– Самое интересное, что такая же обезьяна изображена на колокольчике от этого шаманского пояса, – Эдуард Игоревич решил ничего не скрывать от Уфименко. – Я просто поражён этому странному совпадению.
Сергей Васильевич внимательно рассмотрел колокольчик, но удивления не выказал. То, что эта личина была изображена на шаманском атрибуте, лишь укрепила его в мысли: он на правильном пути. Обезьяна – страж подземного мира, куда нет входа обычным людям. Вполне вероятно, она охраняет врата в буни. Нанайцы верили, что Вселенная состоит из девяти сфер – трех верхних, трех средних и трех нижних. Причем, согласно некоторым легендам, небес тоже было три – железные, серебряные и золотые. Однако эти представления не отличаются четкостью. Например, считалось: мир, в который уходят души мертвых, находится на западе, но в то же время и под землей. Только шаманы, умевшие путешествовать во времени и пространстве, знали во всех подробностях ведущий туда путь. Они описывали его как узкий тёмный тоннель. На вход в него указывала пиктограмма обезьяны. А может, она была вроде предостерегающего знака: «Внимание, опасно для жизни!». Наподобие табличек на столбах линий электропередач, изображающих череп с перекрещенными молниями. Но, скорее всего, личина – это ключ, которым нужно уметь воспользоваться.
– А что, если шаманы на самом деле попадали в подземелье? – предположил Сергей Васильевич. – И оно то самое, которое ищу я! Оно тут, под нашими ногами, – он постучал носком ботинка по узорчатому старинному паркету. – Мы ходим по параллельному миру, не подозревая о его существовании. Аборигены же всегда знали: наш мир не единственный, его окружают другие миры – Вселенная вроде слоеного пирога… Нет-нет, это банальное сравнение! – он досадливо поморщился; его взгляд блуждал по стенам кабинета, пока не натолкнулся на панно, украшенное нанайским орнаментом.
– Вот! Смотрите! – Сергей Васильевич ткнул в сторону декоративной вещицы. – Этот орнамент называют спирально-ленточным. Искусствоведы описали его, кажется, со всех сторон, но так и не открыли его загадку. Вглядитесь: он – живой, причудливый, при всей своей завершенности странно нелогичен, его спирали будто клубятся: каждая отдельно, но вместе с тем одно целое. Рисунок словно растекается по плоскости и застывает подобно морозным узорам на стекле. Ленточки орнамента не пересекаются – как параллельные миры, и всё-таки находятся в удивительном единстве…
Эдуард Игоревич с восторженным трепетом взирал на Уфименко, в котором вдруг проснулся дар красноречия. Его глаза сверкали, он размахивал руками, хватался за голову и лохматил волосы. Неожиданные сравнения, пришедшие на ум, потрясли и самого Сергея Васильевича.
– Древний народ был настолько мудр, что свои знания о мире вложил не в книги: они горят или истлевают, – продолжал вещать Сергей Васильевич. – Он скрыл их в орнаментах, они передавались от поколения к поколению, но тайный смысл узоров знали лишь посвященные.
– Богатая у вас фантазия! – восхитился Эдуард Игоревич. – Но всё это лишь красивые слова. Подземные ходы, возможно, и существуют, но они могут иметь вполне конкретное природное происхождение: различные пустоты, разломы. С чего вы взяли, что в них какая-то иная жизнь? Доказательств-то нет! Я верю только строгим фактам.
– А это не факт? – Уфименко потряс рисунком и показал на колокольчик. – Личина обезьяны убедительное доказательство. Она изображена на шаманском атрибуте и есть на входе в подземелье. А куда отправлялся шаман во время камлания? В другие миры, в том числе и в буни. Обезьяна помогала ему…
– Извините, – вежливо осклабился Эдуард Игоревич. – Изображение обезьяны на этом колокольчике, скорее, исключение из правила, чем само правило. Мне не приходилось видеть подобные пиктограммы на нарядах других шаманов…
– Ой-ой-ой! – Сергей Васильевич иронично присвистнул. – А много ли вы вообще видели?
Оскорблённый Эдуард Игоревич побагровел и, не скрывая обиды, выпалил в ответ:
– А вы сам-то каков! Носитесь по всему городу со своей…, – он запнулся, подбирая приличное определение, – сумасбродной идеей! Да над вами все потешаются, если хотите знать!
– А мне плевать! – Сергей Васильевич молодцевато подбоченился. – Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. Вот ключ к входу в подземелье, – он потряс рисунком. – А вот его план, – он вынул из портфеля карту. – Я чувствую: там, под нами, целый мир, а мы и не знаем…
– Лично я и знать не хочу, – Эдуард Игоревич, хоть и делал вид, что карта абсолютно его не интересует, тем не менее скосил на неё глаза. – Всё это ваши фантазии!
– Чего? – изумился Сергей Васильевич. – Да знаете ли вы…
И он принялся с жаром вспоминать рассказы тех людей, которые проваливались в разломы и попадали в весьма странный тоннель, тьма которого была наполнена какими-то шорохами, что-то в ней двигалось, мерцали диковинные точки, и казалось: кто-то внимательно изучает чужака. Холодное кольцо страха сжимало горло, всё тело цепенело, а обостренный слух улавливал чьё-то тяжёлое дыхание.
Может, этот тоннель и есть то самое буни, о котором повествуют старинные легенды? Ведь в него попадают не тела людей, а их души, которые не что иное, как те самые светящиеся точки. Правда, Сергей Васильевич справедливости ради вспомнил, что, согласно мифам нанайцев, души продолжают вести в Нижнем мире тот же образ жизни, что и на Земле. В том мире слабее светит солнце, не так много пищи и она безвкусная. Что интересно, большинство малых народов Сибири верили, что солнце подземного мира – лишь половина настоящего светила, а еду душам заменяют гнилушки и всякая нечисть. Никак, однако, не похоже на загадочный тоннель под городом. Во всяком случае, ещё никто не встречал в нём души умерших и не видел светила.
Правда, в мифах, кроме буни, упоминалось о каких-то более нижних подземных мирах, но что это были за сферы – не совсем ясно, утверждалось лишь: шаманы сбрасывали туда злых сеонов, убитых в жестоких единоборствах. Духи невидимы и бесплотны, однако двигаются, дышат, могут напустить на человека страх или, наоборот, вызвать беспричинную радость. Взблаговал – так обычно говорят о том, кто вдруг ни с того, ни с сего начинает хихикать, гримасничать, радоваться неизвестно чему. А всё потому, что дух пощекотал его, дунул в ухо или окутал веселым мороком.
– Сказки! Ах, боже мой, какие сказки! – покачал головой Эдуард Игоревич. – И вы хотите, чтобы я в них поверил?
– Не призываю вас верить, – Сергей Васильевич устало присел на стул и, сделав брови домиком, опечаленно вздохнул. – Всего-то и прошу: проверить! Без вашей поддержки не обойтись…
– А музею-то какой интерес? – Эдуард Игоревич тоже вздохнул. – И вообще, у меня сейчас работы много: новую экспозицию по шаманизму создаем. Голова кругом идёт!
– Не забывайте, что до того, как русские первопроходцы основали город Ха, тут было большое стойбище, – оживился Сергей Васильевич. – Ведь я об этом вам рассказывал, помните? Так вот, о подземелье шаманам, конечно, было известно. И кто знает, вдруг они там что-нибудь хранили? Никто по-настоящему не исследовал эти тайные ходы…
– Считаете, там можно найти что-то интересное?
– Просто уверен в этом!
Эдуард Игоревич давно записал Уфименко в городские сумасшедшие. В этом списке значились люди, которые всех удивляли не то чтобы оригинальностью, а, скажем так, – страстной неадекватностью: они носились с невообразимыми идеями по всему Ха как с писаной торбой, что-то доказывали, волновались, пробивали, пытались обратить в свою веру любого встречного-поперечного; и чем чаще получали от ворот поворот, тем больше заводились. Некоторые из них со временем даже становились чуть ли не народными героями, и все забывали, что когда-то считали их чуть ли не сумасшедшими.
Эдуард Игоревич вспомнил маленькую тихую старушку в старомодных очочках, дужки которых были перевязаны ниточками, чтобы совсем уж не рассыпались. Мало того, что эта бабулька, некогда служившая в захезанной ветлечебнице чуть ли не санитаркой, выйдя на пенсию, по копейке складывать в кубышку, чтобы съездить по пушкинским местам России, так ещё и агитацию развернула. В Ха напротив педагогического института притулился гипсовый памятник Поэту, до такой степени загаженный голубями, весь в трещинах, скособоченный от времени, что и взглянуть-то на него было страшно. «Как не стыдно! – говорила эта старушка, смирно глядя в глаза какому-нибудь городскому начальнику. – Вы же в школе учили его стихи, любили, наверное. Он наше национальное достояние, а памятник Поэту в таком ужасном состоянии. Я знаю, как его отреставрировать, вот и адреса скульпторов есть. Нужны деньги…»
Её скоро перестали пускать в начальственные кабинеты, так она давай слать письма в редакции газет и журналов. Некоторые издания их публиковали. А время-то было советское, когда на обращения граждан в средства массовой информации было положено реагировать в месячный срок. Чиновники, естественно, отвечали отписками. А старушонка не успокаивалась, снова и снова писала, выступала по радио, и вместо того, чтобы по бульварам с собачкой, как другие нормальные пенсионерки, прогуливаться, ежедневно отправлялась в обход всяких присутственных мест. И ведь до чего додумалась! Нашла ещё пару-тройку таких же упёртых людей, они организовали какой-то общественный комитет по спасению памятника, зарегистрировали его и объявили сбор денег: выпустили подписные листы, установили урны, куда сердобольные люди кидали смятые рублишки да мелочь; мало того, с этими подписными листами бабуська не постеснялась пройтись по тем чиновникам, которых от одного её вида уже трясло.
