В литературных романах обычно знакомства завершаются счастливым браком; в реальных же романах до счастья или хотя бы до брака мало кто добирается, увлекшись романтическими знакомствами. У вас, дорогие читатели, голова закружилась, наверно, от моих встреч. Терпите. Уже не так много осталось. А представьте, каково было мне! Так долго выбирал-перебирал, до того навыбирался – аж ведьмочки посыпались из глаз!
Вот про одну из ведьмочек сейчас вам и расскажу. При переписке она назвалась Викторией. Сначала прислала своеобразную фотку: только глаза. И ни слова. Дескать, догадайся. Глаза показались мне знакомыми. Я ответил так: «Глаза умницы – свет и тепло, глаза блудницы – лед и сталь». Она прислала юморное письмо и две фотки в полный рост. На них была симпатичная незнакомая женщина, хотя нельзя сказать, что красавица. У нее были другие глаза, чем на первой фотке. И текст письма был явно сконструирован в расчете на то, чтобы было не ясно, кто пишет. Отсюда я заключил, что кто-то меня разыгрывает.
Сказанное – верхушка айсберга, по которой можно догадываться о несказанном. Внимательно перечитав письмо, я догадался – кто эта персона и почему затеяла игру в «кошки-мышки» (и читатель пусть тоже догадается). И я решил ей подыграть. А почему бы и нет? У меня настроение было – трын-трава. Хотя надежда еще оставалась. Кто утратил надежду, того нужно считать погибшим. Мыльные пузыри надежд радужно переливаются, и ветер обстоятельств уносит их прочь.
Виктория (так и буду ее называть, как назвалась) сообщила, что живет в столице и занимается разведением породистых кошек. Прислала несколько фоток пушистых царапалок-мяукалок, сопроводив их комментарием: «Сколько кошек ни ласкай, они ластятся лишь к котам». На это я отреагировал в том же ключе, с намеком: «Сидит замерзшая воробьишка под крышей и грустненько чирикает, что никто ее не любит, кроме котов». Виктория отметила, что ее любят подруги и сослуживцы. И прислала фотку под названием «я и мои гарпии»: пять женщин в купальниках разлеглись на пляже. В ответ я написал: «За эротическую фотку – мерси, но гарем, увы, не потяну». Она съязвила: «Он хотел любить всех красивых женщин, но сил хватало только на галантность. Галантность – мужская наглость в наморднике и на поводке. У мужчин обычно больше удальства, чем темперамента, и больше темперамента, чем любви». Я не остался в долгу: «Темперамент прекрасен, если он не пытается заменить собой логику. Переползание из постели в постель – вот и вся ваша любовь».
И вот так мы пикировались целую неделю, после чего я написал ей, что мне вся эта виртуальная перебранка надоела. Она пригласила: «Что ж, прилетай!». «Почему – прилетай? Разве ты не в столице?», – удивился я. «В столице. Только не в столице нашей родины, а в столице Ставропольского края», – уточнила она. «Ладно. Жди меня завтра в Симферопольском аэропорту», – пошутил я. «Ну, держись! Готовлюсь к встрече: уже точу коготки – свои и своих кошек», – парировала она (как известно, у всех, кто мягко ступает и нежно мурлычет, есть острые когти и крепкие зубы). Я распушил хвост: «Я не из пугливых. Гулять, так гулять! – сказал Карлсон, залетая в дупло к пчелам». Она одарила юморком: «А чего ж тебе бояться? Ты ведь мужик, а не старик или беременный».
Удачная острота похожа на выпад матадора, неудачная – на навоз быка. Я заметил Виктории: «Шуточки-то из тебя как горох из торбочки сыплются». «Ага, смех@ечки словно семечки летят», – согласилась она. Юмор – доброжелательное ехидство; черный юмор – ирония отчаяния. «Может, нам пора перейти от виртуальных дискуссий к рукопашному бою?», – предложил я. «Непременно. Мне не хватает тесного общения», – подыграла она. «Тогда приезжай. Адрес знаешь». – «Денег на билет нет, поиздержалася вся». – «Ну, уж если ты так бедствуешь, то билет в один конец компенсирую». – «Ладно, приеду на той неделе. Жди». Через неделю Виктория сообщила, что приболела и что приезд откладывается. Я решил не отвечать. Вскоре она спросила: «Ну, что замолчал? Небось, обрадовался, что не приехала?». Я снова не ответил. Нет аргумента весомее, чем молчание. Как говорится, когда вороны каркают, соловьи молчат.
После этого Виктория надолго пропала. В Валентинов День я получил от нее электронную открытку с черной кошкой со словами: «Неужели у меня не будет хозяина? Мяу!». Я ответствовал шутливо: «Без хозяина кошка мнит себя царицей, а при хозяине становится тигрицей и выпускает когти». – «Так я могу надеяться?». – «Та, которая кормит обещаниями и завтракает надеждами, ужинает огорчениями». – «Давай давать не только обещанья. Хочешь, приеду?». – «Когда попросили кошку мышей ловить, она оказалась занята, а когда предложили сметанки поесть, то время нашлось». – «Ей-богу приеду!». – «Сообщи день и время». – «Пойду за билетами завтра, а то сейчас дождик идет». Она дразнила меня. Я не понимал цели этого, как ни пытался. Анализировать женщин способен разве что компьютер, да и то по пьянке. Из тупика бесплодных размышлений есть только один короткий и верный выход. Надеюсь, вы уже поняли, какой. Как-то вечером я им воспользовался в полной мере: наклюкался до нирваны. Все пьют по-разному, а напиваются одинаково.
Наутро в мозгах наступило просветление, и я отправил своей виртуальной пассии такой текст: «Тебе нравится игра в кошки-мышки, а мне нет. Кот и мышь понимают слово „пища“ каждый по-своему. А посему желаю тебе дальнейших успехов в виртуальных игрищах, но уже не со мной». Виктория рассердилась: «Да пошел ты!.. Хотя, Кешенька, котик серенький, приходится признать, что ты переиграл меня – мышь белую. Ну, давай еще что-нибудь этакое, напоследок!». Немного поколебавшись, я вывалил ей такое послание: «А напоследок басня. Жил-был на свете один подслеповатый осел. И влетела к нему через форточку одна сумасшедшая ворона. И решил осел, что это райская птичка. И стал ее кормить конфетами и поить всем подряд. Поняла ворона, что он осел, и нагадила ему на макушку. Осел утерся и решил, что у райской птички расстройство организма от обильных кормов; и стал ее лечить, как мог. Тут она каркнула „дурррак!“ и улетела взад, откудова и прилетела. Осел с тех пор в каждой райской птичке видит ворону. Зато в нем развилось бесконечное чуфффство юмора». Виктория ответила: «Очень образно. Распечатаю и повешу в туалете на самом видном месте». «А больше тебе на это нечего ответить?», – спросил я. Она промолчала. Ничего не ответила кошка, лишь хвостом по столу махнула и ушла в другой дом, где сметана.
Между тем, работа в лаборатории шла своим чередом. Трудовая активность спасала меня от уныния на личном фронте. Как известно, лучше всех работает тот, кто ни на что другое не способен. Я вкалывал. Но природа вела себя как женщина: манила и обманывала. За годы упорных исследований успехи оказались скромными. Но всё же они были. Всё в жизни, кроме возраста и геморроя, добывается тяжким трудом. Три ключа открывают все двери: упорство, упорство и упорство.
В работе с ДНК и актиномицином мне помогал аспирант Иван Саманцев. Это был незаурядный помощник, сообразительный и хваткий. Хотя у него было два недостатка. Первый – желание покрасоваться. На это я ему говорил: «Ваня, не будьте как павлин, у которого хвост важнее головы». Вторым недостатком была лень. Прежде, чем приступить к опытам, Ваня долго-долго ходил взад-вперед и курил; не спеша обмозговывал – что и как надо делать. Потом советовался со мной. Потом опять дымил, собираясь с духом. Это у него была такая «папиросная» форма лени, присущая одаренным людям.
Перед началом опыта Иван снова консультировался со мной и активно курил. Я шутил: «Тот, кто весной медлит пахать, будет сеять в крещенские морозы. Пока ленивый одно дело обдумает, усердный пять дел уже кончит. Как ни странно, но ленивый всегда работает гораздо дольше, чем трудолюбивый». Иван восклицал: «Нет-нет! Собираюсь начать опыты на следующей же неделе!». Я шутил: «Собралась черепаха на званый прием: накрасилась, нарумянилась, принарядилась…Да не доползла…». Аспирант оправдывался: «Тот, кто ползет к цели, доползет, а тот, кто бежит не известно куда, не добежит никогда. Не надо осуждать черепаху за то, что ползет слишком медленно, но надо похвалить за то, что все-таки она продвигается вперед, а не назад. Викентий Леонидович! Ничего не успеваю! И опыт надо делать, и доклад для конференции готовить. Да тут еще студенческий профком меня, как председателя, работой загрузил». Я отвечал ему ехидно: «Да, Ваня, труд лентяя – почти подвиг. Везде успевает тот, кто никуда не спешит. Кстати, профсоюзно-политическая деятельность напоминает мне туалетную бумагу: вроде бы вещь общественно-полезная, но в приличном обществе ей не место».
В конце-концов Иван решительно и четко ставил опыт. После чего снова долго смолил сигарету за сигаретой. Получалось, что большую часть дня Ваня проводил в курилке. «Вы каждый день спасаете сотню лошадей», – пошутил я, намекая на то, что нужно поменьше курить и побольше работать. «Одна сигарета убивает лошадь, а пачка сигарет оживляет меня», – широко улыбнулся он. «Ваня, не обижайтесь, но, глядя на Вас, я сочинил такой афоризм: курильщик – дымящийся бездельник», – максимально мягким тоном произнес я. «Понял, понял!», – бодро ответствовал он, бросив сигарету в урну и в шутку мне козырнув. Курить он стал поменьше.
