— Положим, в политике он разбирается!
Миссис Флетчер пожала плечами:
— Мне кажется, из его высказываний можно сделать вывод как раз обратный, но сейчас я имела в виду не это. Я хочу сказать, что он не знает ни литературы, ни театра…
— Господи, кому это теперь нужно. Он на хорошем счету в фирме?
— О да. Делонг отзывается о нем хорошо, а это один из лучших наших конструкторов, с большим опытом.
— Так, так… — Альтвангер помолчал, что-то соображая. — А его отец, ты говоришь, погиб во время войны, и в Германии?
— Да, он был летчиком, насколько помнится.
— Летчиком? Черт, совсем здорово. Как здорово, Пэм!
Миссис Флетчер посмотрела на него вопросительно:
— Что «здорово»?
— Ничего, ничего, мне пришла в голову одна мысль, — торопливо ответил Альтвангер после некоторого молчания. — Ты говоришь, его тоже посылают в Германию?
— По-моему, я это слышала. Дэйв, скажи-ка… Дэйвид!
— А, что? — забормотал спросонья Флетчер.
— Дэйвид, вопрос о посылке молодого Хартфилда в Германию решен окончательно?
— Какого Хартфилда? Из отдела рекламы?
— Да нет же, я говорю про Хартфилда из конструкторского бюро.
— Помилуй, Пэм, откуда мне знать, кого туда посылают! У нас на заводе три тысячи инженеров… — Президент административного совета пробормотал еще что-то невразумительное и снова захрапел.
— Минутку, сейчас я это выясню, — оказала миссис Флетчер. Она позвонила и сказала вошедшему лакею. — Джонс, будьте добры, телефон. Спрошу у шефа персонала, — объяснила она Альтвангеру. — Проще было бы узнать у Делонга, но он сейчас на одной из наших испытательных баз, кстати и сам Хартфилд там же…
Лакей вернулся с аппаратом, поставил на диван возле миссис Флетчер и исчез, протянув через всю гостиную длинный шнур. Миссис Флетчер набрала номер.
— Мистера Сомерсета, пожалуйста, — сказала она, накручивая на палец нитку жемчуга. — Хэлло, Дик! Угадайте, кто вас беспокоит… Да-да, совершенно верно. Ну еще бы, провести вас! Как у вас дома, все благополучно? Как Мэрион? Спасибо, Дик… Спасибо, вполне… насколько это возможно в нашем возрасте! Надеюсь видеть вас у себя в следующий четверг, передайте Мэрион, хотя я и сама ей позвоню. Дик, у меня к вам маленькое дело. Скажите, вы помните фамилии наших инженеров, намеченных к заокеанской поездке? Ну, еще бы, ваша память! Есть среди них такое имя — Фрэнклин Хартфилд? Есть, да? Это вы точно помните? Что? А, ну еще бы, я понимаю… Нет-нет, это не согласовывалось ни с кем из них, насколько мне известно. Вы понимаете, на этой стадии просто не имело смысла… Ну конечно, еще будет время…
Миссис Флетчер поговорила еще с минуту, обсуждая какие-то местные новости; уже прощаясь, она вдруг спросила:
— Кстати, Дик, об этом Хартфилде… Вы хорошо знаете его досье? Что там было с его отцом — не помните подробностей?..
— Так вот, — сказала она Альтвангеру, выслушав ответ своего собеседника и повесив трубку. — Хартфилд намечен к посылке, это совершенно точно, так что если соглашение будет подписано, он туда поедет. А его отец был командиром «Летающей крепости», в чине капитана, и погиб в сорок третьем году. Но не понимаю, почему он тебя так заинтересовал?
— Потому что это ключ, Пэм! — воскликнул Альтвангер, щелкнув пальцами. — Ты понимаешь ситуацию: сын помогает стране, в которой погиб его отец!
— Но позволь… Это как раз тот случай, — удивленно сказала миссис Флетчер, — когда — по твоим же словам — наименее уместно говорить о нашем сотрудничестве с Германией…
— Совершенно верно! — Альтвангер вскочил и, весело пробежавшись по комнате, остановился перед диваном. — Совершенно верно, моя девочка! Именно поэтому я за него и ухватился! Здесь, понимаешь ли, вступает в дело психология пропаганды. Существует закон: если в системе твоих рассуждений есть какой-либо уязвимый момент, могущий стать ахиллесовой пятой всей системы, то обходить и замалчивать его опасно. Опасно, потому что оппоненты сыграют на этом. Понимаешь?. В таких случаях остается один выход: опереться именно на этот уязвимый момент, сделать его своей опорной точкой. Геббельс, скажем, в своей пропаганде не мог отрицать того, что в Германии нет свободы; обходи он этот вопрос молчанием — даже самые тупые из немцев могли бы призадуматься. Поэтому он с этого вопроса и начинал — он говорил прямо: «Да, свободы у нас нет, так как свобода является мифом либерально-иудейского происхождения и истинным арийцам не нужна». Понимаешь? Этим он в какой-то степени парировал заранее возможные доводы своих противников. Ловко?
— Ты, разумеется, как всегда упрощаешь, — сказала миссис Флетчер слегка недовольным тоном. — Но допустим. Какое же отношение имеет это к твоей теме?
— Неужели ты еще не уловила? — изумился Альтвангер. — Да ведь это тот же случай, Пэм! Ведь первый аргумент против ремилитаризации Германии — и, надо сказать, самый убийственный — это жертвы, принесенные нами во второй мировой войне. Не коснуться этого вопроса я не могу, ты сама понимаешь. Что же я делаю? Да я с него и начинаю! Я прямо беру случай этого парня и делаю его гвоздем всего материала. Там, где нельзя подействовать на логику, действуют на эмоции. Дэйв, послушай-ка, Дэйв!
Дэйвид Флетчер выпрямился в кресле, сонно моргая, и сунул в рот сигарету.
— Удивительно, как меня сегодня разморило… — промычал он, щелкая зажигалкой.
— Слушай, Дэйв! — торжествующе сказал Альтвангер. — Похоже, что я нашел именно то, что искал.
— Ну, я же тебе говорил, что вы вдвоем что-нибудь придумаете…
— Точнее будет сказать, что нашел это я. Пэм этого момента просто не заметила, а у меня сработало сразу. Чутье как-никак! А что вы думаете, тридцать лет работы в прессе — это, дети мои, срок! Так вот, послушай…
Альтвангер изложил свою мысль — обыграть случай молодого инженера, чтобы он стал стержнем всего материала. Дэйвид Флетчер слушал, одобрительно кивая.
— Ну что ж, — сказал он, выслушав все, — идея, мне кажется, неплохая…
— Неплохая?! — закричал в восторге Альтвангер. — Гениальная, старый ты тюфяк!
— Возможно, возможно, — согласился Флетчер. — Видишь ли, я не специалист по части психологии и прочих штук, тут тебя скорее понял бы наш Рэттиган… Но звучит это убедительно. Что ж, действуй! Ты, конечно, помнишь — ни строчки в печать, пока…
— Господи, само собой разумеется! Я сделаю так, Дэйв: материал, подготовленный полностью, с клише и прочим, будет ждать в сейфе. Понимаешь? В тот же день, когда будут опубликованы соглашения, он пойдет на ротацию. Тут уж меня никто не обскачет! Да, насчет фото! Дэйв, я пришлю фотографа, и пусть он нащелкает этого парня в разных видах. За чертежным столом, где-нибудь в цехах, дома — словом ты понимаешь. Он будет делать это тайком — такие снимки всегда получаются естественнее, и ваш парень ничего не будет знать. Пропуск фотографу ты устроишь?
— Попытаюсь, — кивнул Флетчер. — Не во все места, разумеется, но попытаюсь.
— Мальчики, но для самого Хартфилда это будет такой сюрприз! — воскликнула миссис Флетчер. — Представляете — увидеть статью о себе в таком журнале, как «Коллирс»! Нет, я от души за него рада…
8
Осенью они с Роем договаривались провести будущий отпуск на юге — во Флориде или на Кубе, выбрав время так, чтобы оно совпало с разгаром рыболовного сезона; Рой, побывавший год назад на карибском побережье, говорил, что нет лучшего спорта и отдыха, чем кубинская pesca mayor[92]. Но за этот месяц, проведенный в пустыне, Фрэнк так возненавидел песок и синее небо, что, когда после окончания работ на базе Делонг предложил ему взять отпуск немедленно и поехать вместе на Север, он тотчас же согласился.
Они прилетели в Уиллоу-Спрингс после обеда. Фрэнк, у которого в самолете разболелась голова, отправился домой, а Делонг поехал на завод. Вечером он зашел к Фрэнку и сказал, что его отпуск срывается, так как возникли какие-то осложнения с новым проектом.
— А вы поезжайте, — сказал он, предваряя вопрос Фрэнка. — На заводе не появляйтесь, а то зацепят и вас. В случае чего, скажете, что вопрос об отпуске был согласован заранее, а об изменении ситуации вам ничего не известно. Понимаете, сынок?
Фрэнк поколебался — удобно ли будет удрать таким манером, но он очень устал за последнее время, и если сам Делонг советует…
— Ладно, — кивнул он, — завтра меня здесь не будет. Жаль, что сорвалось у вас.
— Ничего не поделаешь. — Делонг пожал плечами. — Такая уж профессия.
Фрэнк разлил пиво, они молча опорожнили по стакану, Делонг стал сосредоточенно ковыряться в своей трубке.
— А вы не разочаровались еще? — спросил он небрежным тоном.
— Нет, — помедлив, отозвался Фрэнк. — В нашем деле много неприятного… Как и во всяком другом, мне кажется. И многое делается не так, как следовало бы. Но ведь делаться-то это должно, так или иначе, не правда ли?
