воспринимают всерьез». «Вождь – живая глыба мрамора». Я подумал: «Ведь как это удобно: свалить всё на Гитлера, Сталина, Мао-цзэ-дуна… А все те, кто вдохновенно кричал вождям „ура!“, захлебывался от патриотического восторга, визжал от ненависти к инакомыслящим, – кто они? Они – безумные родители своих несчастных вождей. Кого восхваляют современники, того проклинают потомки. Разумные одиноки, неразумные образуют пары, безумные собираются в толпу. Разумные поднимают знамена, и под знаменами собираются безумные. Так уж устроена жизнь: тот, кто пытается вести народ за собой, будет распят; а тот, кого народ поведет за собой, станет вождем. Хороший пастух идет позади стада, а не впереди. Как из множества нулей единица делает миллион, так великий политик создает из миллиона людей великий народ. С другой стороны, кто в своем пути одинок, тот богоподобен; а кто ведет за собой толпу, тот подобен вожаку стада. А вообще-то, чтобы вести людей вперед, сначала нужно удостовериться, где у тебя перед, а где зад».
На следующей странице была подборка материалов о Великой Октябрьской социалистической революции. Я откопал такие перлы: «Революция – приговор народа самому себе», «Революция! Для одних это тревожное ожидание счастливого завтра, для других – счастливая возможность переделать мир сегодня», «Любая революция начинается с увлекательных митингов и патриотических демонстраций, продолжается беспорядками и грабежами, а завершается виселицами и морями крови». Я подумал: беспорядки начинаются там, где кончается справедливость. Почти все революции заканчивались печально; но именно революции обеспечивали прогресс. Однако если бы мне нужно было выбирать между комбинациями революции и застоя, то я бы выбрал революционный застой, а не застойную революцию.
В газете особо подчеркивалась роль интеллигенции: «Если бы не интеллигенция, то не было бы никаких кровавых революций, ибо плебс способен только бунтовать, но не рубить головы». Я подумал: интеллигент – человек, который мыслит сложнее, чем того требует жизнь. Чем отличается интеллигент от нормальных людей? Комплексом неполноценности. Интеллигенция это не класс, не сословие и не культурный слой; это состояние души.
В конце статьи была высказана главная мысль, ради которой и давались материалы: «Власть теоретически должна принадлежать народу, это справедливо; но народ нельзя допускать к власти: это опасно». Я тут же подумал, что всеобщее равенство – прекрасная идея, но, как сказал бы палач, жаль только, что у всех людей шея на разной высоте.
На последней странице дискутировали о выборах. Тут улов тоже оказался богатый. Я нашел такие перлы: «Объединяться следует не по партиям, а помимо партий»; «Принципиально беспартийный – вот высшая форма партийности»; «Российский электорат состоит из твердолобых ленинцев, бесноватых сталинцев, дефектных хрущевцев и прочих слепых, глухих и хромых»; «Народное терпение перешло в остервенение»; «Горбачев – Иуда, Ельцин – Пилат, а народ распят»; «Думские депутаты – посредники между правительством и народом, причем, в той же мере, в какой борзые – посредники между охотниками и зайцами»; «Демократия – это когда каждый может принародно плюнуть в правительство, которое сам же избирал»; «Цинизм – защитная реакция честного человека на лицемерие властей и народа»; «Голодный начинает верить в справедливость в тот момент, когда получает кусок хлеба»; «Радостное возбуждение революционных дней быстро сменяется горестным переживанием бесправных лет».
Я так увлекся чтением, что очнулся только тогда, когда услышал над собой бархатистый женский голосок: «Викентий, ау-у-у! Я уже пришла!». Отбросив газету, я быстро поднялся и помог Алене снять шубу. «Что будем есть-пить?», – спросил я, любуясь новой знакомой. Она вздохнула: «Только кофе-глиссе. Буду худеть!». Я не стал делать комплимент, что легкая полнота ей к лицу, а пошел к стойке и вернулся с двумя фужерами глиссе.
«Интересуетесь политикой?», – спросила Алена, кивнув на газету. «Политики у нас разбушевались как захмелевшие клопы. Когда они в газетах начинают разоблачать один другого, то совместными усилиями доносят до нас правду. Если клоп обозвал комара кровопивцем, это шаг к гласности», – констатировал я. «Рассказать о том, что было, это любой историк может, а вот рассказать о том, чего никогда не было, на это способен только политик», – в тон мне усмехнулась Алена. Она наклонилась к фужеру и стала молча тянуть напиток через соломинку, изредка поглядывая на меня. Я уставился на нее, как завороженный. Она улыбнулась: «Викентий, Вы так на меня смотрите…». Я не знал, что сказать. Вдруг резко влюбился и от этого поглупел до состояния счастливого кретинизма. Не зря говорят, что любовь сильнее ума, ибо в любви ум теряют, но в уме любви не находят. Женщина думает, что любовь это когда мужчина говорит ей о любви; отнюдь: любовь это когда он не в силах вымолвить ни слова.
В выходные я пошел на охоту, по морозцу гонял зайчика. Только большую часть времени видел перед собой не зайца, не сугробы, не заснеженные овраги, не скованную льдом реку, не стылое небо с чернильными облаками, а Алену.
Но не зря говорят, что пока несешь ложку ко рту, многое может произойти. В понедельник я отправил ей электронное письмецо. Она никак не отреагировала. Я наивно подумал, что письмо потерялось, и через день отправил еще. Она назначила свидание. Я примчался и ждал битый час. Не пришла. Если бы я был не Никишин, а Пушкин, то высказался бы в том духе, что чем больше женщину мы любим, тем легче ей дурачить нас.
Через три дня, когда я пребывал уже в полном унынии, от Алены вдруг пришло сообщение с извинениями: «Викентий! Прости великодушно! В тот день моим шефом на вечер была вдруг назначена деловая встреча, от которой никак не могла отвертеться. Если ты не слишком обиделся, то давай завтра встретимся». Я тут же заревновал ее к шефу. Любовь подобна прекрасному цветку, распускающемуся особенно быстро, когда его поливают ядом ревности. Образно про мое состояние можно было выразиться так: вчера воробушек был совсем дохлый, а сегодня ожил и зачирикал. Получив ответ Алены, я так обрадовался, что распушил перышки: «Алена! Если подчиненный не будет слушаться начальника, то станет безработным; впрочем, если будет слушаться, то навсегда останется подчиненным. Я не обиделся. Обидеть меня не легче, чем проткнуть пальцем шкуру носорога. Извиняться не нужно. Считай, что я выдал тебе бессрочную индульгенцию. До встречи». Влюбленный мужчина подобен бумерангу: всегда возвращается к той, которая послала его далеко-далеко.
Мы снова встретились в кафе «Европа» и сели за тот же столик. «Прости, что немного опоздала», – сказала Алена. «Не извиняйся: я ведь уже выдал тебе индульгенцию», – заметил я, тая от любви и собственного великодушия. Алена попросила: «Расскажи, что это такое твоя биофизика?». – «Биофизика изучает физические свойства биоструктур. В частности, я занимаюсь их люминесценцией». – «Это что-то вроде люминесцентных ламп?». – «Да. Только в лампе свечение возникает за счет энергии ионов газа. А свечение живой клетки осуществляется за счет энергии биохимических реакций или за счет облучения лампой или лазером». – «И зачем это нужно?». – «Свечение медуз и светлячков нужно для встречи разнополых особей в темноте, а слабое свечение тела человека и животных не имеет функции; это как бы „издержки производства“: часть энергии теряется в виде света и тепла…». – «Ты хочешь сказать, что мы светимся?», – прервала меня Алена. Я кивнул: «Да, только свет в основном не видимый, а инфракрасный. Наибольшее свечение наблюдается от тех тканей тела, в которых идет интенсивное высвобождение энергии, то есть от думающего мозга и от сокращающихся мышц. Некоторые люди обладают способностью, как собаки, видеть инфракрасный свет. Я думаю, вот откуда взялся „венчик Христа“ на иконах. Более того, больные ткани светятся по-другому, чем здоровые». «С ума сойти как интересно!», – воскликнула Алена.
