хотелось отругать Телли последними словами, отколотить ее!
Так бывало уже не раз, и в такие минуты возбуждения и гнева казалось, что нет ничего проще, как порвать и окончательно разойтись с Телли. Никогда больше не сказать ей ни одного доброго слова, не одарить ни одним дружеским взглядом!
Так казалось… Но, видно, не прошли без следа годы совместной учебы в техникуме и работы в театре. Ко всему, стремясь быть справедливой, Баджи не могла не признать, что Телли обладала и рядом достоинств: она была неглупа, весела, охотно приходила на помощь в тяжелую минуту. Нет, не из одних недостатков соткана была Телли, и не так-то просто было порвать с ней и окончательно разойтись…
Вечером Баджи беседовала с Гамидом.
Кто он, этот «молодой актер»? — силились они разгадать.
— Не Чингиз ли? — предположила Баджи.
— Ему не написать такого — здесь чувствуется более опытная рука, быть может нашего культурнейшего Хабибуллы-бека, — ответил Гамид. — Впрочем, я убежден, что рано или поздно этот «молодой актер» сам себя выдаст.
— Признаться, меня удивил Виктор Иванович своим равнодушием.
— Виктор Иванович считает для себя недостойным реагировать на такие явления. Нужно считаться, что не все люди скроены на один лад.
— С такой мыслью можно зайти далеко и оправдать даже автора статейки!
— Я имел в виду наших друзей, а не врагов… — Гамид помедлил и задумчиво продолжал: — Я где-то читал, что правда похожа на прекрасный благоухающий розовый куст, каждый цветок которого, хотя и отличается от другого, но все же остается розой.
— Красиво сказано! Но я на месте Виктора Ивановича не вытерпела бы такого оскорбления и… — Баджи погрозила кулаком, как некогда в узких уличках и тупиках старой Крепости грозила дразнившим ее мальчишкам. В глазах ее загорелся огонек, ноздри раздулись, брови слились в одну полоску.
Гамид улыбнулся:
— По-видимому, твоя роза обладает колючими шипами.
— Шипы порой предпочтительнее нежных лепестков, — ответила она с укором.
— Поверь, Баджи, что эта гнусная статейка возмущает меня не меньше, чем тебя.
— Однако ты оправдываешь Виктора Ивановича, хотя он готов оставить ее без последствий.
— С чего ты взяла? Я как раз предлагаю действовать серьезней, требовать создания комиссии, которая разобралась бы в этой статейке и раз навсегда положила конец всем этим вздорным обвинениям против Виктора Ивановича.
— Создать комиссию?
Баджи задумалась. Пожалуй, против такой комиссии не приходится возражать. Следовало бы только дать наказ: сурово осудить, покарать клеветников. Так или иначе, нужно сделать все, чтобы смыть грязное пятно с Виктора Ивановича.
ШАЙТАНОВЫ ПЕРЕЖИТКИ
Спустя несколько дней Баджи обнаружила приколотую к входной двери записку:
«Поменьше суй нос в чужие дела да побольше присматривай за своим муженьком».
В чужие дела? Очевидно, кому-то не по душе ее высказывания в защиту Виктора Ивановича.
Почерк в записке был явно изменен. Баджи смяла бумажку, брезгливо отшвырнула от себя.
Но в ближайшие дни появилась еще одна записка, затем третья — сходного содержания. И Баджи решила: нужно проверить! Прежде всего — побывать в школе.
Учебный день кончился. Проходя по опустевшим школьным коридорам, Баджи заглянула в учительскую. В дальнем углу комнаты она увидела Сашу — он сидел спиной к входной двери, подле машинистки, обхватив рукой спинку ее стула. Почти касаясь губами пышных светлых волос машинистки, он что-то говорил ей на ухо. Баджи напряженно вслушалась, но стрекот машинки заглушил его слова.
Ревность!
Кто из смертных, в чьих жилах течет горячая кровь, не испытывал ее жестоких укусов?
Пережитком собственнического строя называют ревность некоторые передовые люди. Им-то, умникам, легко мудрить, поскольку у них, видать, этот пережиток не водится. А что делать той, у кого он поедом грызет сердце? Подойти к Саше и к этой белобрысой и… Нет, лучше тихонько уйти, а затем отомстить.
— Я покажу ему, покажу! — шептала Баджи, быстрым шагом удаляясь от школы, впервые проникаясь к Саше жгучей злобой, сама дивясь тому и пугаясь.
Она не так стара, не так безобразна, чтоб безропотно позволить променять себя на другую. Он пожалеет, что пренебрег ею! Она не Фатьма, которая все прощала своему Хабибулле. Найдутся мужчины, которые будут обнимать ее нежней, чем он обнимает эту паклеволосую, которые тоже будут шептать слова любви. Посмотрим, что он скажет тогда о пережитках собственнического строя!
Найдутся мужчины? В этом Баджи не сомневалась.
Разве не говорил ей Гамид о своей любви? Не словами, правда, а всем своим поведением, отношением? Но Гамид слишком умен и горд — он сразу поймет ее игру и не примет подачки. Да и она не позволит себе играть чувствами такого человека, как Гамид.
А Чингиз? Тот был бы рад, как он выражается, поухаживать за ней, особенно теперь, после разрыва с Телли. Баджи представила себе фатоватую внешность Чингиза, его наглый взгляд покорителя сердец и брезгливо поморщилась. Недобрый огонек женского соперничества, на мгновение вспыхнувший было в сердце Баджи, погас, задутый вихрем давнего презрения к Чингизу.
Найдутся мужчины… Но, будучи в этом столь уверенной, Баджи, к своему удивлению и досаде, вдруг обнаружила, что ей не на ком остановить свой выбор. Не вешаться же на шею первому встречному человеку.
Баджи долго блуждала по улицам, не заметила, как очутилась подле своего дома. Когда она поднималась по лестнице, ей встретился Сейфулла, выходивший из своей квартиры. И тут ее осенило:
«Алик!..»
В первый миг она отвергла эту мысль: разве он ей пара, этот мальчик? Но вспомнились слова, сказанные им у ручья, в горах, и она заколебалась.
Если б сейчас кто-нибудь остановил ее и спросил:
— Ты знаешь, зачем идешь к нему? — Она бы ответила:
— Нет!
Это было бы правдой.
