— Я-ясно, — смутился Григорич. — Щас мы похлопочем.
— Хлопочите. Да про челябинскую половину не забудь.
— Понял.
— Новенький сделает.
— Да понял я, понял! Поторопиться надо.
— Все!
Отошел от телефона Савелий Григорьевич, очки на место водрузил и распорядился:
— Ну, ребятушки, все пачки — в рогожи, и на огород. Видели, там куча ботвы? Вот туда. Быстро!
— А как они узнали? — удивился Степка, сын Савелия.
— А скорее всего, наш хозяин им и подсказал. Вишь, как точно время рассчитано: только закончили — и они едут. Добрый он, хозяин-то наш: и заказ выполнил, и про милицию не забыл. Теперь деньги за выполнение заказа требовать будет.
Пока Савелий разъяснял хозяйскую политику, ребята скидали пачки в две большие рогожи, завернули потуже и вылетели во двор. Остальным было велено заняться другими заказами.
— Все! — выдохнул Степка, вернувшись.
— Степа, — поманил его отец и ему одному тихонько сказал: — Беги домой, запряги лошадь, и — сюда. Гляди, на глаза милиционерам не попадись. Тут, возле типографии, в оба гляди. Не подъезжай, коли заметишь кого.
Исчезнуть Степка успел. Бежать ему далеко — в Токаревку. А начальник милиции Черба с тремя милиционерами как раз тут пожаловал. Черба этот еще в марте солдатом 131-го полка был. Вознесла его февральская революция — начальником городской милиции стал. Пригрелся возле Думы и в такого ненавистника к собратьям выродился, что сам жандармский полковник Кучин с радостью принял бы его в помощники.
В типографии милиционеры пробыли не более получаса. Кажется, ни единой вещи не оставили на своем месте, но так и не сказали, что ищут. Видя, такой погром, рабочие отошли в сторону и не мешали обыску. После ухода Чербы принялись за уборку.
Половину печатного тиража Федич велел отправить в Челябинск. Инструкцию по этому делу Виктор Иванович дал подробнейшую: у вокзала не останавливаться, а лучше объехать его, потому как багаж там проверяют. Надо попасть в депо и отыскать среди машинистов «новенького».
«Ты, что ли, новенький?» — спросит Григорич. «Я, — ответит он. — А старенького не надо, с бородой?» Но ни бороды, ни усов не будет у него.
Как только подъехал Степка, Савелий Григорьевич распорядился опять же по инструкции: пять тысяч, не развертывая рогожи, — для Челябинска; тысячу — разделить четверым ребятам и расклеить по городу в две-три ночи; остальная часть тиража — для уезда.
Участки у ребят давно были распределены. Уложив на подводу под сено основной груз, Степка захватил свою долю листовок, жестянку с клеем, и они с отцом отправились в депо. Добрались хорошо, и «новенького» разыскивать им не пришлось, потому как Виктор Иванович сам встретил их. Нужный паровоз недалеко стоял. Подбежал к ним какой-то мужик, может, тот самый «новенький», и они со Степкой мигом переправили рогожную упаковку в тендер с углем.
Обратно довезли до города Виктора Ивановича, и Степка доехал с отцом только до горсада. Отсюда начинались его ночные владения. С часок можно было еще побегать с расклейкой. Клеить старался на самых видных местах, не занятых другими объявлениями. Вот она, настоящая работа! Завтра сотни, а может, и тысячи людей прочтут листовки с призывом голосовать за большевистский список номер восемь.
Но радость его поубавилась и чуток поблекла на другой день, когда шел на работу во вторую смену. В Токаревке его листки красовались на своих местах, и возле некоторых останавливались читатели. В городе же, к немалому своему удивлению, Степка не находил воззваний, собственноручно им расклеенных.
У дощатого забора горсада остановился. Вот здесь, на этом месте, прилепил вчера свой листок. Еще руку занозил здоровенной щепкой. Зубами ее вытаскивал. А тут висит совсем другой лист, раза в три больше. Стал читать:
«Избиратели Оренбургской губернии, соединяйтесь между собою в 9 групп по политическим партиям, имеющим тот или иной общественный или национальный характер.
Поэтому вы, граждане, получили 9 списков.
Какой же список спускать в избирательный ящик? Мы не будем в этот великий час стоять на узкопартийной точке зрения.
Мы верим, что из 9 наших списков 8 стремятся к истинному благу для России и по своему разумению хотят ее спасти.
К единому только списку мы не имеем этой веры — это к списку социалистических большевиков № 8. Они доказали на деле, что спасения России они не желают, накануне Учредительного собрания они подняли восстание, затопили Русь в крови, не имея никакой опоры в сознательных массах. Они штыками измученных, голодных масс захватили в свои руки власть и хотят навсегда закрепить под свое владычество все многомиллионное население России.
Не допускайте этого, граждане, не давайте им голосов. Разъясняйте своим родным, знакомым и соседям, кто значится под списком № 8.
Спускайте списки № 1 и 2.
Список № 2 — казачий. Казаки себя ярко показали верными и преданными сынами, России. Их представители не дадут Руси погибнуть, всем пожертвуют, чтобы ее спасти. А мы, троичане, должны особенно верить им: ведь только благодаря казакам у нас в Троицке жизнь идет спокойно и гладко, не совершаются кошмарные события, как в других городах.
Список № 1 — это список партии народной свободы, которая всегда стояла, стоит и стоять будет за порядок, истинное братство и настоящую свободу. Партия народной свободы никогда не вступала в соглашение с большевиками, как это делали социалисты-революционеры (список № 3) и социал-демократы (список № 4), она всегда шла твердо, честно по своему прямому пути, не отклоняясь и не распыляясь. Партия народной свободы никогда не имела в своей среде провокаторов. Партия народной свободы всегда отвергала интернационалистов, которыми кишат партии с.-д. и с.-р., так как она любит только свою свободную Россию и только о благе России печется, и она ее действительно спасет.
Голосуйте же, граждане, желающие спасти Россию, за партию народной свободы».
Степка глянул туда и сюда по тротуару, подсунул ноготь под от-дувшийся край афиши и рванул ее. Под ней открылся его листок.
— Ну ладно, гады, — ворчал он, отходя от забора и комкая в руках агитку «народной свободы», — завтра и вы увидите на своих листках большевистские воззвания!
Но так скоро исполнить свою угрозу Степке не удалось. На эту ночь выпала ему задача посложнее: попросил его Виктор Иванович пробраться в Солодянку — пригородный поселок — и разбросать в огородах большевистское предвыборное воззвание. А там полк стоит казачий, потому надо и дело сделать, и в лапы казачьи не попасть.
Виктора Ивановича знал Степка Захаров еще с довоенных времен. Сначала — только в лицо, потом года три — по имени-отчеству. Но до минувшего марта не догадывался, чем занимается этот человек. А фамилия стала ему известна совсем недавно. Таинственность, окружавшая Данина постоянно, и его простота пленили Степку, потому любую просьбу его парень выполнял охотно, с готовностью.
Сунув за пазуху с полсотни листовок, вышел Степка из душной типографии в ночную морозную стынь. Снега не было еще. Нога то и дело натыкалась на застывшие кочки грязи. Из города надо выйти мимо татарского кладбища, степью свернуть к урозаевским дачам, а потом по льду пересечь речку Увельку и по косогору подняться к поселку. По дороге идти намного дальше, да и у моста наверняка пост казачий стоит.
От быстрой ходьбы разогрелся парень, куртку ватную распахнул. Поясок на рубахе затянул потуже, чтобы листовки не выпали. Степью-то даже лучше идти, чем дорогой. Возле дач — роща, у берега, внизу, — заросли таловых кустов. Спустился в них, пошарил взглядом по косогору на той стороне — тихо, безлюдно. Выбрался на лед, притопнул — крепко, лед чистый.
Отвалил от берега, на ровном просторе жутковато стало. Под ноги-то глядеть некогда. Звук от каждого шага, как по барабану… Стал скользить подошвами, словно на лыжах. И… вдруг заметил: на середине косогора что-то чернеется. Тормознул, да, видимо, лед тоньше тут оказался, и ухнул в воду чуть не до плеч. Ломаясь, лед затрещал, загремел.
А впереди-то конный дозор казачий стоял, оказывается. Услышали шум казаки и к речке двинулись. А Степка, выскочив из полыньи, сунул под лед мокрые листовки и, скользя и раскатываясь, пустился обратно в кусты тальника. Там затаился. Вода с него текла, и нестерпимый озноб колотил.
Подскакав к речке, остановились казаки, но въехать на лед побоялись — не выдержит. Двое их было. Выстрелили по разу в темноту противоположного берега и поворотили коней обратно. Степке пришлось еще подрожать, пока дозор отдалится на прежнее место. А потом из кустов — в рощу, и выше, выше — в степь.
Колючий ветер не доставал его там, внизу, путался в кустах, зато теперь, в голой степи, прошивал до костей. Куртка сверху ледком подернулась, штаны затвердели — колом стоят. А в сапогах водица хлюпает. Одно спасение — бежать. Так и бежать-то быстро дух захватывает. Домой до Токаревки — ближе, да и то версты четыре будет. Туда и вдарился.
