«Вижу, ты мне не рад. Смотри, я ведь могу и уйти!» – сказала она.
В его глазах мелькнуло мучительное желание вскочить и крикнуть ей в лицо: «Ну, и черт с тобой, уходи!», но другое желание, грандиозное и еще более мучительное, легко победило и, криво усмехнувшись, сказало:
«Ну, почему же! Всегда рады тебя видеть! Ты верна себе – появляешься раз в шесть лет…»
«Так получилось…» – ответила она, присматриваясь к нему.
В его предыдущем лице шестилетней давности – пусть опухшем, страждущем, отдающим краснотой и пугающими следами излишеств было все же больше жизни и веселого порока, чем в том, которое она видела перед собой сейчас – потемневшем, отекшем и болезненном.
«Пьешь?» – спросила она.
«Нет, мне нельзя – панкреатит»
«А это?» – указала она на бутылки.
«Друзья пьют, а я смотрю…»
«Что такое панкреатит?»
«Есть такая болезнь. Тебе не грозит» – ответил он угрюмо.
«Все же ты не хочешь со мной говорить…» – сказала она, вставая.
«Нет, сядь! – с неожиданным испугом выкрикнул он. – Извини, Алка, извини. Это потому что я тебя не ждал. Но я рад. Я страшно рад!»
Она опустилась на стул.
«А я в июне в Энске была…» – сказала она.
«Что ты говоришь? – оживилось его лицо. – Ну, и как там?»
«Ну, ты же знаешь… Нинка сказала, что ты там несколько лет жил»
«Да, жил. И даже чуть не женился…» – усмехнулся он.
«Вот и надо было! – воскликнула она. – Сейчас было бы, кому за тобой смотреть!»
«За мной и так есть, кому смотреть!» – снова усмехнулся он.
«Что – опять эти твои коровы-проститутки?» – не выдержала она.
«Что делать, если другие меня не любят!» – выделив «другие», продолжал усмехаться Сашка.
«Ладно. Хорошо, – осеклась Алла Сергеевна. – Мебель-то куда делась?»
Оказалось, что уезжая, он сдал квартиру южным людям: нормальные сюда не поедут. Полгода они платили исправно, а затем затаились. Через три месяца он приехал узнать, что к чему и не нашел ни кавказцев, ни мебели: уехали и вывезли все подчистую.
«Ладно, не горюй, что-нибудь придумаем!» – пообещала Алла Сергеевна.
«Мне ничего не надо!» – нахмурился Сашка.
«Ну, хорошо, а в Москву-то зачем вернулся?» – спросила Алла Сергеевна.
«Неужели не понятно?» – посмотрел на нее с вызовом Сашка.
«Непонятно!» – заупрямилась Алла Сергеевна, хотя все тут было понятно.
«Потому что там я не могу тебя встретить, а здесь могу. Шансы невелики, но все же есть!» – внушительно и строго пояснил Сашка.
«Ну, Саша! – поморщилась она. – Ну, сколько можно говорить об одном и том же? Ну, ты пойми, что есть вещи, которые уже невозможно исправить и вернуть! Как, например, мы с тобой и наши отношения! Понимаешь?»
«Нет, Алка, не понимал, не понимаю и никогда не пойму!» – отвечал Сашка с затаенной гордостью.
«Ну, ладно! – встала она. – Вижу, ты жив, здоров и ни в чем не нуждаешься. Я пошла!»
«А зачем тогда приходила? – встал за ней Сашка. – Узнать, что я, слава богу, помер и действительно ни в чем больше не нуждаюсь, в том числе и в тебе?»
«Я позвоню!» – сказала она, направляясь в прихожую.
Он пошел за ней, молча открыл дверь и едва она переступила порог, с грохотом ее захлопнул.
«Идиот! – вздрогнув, оглянулась Алла Сергеевна. – И, правда – чего я, дура, сюда приперлась?!»
Вот и добралась она до самой главной своей боли, до самого отчаянного лишения, до самой тяжкой своей беды. Будь проклята болезнь, не пощадившая сиамской благодати их любящих сердец!
…В середине ноября Клим присутствовал на показе «Ностальгии». Домой после двух компаний они добрались поздно вечером, и он пожаловался (впервые в жизни!) на головную боль и слабость. Обеспокоенная Алла Сергеевна предположила грипп, измерила температуру (высокая!), напоила его горячим чаем с лесной малиной и уложила в кровать, отметив про себя бледность его усталого лица.
Следующий день он провел дома, изредка покидая диван и снова на него возвращаясь, чтобы ненадолго задремать и, вздрогнув, проснуться. Алла Сергеевна предложила вызвать доктора – одного из тех, с кем муж водил дружбу, но он отказался: ему, якобы, стало лучше. Отлучившись на несколько часов, она вернулась, посвятив остаток дня уходу за ним.
В таком воспаленном состоянии Клим прожил еще два дня, и поскольку лучше ему не становилось, он все же попросил знакомого профессора приехать. Тот не замедлил явиться и сразу же выяснил, что больной уже почти две недели чувствует себя неважно. Поскольку симптомы недомогания подходили ко всему и ни к чему конкретному, профессор настоятельно рекомендовал лечь в его клинику на обследование, что на следующий день и было сделано.
Первый же анализ крови, а за ним и повторный, заставили предположить худшее, и Клима с согласия Аллы Сергеевны перевели в онкологическую клинику, где ему было назначено обильное обследование. Алла Сергеевна навещала его каждый день и на вопрос мужа, что с ним, отвечала, что есть дежурное подозрение на опухоль (да с какой стати она у него может быть!), и чтобы ее исключить, необходимо сделать большое количество анализов. И потом, говорила она, если это даже так – ну, предположим, просто предположим! – в наше время опухоль прекрасно лечится! Примеров не чудодейственного, а вполне рукотворного выздоровления сколько угодно!
Своими неистовыми заклинаниями она поддерживала, скорее, себя, чем его.
Через неделю другой профессор усадил Аллу Сергеевну в кресло и, подбирая слова, объявил, что у Клима довольно редкое заболевание, которое по-научному называется острый лейкоз, а ненаучно – рак крови.
«И что это значит?» – слабея от тяжести в груди, пробормотала Алла Сергеевна.
«Это значит, что вы оставляете Владимира Николаевича нам, и мы будем его лечить!» – бодро заключил профессор, добавив, что он лично сделает все от него зависящее и в ближайшие день-два назначит курс химиотерапии. У них здесь прекрасное оборудование, опытный персонал и самые новейшие лекарства.
«Вы мужу сказали?» – спросила она.
«Нет, – отвечал профессор, – только вам!»
И Алла Сергеевна велела ничего пока мужу не говорить. Вернувшись домой, она расплакалась и потом подобно печальной, безутешной осени уже не останавливалась до самой смерти мужа, а после и подавно.
На следующий день ее свели с ученой дамой – независимым умудренным гематологом, и она по-женски, доверительно спросила ее, как спросила бы про рак матки или груди, чего можно ждать от острого лейкоза.
«Какой его разновидности?» – поинтересовалась врач.
Алла Сергеевна тут же позвонила профессору, и тот, ничуть не удивившись, ответил:
«Ми-ело-бласт-ный, ОМЛ – Олег, Михаил, Лена…»
Алла Сергеевна передала.
«Тогда ничего хорошего! – последовал ответ. – Конечно, неплохо было бы видеть результаты обследования и знать, как далеко зашел процесс – тут много нюансов, но поверьте моему опыту: такое заболевание в таком возрасте…» – и дама, вздернув над очками брови и сморщив ученый лоб, выразительно посмотрела на Аллу Сергеевну.
«Сколько ему осталось?» – помертвевшими губами спросила Алла Сергеевна.
«В худшем случае несколько месяцев, в лучшем – пару лет»
Алла Сергеевна приложила к глазам платочек и, понимая, что на этом, собственно говоря, разговор можно было бы и завершить, захотела знать, когда и отчего у здорового, крепкого мужчины мог возникнуть этот самый лейкоз. Ученая дама ответила, что сказать точно отчего без истории болезни трудно. Возможно, радиация, возможно, наследственность. Что касается «когда», то назвать точную дату затруднительно, поскольку такая болезнь развивается от нескольких недель до нескольких месяцев. А начинается она с того, что всего одна единственная клетка костного мозга не хочет вести себя так же, как миллиарды остальных. Бардак из разряда бардаков, когда один ничтожный человек может погубить все человечество!
Не решаясь объявить мужу диагноз, она протянула еще два дня, пока вдруг не стало ясно, что пора назвать беду своим именем. Правду хотел знать сам Клим, правду хотели знать его друзья – их мир, знаете ли, держится совсем на других сантиментах. Каково ей было, сидя рядом с мужем, шутить и улыбаться!
Стремясь избавить его от гнетущих подробностей, она решила назвать острый лейкоз просто лейкозом (тоже плохо, только ведь бывает и хуже!). Придя с этой оскопленной правдой к мужу в палату, она взяла его руку и, собравшись с духом, сообщила:
«Я только что говорила с профессором… В общем, у тебя нашли лейкоз…»
У нее перехватило горло, и она не смогла продолжать.
«Что такое лейкоз?» – спросил Клим.
«Ну… такая… не очень хорошая… болезнь крови…» – давилась словами Алла Сергеевна.
«И что теперь?»
«Ничего, будут лечить. Профессор говорит, что эта болезнь сегодня прекрасно лечится! Вот раньше, десять лет назад было бы плохо, а теперь она лечится, прекрасно лечится!..» – зачастила Алла Сергеевна, сама веря тому, что говорила.
