Про баптистов, староверов и прочих, уклонившихся от традиционного православия, Маришка говорила: «Это не религии, а секты». Я ехидно спрашивал «А разве христианство сначала, во времена Римской империи, не было сектой? И разве каждый мусульманин, иудей, католик, протестант, буддист или баптист не считает свою веру единственно верной?». Моя собеседница сердилась и говорила, что только православие есть истинная религия. И называла меня слепым безбожником.
В чем причина живучести богов? В том, что под прикрытием религиозных «крыш» народы истребляют друг друга с воодушевлением. Большинство верующих достаточно религиозны, чтобы произносить молитвы, но недостаточно религиозны, чтобы жить по совести. Религии воюют под хохот богов. Люди стремятся жить по своим религиям, каждая из которых грозит адом, внушает страх перед божественным надзирателем, твердит о врагах и иноверцах, ноет о бренности тела и вреде знаний, делает людей убогими и темными. А вот если бы человечество следовало не религиям, а мудрым афоризмам, то все были бы веселы, дружны, счастливы и просветленны. История человечества это история религий, убийств и обманов; история цивилизации это история искусств и наук.
Разве люди идут в церковь, чтобы вспомнить о Боге? Нет, как правило, идут, чтобы он вспомнил о них. Не знаю, была ли тут Маришка исключением, но каждое воскресенье она обязательно посещала церковь. Кроме того, отмечала все церковные праздники, соблюдала посты и старалась вести праведную жизнь. Когда мы, гуляя по Москве, проходили мимо какой-нибудь церквушки, Маришка истово крестилась и клала поклоны. В такие моменты я ей старался не мешать и комментариев не давать. Хочет верить – пускай. Лучше уж религия, чем совсем ничего. Религия – божественная галлюцинация испуганной души, эмоциональный протест против бессмысленности мироздания. Я и сам был бы рад уверовать в Бога, но, глядя на наш поганый мир, понимаю, что сотворить такую парашу он бы не взялся. А значит его, скорее всего, нет. В принципе, теоретически, не исключаю другую версию: осмотрел Бог всё, что сотворил, в расстройстве воскликнул «черт возьми!» и предоставил нас самим себе. Если это так, то творить безобразия на земле первым начал он сам – когда отправил на землю тех, кто согрешил. Наказание за грех – тоже грех.
Обычно мы встречались с Маришкой в кафе, совмещая сразу три занятия: обед, приятную беседу и работу над рисунками. Работа шла медленно. Первой причиной было то, что нам нужно было время, чтобы получше узнать друг друга. Вторая причина заключалась в том, что каждый рисунок мы детально обсуждали. Особенно тяжелыми были дебаты вокруг иллюстраций к афоризмам о религии. «Проповедник – религиозный фантазер», – читал я вслух. Маришка возмущалась: «Это совсем не так! Священники несут людям святые заповеди и веру». «В Библии дюжина заповедей „нагорной проповеди“ – это просто классные афоризмы; остальной текст книги – всего лишь басни. Не будь выдумки о Боге, кем стал бы священник? Нищим», – намеренно ерничал я. Маришка, демонстративно игнорируя такие выпады, говорила в ответ: «Религия дает силы слабым». «Но лишает сил сильных», – подхватывал я и снова подтрунивал: «Религиозные убеждения – самодурман агрессивной гордыни». Маришка начинала тихо злиться и умолкала; взгляд ее карих глаз становился сердито-укоризненным. Тогда я ехидно спрашивал: «Где же твое христианское терпение?».
Маришка пыталась перевести дискуссию в другое русло: «Если твой сборник возьмет в руки верующий, ему будет не очень-то приятно читать такое». Я отвечал: «Если я каждый раз буду думать о том, что тот или иной афоризм может кому-либо показаться неприятным, то придется вообще отказаться от затеи издать книгу». Маришка тушевалась: «Да нет, зачем так? Книга отличная. И про религию там тоже много хорошего». Она брала в руки текст и начинала радостным голосом зачитывать: «Райские наслаждения ближе к аду, чем к раю»; «Звездное происхождение нашего духа спасает его от вшей и блох земной жизни»; «Атеист в Бога не верит, но когда черта видит, то крест на себя все-таки кладет». Я ее останавливал: «Послушай, это не честно; ты выбираешь только те изречения, которые льют воду на твою мельницу, а в рисунках сборника должны быть отражены разные взгляды. Не плюй на плюрализм». Она возражала: «Викентий, ну подумай сам, как же я могу иллюстрировать такие безбожные фразы как „Слава богу, Бога нет“ и „Идея о боге была просто первой сногсшибательной научной гипотезой“?!». «Ладно, пропустим их, черт с тобой!», – сдавался я.
Однажды она спросила: «Кеша, почему ты так агрессивен к церкви?». – «Я не агрессивен. Я ведь не оскверняю храмы, не набрасываюсь с угрозами на священников, не агитирую прихожан стать безбожниками. А вот церковь всегда преследовала людей смелых и мыслящих: Галилей, Бруно, Гойя, Вольтер, Лев Толстой… Эти благодетели человечества, осужденные и проклятые священниками, внушают мне гораздо больше симпатии, чем инквизиция, синод и все святые вместе взятые. Я был бы счастлив оказаться на небесах в их компании». «В аду?», – уточнила Маришка. Я кивнул и сказал: «Кипящие котлы ада? Подумаешь! Зато в них не страшны сибирские морозы! Кстати, в раю грешников должно быть больше, чем в аду, так как почти все покаялись. Какая удобная доктрина: греши и безобразничай всю жизнь, а потом один раз покайся – и ты в раю! Мечта ублюдков. Кто всю жизнь делал подлости и глупости, но перед смертью раскаялся, тот попадает в рай; а кто всю жизнь делал дело и даже перед смертью не пожалел об этом, попадает в ад. Где же логика?». Маришка тяжело вздохнула: «Много есть дорог в ад, а в рай только одна – милосердие». Я пошутил: «Рай – место, где женщинам комфортно; ад – место, где мужчинам не скучно».
Потом она вспомнила и ответила на мое замечание про Льва Толстого: «Его отлучили от церкви за то, что он совершил кощунство: написал собственную Библию». – «Ничего подобного. Он написал „Круг чтения“, „Путь жизни“ и другие публицистические книги, излагавшие его воззрение на религию, государство, экономику, науку, любовь, семью. В этих книгах он широко использовал афоризмы мудрецов всего мира. Вообще последние 10 лет жизни Толстой занимался переводами и пересказами зарубежных мыслителей, используя это для проповеди христианского учения. Именно за это он был отлучен от церкви, хотя не только не был атеистом, но всё время говорил и писал о Боге». – «Ну, не знаю; быть может, его зря отлучили. Священники ведь тоже люди, могли ошибиться. Но в большинстве случаев Церковь всё делает правильно», – заявила Маришка.
Я недоуменно покачал головой: «Ни фига себе – всё правильно! А вот, к примеру, причисление Николая Второго к лику святых – это как? Николай Второй, прозванный в народе кровавым, канонизирован. Как ты думаешь, почему в 1918 году его с семьей расстреляли, не пожалели? Потому что он не жалел никого». Моя собеседница возмущенно вскинула тонкие черные брови: «Великий русский царь умер мученической смертью от рук палачей!». «Ну да, если считать, что великими становятся либо измучив и уничтожив массу людей, либо приняв мученическую смерть от массы людей. По отношению к семье и своему царскому окружению он был, конечно, хороший человек: добрый, умный, чуткий, порядочный, начитанный, культурный, работящий. А в отношении России объективно проявил себя как бездельник, профан, дурак, мракобес, авантюрист, предатель и трус. Причисление его к лику святых – глупость невероятная», – возразил я. Маришка сердито сдвинула брови: «Да как у тебя язык повернулся такие гадости говорить!». Я попытался разъяснить: «Это не гадости, а факты. Кто втянул Россию в бесславную войну с японцами? Кто руками Плеве расстрелял мирную демонстрацию рабочих 9 января? Кто потворствовал черносотенным погромам? А Ленский расстрел рабочих? А нищета и бесправие крестьянства? Кто душил все свободы? Кто толкнул страну в катастрофу Первой мировой войны? Ты думаешь, осмелилась бы горстка большевиков расстрелять всенародно любимого царя? Да никогда! Но народ царя ненавидел, большинство рабочих и крестьян, свыше 90 % населения. Убийство царя и его семьи без суда и следствия это, конечно, ужас и преступление. Но нельзя забывать, что шла гражданская война». Маришка долго молчала. Потом молвила тихо: «Да, возможно, если бы у России был другой царь, который бы заботился о народе, не угнетал его и не карал, то всё сложилось бы по-другому. Хороший царь должен быть громоотводом, а не громовержцем».
Как-то раз Маришка заявила: «Вера творит чудеса». «Чудо удивляет обыкновенного человека, устрашает слабого и забавляет великого», – выдал я. «Ты, Кеша, конечно, относишь себя к великим», – ехидно заметила она. «Один ноль в твою пользу», – признал я, а затем спросил: «Ты не читала книгу Косидовского?». – «Нет. О чем это?». «О чудесах. Он провел научный анализ чудесных явлений, описанных в Библии, и пришел к заключению, что большинство из них имели место быть». «Вот видишь!», – радостно воскликнула моя собеседница. «Да, но только все чудеса получили рациональное объяснение. К примеру, манна небесная это сорванные ветром съедобные семена растений. Хождение Христа по воде – результат резкого обмеления Красного моря. Воспламенение куста – это из-за концентрации солнечных лучей на сухостое в сильную жару». «Я такого от батюшек не слышала», – призналась Маришка. Я усмехнулся: «Некоторые священники, как жирные навозные жуки, ползают по текстам священных книг, докучливым зловонием своим отпугивают ищущих и пытаются приватизировать божественные мысли в личную собственность».
