Конечно, на выходные Елена поехала на дачу. Ясное дело, что ей удалось по дороге заехать в Биогавань. К моей холостяцкой берлоге Елена отнеслась весело: «Ну, ты тут, похоже, одичал». Выйдя на балкон, восхитилась: «Шикарный вид! Викентий, ты живешь как помещик». Увидев на шкафу в комнате магнитофон, стала азартно перебирать стопку кассет. «Лена, не трать время. У меня есть несколько кассет-солянок, куда я записал от каждого автора самое лучшее». «Кеша, дай переписать!». «Да забирай совсем. У меня всё есть в дубле».
Она поставила кассету Сергея Никитина (кстати, он когда-то был биофизиком). Под лирическую музыку я почувствовал, что наступила такая минута, которая может стать переломной. Нам с Леной от дружеского общения следовало перейти к непосредственному. Но что-то меня останавливало. Бросая взгляды на Лену, я ощущал какой-то дискомфорт. И никак не мог понять, в чем дело. И вдруг осознал: усы! У Лены под носом была едва заметная темная полоска. Вот что меня смущало! Конечно, разумом я понимал, что для темноволосых женщин это нормально, ничего тут страшного нет, дело поправимое – перекисью водорода или эпиляцией. Но психологически в тот момент я был в отчаянье. Лена молча ждала.
Ну не могу я поцеловать лицо с усиками, не могу! Хоть застрелите! От одной мысли об этом возникает тошнота. Ф-ф-у-у, б-р-р-р! (да не обидятся на меня за эти слова те нетрадиционные читатели, кто мог бы обидеться!). С другой стороны, Лена мне, конечно, нравилась. Я мучался в сомнениях. Но сомнения полезны до, а не во время. Я в смятении вышел на балкон. Постоял пару минут, собираясь с духом. Лена тоже вышла на балкон. «А пошли на речку!?», – ловко перевел я напряженный поток чувств в нейтральное русло. «Пошли», – уныло согласилась она.
Вечером она стремительно уехала на своем побитом «жигульке», увозя от меня сборные кассеты бардов и легкие воспоминания.
Другой женщиной, адекватно отреагировавшей на мою анкетку, стала Полина. Причем, я с ней был уже заочно знаком. Дело в том, что однажды мне попалась анкета, прочитав которую, я заключил: «Очень хороший человек». К анкете прилагались две фотки. На первой был праздничный стол, заваленный всяческими яствами, дескать, «кушать подано!». Я улыбнулся. На второй фотке был профиль брюнетки, смотревшей в окно. Волосы роскошные, длинные. И профиль хорош, классика: высокий правильный лоб, ясно очерченный ровный носик, четкие губы. Вот только подбородок был слишком округл и прятался в тени. На щеке виднелась ямочка. У меня возникло подозрение, что она не худышка. В анкете было скромно указано: полненькая. Я тяжело вздохнул, подумав: «Значит, толстуха». Вообще-то в мужском подсознании идеал женской фигуры не 90/60/90, а 120/60/120, но когда вместо 60 тоже 120, то это не вдохновляет. Нет, подумал я, не буду с ней знакомиться. Небось она как целлюлитный дирижабль!
И я забыл о ней. Но вскоре она нашла меня сама: «А веселая у Вас анкетка…». Я ответил вежливо: «Благодарствую». И отправил ее на свой сайт афоризмов, надеясь, что там ей станет скучно и она отстанет. Но там ей чрезвычайно понравилось. Она начала смаковать приглянувшиеся фразы: «Играй судьбою, чтоб не она тобою», «Ослы равнодушны и к порицаниям, и к похвалам», «Похвала поощряет усердных, но портит нерадивых», «Быть порядочным не означает быть занудой», «Мужская логика – то же что женская минус интуиция», «Колесо катится вниз само; вверх его нужно тянуть; не будь как колесо», «Если ты подружился с великаном, не удивляйся тому, что одни будут звать тебя великаном, а другие лилипутом».
Она написала: «Вы как философ эпохи Возрождения!». Лещ ловится на крючок, а дурачок на лесть. Я попался. Лесть это позолоченный капкан, в который попадаются невнимательные. В душе зазвучали фанфары: «Она меня оценила!». Само собой, тут же решил, что она не просто хороший человек, а еще и умничка. И назначил ей свидание. Она удивилась: «Не рановато ли? Мы ведь переписываемся всего два дня». Я ответил нахально: «Чем много переписываться, лучше один раз переспать». У нее хватило чувства юмора, чтобы не воспринять эту фразу буквально. А может наоборот: как раз поэтому она и согласилась. Кто знает?
Мы встретились с полненькой Полиной на Полянке в полдень. Случайная близость однокоренных слов – комплекции, имени, места и времени – озадачила меня. Я еще не так бы удивился, если б знал, что Полина родом из Полтавы и что она наполовину полька. Не знаю, сколь часто встречается в русском языке корень «пол», но в этих совпадениях есть что-то мистическое.
Полина происходила из обрусевшего знатного рода шляхтичей Лягушевских. Причем, фамилия была ей, что называется, к лицу. Невысокая, полная, с большим ртом, широким лицом и светло-водянистыми, чуть навыкате, глазами она слегка смахивала на лягушку. Выражение глаз было (как бы это поточней выразиться) испуганно-блудоватое. Красивой ее можно было назвать только сильно покривив душой или спьяну. Даже на «симпатичную» тянула едва-едва. Не секрет, что в красивой женщине мужчина ищет достоинства, а в некрасивой недостатки (я их нашел массу). Однако от Полины исходил столь мощный импульс доброжелательности, что он не позволил мне сразу сказать ей «адью». Кроме того, в этой шестипудовой «бомбочке» было удивительное пружинистое изящество.
Полину воодушевило то, что первым делом я повел ее в церковь. «Мне нужно купить маленькое серебряное колечко с надписью „Господи, сохрани и помилуй“. Дочка попросила», – пояснил я. У церковных ворот Полина вдруг гибко согнулась пополам и давай многократно кланяться и креститься. Я восхищенно подумал: «Это ж сколько нужно было наблудовать, чтоб так каяться!». Когда мы вошли, Полина повторила сцену с поклонами, на бис. Я подавил непроизвольный смешок, чтобы не обидеть свою спутницу и благостных прихожан. В храме шла бойкая торговля (видел бы Христос, какой имидж из него раскручен!), но нужного колечка не было. Мы пошли в другую церковь. Там Полина снова каялась, а колечка снова не оказалось. Пошли в третью. Церквей на Полянке в сто раз больше, чем музеев и театров вместе взятых (потому что музеев и театров там, кажется, вообще нет). В третьей церкви колечко нашлось.
Мы вышли на улицу и отправились в кафе. Там за столиком началась неспешная беседа. «Вы давно в знакомствах?», – спросил я просто так, осознавая, что правды мне всё равно не узнать. «Нет, всего три дня. А Вы?». – «Три года». – «И как успехи?». – «Переменные. А у Вас?». – «А у нас в квартире газ. А у Вас?», – весело процитировала она детский стишок. «А у нас противогаз», – нашелся я. Она засмеялась. Улыбка у нее была хорошая, открытая. Зубки ровненькие, беленькие; только как назло в середине сверху – щель, что в совокупности с широким ртом делало ее похожей на щелкунчика. Я с надеждой подумал, что, может быть, не только в сказках щелкунчик превращается в принца, а лягушка в царевну. Вдруг она тоже сможет? Из любой дурнушки, если она не дура, можно, если постараться, сделать красотку. Во мне проснулся романтический дух героев одной из пьес Бернарда Шоу. Вообще-то я не романтик, а веселый реалист. Так называемые «романтики» это зачастую скользкие типы, не отвечающие за последствия своих поступков.
«У Вас хорошая анкетка. И там вроде бы всё похоже на то, что есть на самом деле», – похвалил я то, что мог, не кривя душой, похвалить. Полина ответила: «Да, мне на самом деле 30 лет…» «Магическое число!», – прервал я ее. Она недоуменно взглянула на меня и спокойно продолжила: «По гороскопу Рыба. Не замужем. Детей нет. Всё без обмана. Я вообще никогда не вру». – «А сейчас?» – «Что – сейчас?» – «Ну, в тот самый момент, когда Вы говорите, что никогда не врете, это означает, что лжете. Ведь человек, который говорит, что он никогда не врет, либо лжец, либо склеротик». – «Считайте, что я склеротичка». Я заметил: «Большая разница – не хочет человек врать или не получается». Она изрекла: «Если ты не солгал ни разу, ты честный человек; если ты солгал один раз, ты обычный человек; если ты солгал несколько раз, ты плохой человек; но если ты солгал много раз – забудь о том, что ты был человеком». Я продолжил тему: «Встретились однажды Ложь и Правда. Поговорили. И пошли рука об руку по белу свету. Ложь это просто половина правды. Люди врут, как правило, не потому что они плохие, а потому что хотят выглядеть хорошими. Первая ложь покрывается второй, вторая – третьей и так далее, до тех пор, пока одна случайная правда не разрушит собой карточный домик лжи. А уж если кто привык врать, того от правды тошнит. Ложь тем и привлекательна, что создает иллюзию ясности и простоты, а правда – она ведь ухабистая, как проселочная дорога в многомерном пространстве». Моя собеседница усмехнулась: «Правда – прекрасная вещь, но лишь пока не начинаешь смотреть в зеркало».
Полина, похоже, врала редко. Потому что о многом помалкивала. По принципу: чем меньше скажешь, тем меньше наврешь. Говорила-то она предостаточно, но только не о своем прошлом. Прошлое было табу. Скрытность это вообще один из первичных половых женских признаков. «Поля, Вы скрываете информацию как партизанка в гестапо», – сострил я, а сам подумал: «Лишь мужчина с прошлым и женщина без прошлого могут создать совместное будущее. Вряд ли у нас с Полей есть будущее».
