Петрович разлил водку по стаканам. По первому выпили, как полагается, за победу. Потом за Сталина. Потом за тех, кто на передовой. Петрович наливал, разумеется, по половинке. Но для Никулина и это была доза. Глаза посоловели, в движениях появилась неуверенность.
«Удар не держит, – понял Поляков. – Надо тормознуть, а то вся операция провалится». Мигнул Петровичу – мол, не спеши.
Жора подвинулся к Никулину, приобнял его.
– Я вижу, ты вроде кадровый, а интеллигенция из тебя так и прёт! Как же ты, потомок историко-филологический, в армию попал? Романтики захотелось?
Никулин икнул, махнул Петровичу:
– Наливай! – И Полякову: – И романтики тоже. Я тебе говорил – родители преподавали в университете. Хотели, чтобы и я… это… тоже в преподаватели. – Никулин не заикался, но речь слегка нарушилась. – Я, знаешь, пай-мальчик был. В школе– одни пятёрки… Одни… Драться?.. Ни– ни. Пацаны дразнили. В общем, хиляк был. Ну, некоторые в таких случаях ломаются, другие в спорт идут: разное там… борьба, бокс. А я не пошёл. Мне, понимаешь, учиться нравилось. Борьбой заниматься некогда было. Но потом решил кардинально – в армию! В военное училище! Вот… И поступил.
– Как же ты поступил? Говоришь, хиляк был?
– Хиляк. В смысле, силёнок не было. А здоровье-то в порядке. И потом – в аттестате одни пятёрки. Я один такой в училище поступал. Мне и в институт любой без экзаменов все двери открыты были. А тут училище… Без вопросов. А мышцы – дело наживное. Быстро накачал.
– А родители? Как же они?
– Они? Если б узнали, Жорик, я б тут не сидел. Сбежал я из дома. Сбежал, а объявился, когда форму надел и присягу принял. Понял, Жорик? Ну ты наливай, наливай. Я не пьяный.
Поляков поморщился.
– Вижу. – Кивнул Петровичу: – Наливай. – И показал пальцами: чуть-чуть. Снова обратился к Никулину: – Что это ты мне за имя придумал? Жорик. Терпеть не могу. Мне и Жора не нравится. Откуда родители его взяли? Блатное какое-то. А у нас семья рабочая, блатных сроду не было.
– Чего ж блатное? Основателя Москвы тоже звали Жора. Гордиться надо.
– Какого основателя? Основателя звали Юрием. Надо было тебе не в армию идти, а, как родитель, в историки. Знал бы.
– Да? Давай выпьем. За женщин.
Он встал.
«Не качается», – отметил про себя Поляков.
– За любимых наших женщин, – продолжил Никулин. – Им бы детей рожать, а они воюют. Или в тылу пашут и за себя, и за нас, мужиков. Чтоб было нам, чем воевать. Вот за них, за всех. И за их прекрасную представительницу Наталью. – Никулин протянул руку к Наталье, чокнулся с ней и лихо выпил. Глянул в пустой стакан – мало, мол. Но ничего не сказал. Закусывать не стал, а занюхал корочкой хлеба.
Поляков только головой покачал. А Никулин продолжил.
– Так вот, товарищ капитан. Чтобы вы не стыдились своего имени, знайте, что Юрий и Георгий – это одно и то же. А в летописях по отношению к Долгорукому имя Юрий даже не упоминается. Там его называют просто Гюрги. Но это по-старославянски. А по-нашему – Георгий! Так что в истории я тоже немного разбираюсь. Не зря отличником был, и в семье историков и филологов вырос. Кстати, когда у тебя день рождения?
– Шестого мая.
– Вот. Тёмный ты человек. Это день святого Георгия Победоносца. Родители твои, хоть и были простые рабочие, знали это. Поэтому и назвали тебя таким великим именем. Посему предлагаю тост: давайте выпьем за Георгия, Георгия Победоносца – прекрасного человека и командира!
Выпили. И снова Никулин не закусил.
Поляков не вытерпел.
– Серёга. Так не пойдёт. Мы видим, что мужик ты крепкий и выпить можешь, но закусывать надо.
– Ладно, – согласился Серёга. И не закусил.
А между тем видно было, что он поплыл. Наталья встала, хотела выйти. Но ставший неугомонным Никулин остановил её.
– Нет, постой. Никуда ты не пойдёшь. Мы выпили за тебя, выпили за Георгия. Теперь я предлагаю выпить за вас обоих. Вместе. Вы – такая пара! – Он закатил глаза, покачал головой. – Такая пара! Вы, ребята, должны быть вместе! Непременно!
Казалось, он окончательно захмелел.
Поляков похлопал его по плечу.
– Спасибо, брат. Мы и так вместе. Считай, что сегодня у нас свадьба. Скромная, фронтовая, но свадьба.
– Свадьба? – Сергей моргал широко раскрытыми глазами. – Так за это надо выпить! – И крикнул: – Горько!
– А мы что делаем? Мы и пьём.
Все выпили. Голова Никулина упала на грудь. Поляков потряс его за плечо.
– Э, не спать!
Тот вскинулся. Тряхнул головой.
– Я говорю – горько! Вы целовались?
Поляков и глазом не моргнул.
– А как же? Но для тебя можем ещё.
Он подошёл к Наталье. Кивнул Никулину:
– Считай.
Жорка прижал к груди любимую, их губы встретились. Петрович стыдливо отвернулся. Конечно, он всё знал про командира и Наталью, а вот, как они целуются, видел первый раз.
Никулин взбодрился. Досчитал до десяти и снова пригорюнился.
– Свадьба. А я без подарка. Жуть. Что же делать?
Наталья подала голос.
– Серёженька, так Георгий просил у вас подарок. А вы отказали.
– Просил? А я отказал? – Выпрямился. – Это я ему отказал. А вам… Всё, что пожелаете, клянусь!
– Это вы только говорите. А до дела дойдёт…
– Слово офицера. Всё, что пожелаете.
– Всё? А Кутузова?
– Кутузова? Ха!.. Хоть гдас! Немедленно! Пошли! Он с трудом встал. Поляков с Петровичем переглянулись. Наталья подошла к Никулину.
– Серёж, ты серьёзно? Ты ж будешь в ответе.
– Серьёзней не бывает. А в ответе завтра все будем. В Сталинграде. Было б кому отвечать. А вам – подарок! Помните Серёгу Никулина.
Поляков встал.
– Сергей, ты, правда, серьёзно? Не по пьяни? Жалеть не будешь? – Ему стало не по себе. Он сразу забыл, что именно он и спланировал операцию по завладению запевалой, что так и хотел напоить капитана и выудить у него согласие на умычку Кутузова. Что весь вечер искал подход к решению вопроса. Но чем дольше они сидели, тем больше нравился ему капитан и тем ближе он был к тому, что бы отказаться от своего замысла. А тут Наталья. Раз!!! – И всё решила. «Какие они бесчувственные, эти бабы, – первый раз недобро подумал Поляков о Наталье и первый раз обобщил её со всем женским родом. – Вот рассказал ей о замысле. И всё! Как танк – задачу надо выполнить! И ведь выполнила. И по фигу ей этот Никулин. Его история, и неприятности, которые у него могут быть». – Он вздохнул.
– Может, отставим?
– Нет, – покачал головой Сергей. – Не отставим. Не думай, не такой уж я и пьяный. И, – он покрутил указательным пальцем перед носом Полякова. – Запомни: не для тебя, для Натальи отдаю лучшего бойца. Да там, в Сталинграде, – он кивнул головой в сторону фронта, – и запевать будет некогда. И ещё: это для Мишки. Как мы с тобой говорили: два раза он смерти в глаза смотрел, уцелел чудом. Случится третий – без меня. Понял?
Он поднял глаза на Полякова.
– Понял, – кивнул тот.
– Тогда давай холодной воды. И побольше. Умыться. И на голову мне полей – ломит.
Дальше всё пошло как по писаному: Кутузова подняли, передали Петровичу. На прощание Никулин крепко пожал ему руку. Отвёл в сторону, тихо, по секрету, сказал:
– Видишь, какая история. Отобрали тебя для выполнения особого задания. Очень секретного. Для начала побудешь в распоряжении капитана Полякова. Вроде простой солдат. Вживайся и жди указаний. Понял?
Тот кивнул.
– Ну, бывай. Удачи.
Всё же не удержался, обнял Михаила. Потом развернул лицом к Петровичу, легонько подтолкнул.
– Иди.
Два капитана: высокие, стройные, чем-то похожие, словно братья, стояли на обочине сельской дороги и смотрели вслед растворяющимся в ночи фигурам: долговязой крепкой Михаила и маленькой ссутулившейся Петровича.
– Ну что, – повернулся Поляков к товарищу. – Пора и нам. Может, приведётся ещё встретиться, буду рад. Удачи тебе, Серёга. А за Кутузова – спасибо. Век не забуду.
– Да ладно тебе. Дело житейское. Береги Мишку. И Наталью свою береги. Удачи. Даст Бог – свидимся.
Они пожали друг другу руки, и пошли – каждый в свою сторону. Каждый своей дорогой, навстречу своей судьбе.
Ни Поляков, ни Никулин не знали и не могли знать, что их фронтовые дороги больше не пересекутся. Не знали и того, что в боях за Сталинград отдадут свои жизни почти все бойцы и командиры маршевой роты, той же ночью убывшей на фронт. Тогда они не могли знать и того, что Георгий Поляков в мае сорок пятого оставит свою подпись на стенах рейхстага, а гвардии полковник Никулин не доживёт до светлого праздника Победы: он будет убит немецким снайпером при взятии Будапешта в декабре 1944 года.
Петрович привёл Кутузова к изолятору медсанбата – большой хате на отшибе села. Буркнул:
– Жди. – И вошёл внутрь.
Скоро он появился снова, уже с Натальей. По дороге рассказал ей о легенде с особым заданием. Наталья придирчиво осмотрела Михаила, обернулась к Петровичу.
– Товарищ старшина, вы свободны. – И Михаилу: – Здесь больных два человека. Вы третий. Сейчас сразу спать. Завтра с кровати не подниматься, с больными не разговаривать – у вас высокая температура. Я всё время буду здесь. Все вопросы только ко мне. Всё понятно?