Юрий Рытхэу - Путешествие в молодость, или Время красной морошки

— Ну вот, — спокойно сказал Яковлев, — вы и поведете вельбот в Нунэкмун. А моторист у вас есть?

— Моторист есть, — вздохнул Валютин, неодобрительно глянув на меня.

— Значит, завтра с утра в путь, — подытожил Яковлев, подавая мне на прощанье большую, пухлую руку.

В назначенный час я спустился на берег, где возле райисполкомов к ого вельбота уже толпились мои будущие соплаватели.

Среди них два журналиста. Один бурят Кеша Иванов, представитель газеты, и другой Володя Шахов, радиокорреспондент с новинкой тех лет — портативным магнитофоном через плечо. Они поздоровались со мной как со старым знакомым и капитаном судна, обыкновенного охотничьего вельбота, стоящего у уреза воды. Одеты корреспонденты были отнюдь не для морского путешествия в открытом суденышке: их демисезонные пальто уже вобрали в себя довольно много сырости.

Погода с утра тревожила меня.

Я посмотрел на неспокойный залив, ощутив лицом упругий ветер, тот самый коварный кэральгин, который хоть и дул сегодня не так свирепо, но таил в себе еще далеко не растраченную силу.

— Значит, вы будете нашим капитаном? — учтиво спросил меня Кеша Иванов, едва скрывая сомнения в моих мореходных познаниях.

Столкнули вельбот в воду, и моторист, оказавшийся старым знакомым, эскимосом из Нуукэна Акалюком, бывшим работником собачьего питомника, сказал мне по-чукотски, что погода не очень хороша даже для плавания в Нунэкмун.

— При таком ветре возле мыса большая волна. — Акалюк говорил с невозмутимым выражением на своем скуластом лице. — Причалить будет трудно.

Здесь я был только капитаном, а решения принимали два председателя, которые уже спускались на берег, хорошо экипированные для сырой и дальней дороги: на Яковлеве было добротное, но уже порядком послужившее ему кожаное пальто, на голове фуражка защитного цвета, хорошо знакомая нам по портретам Сталина. Валютин был в военной плащ-палатке и резиновых сапогах.

— Готовы? — весело и бодро спросил Яковлев.

— Готов, — не очень громко ответил я.

Я успел проверить руль и румпель, а также длинное рулевое весло.

Теперь дело было за Акалюком. Обычно подвесные моторы в такую сырую погоду заводились плохо, но двигатель шведской фирмы «Пента» был еще новый и заработал с первой попытки.

Брызги полетели на пассажиров и пришлось поднимать брезентовый фальшборт.

Я сидел на возвышении кормовой площадки, крепко сжимая румпель. Такое мореходное суденышко вести по морю даже в такую погоду — большого умения не надо. Но сегодня на меня смотрели как на самого опытного и знающего. Мы с Акалюком представляли так называемое местное население, всю его славу и опыт мореходов.

Шведская «Пинта», тогдашняя мечта всех морских охотников от мыса Ваккарем до залива Креста, пела свою моторную песню, неся вельбот на угадывающийся в тумане и низких тучах мыс Нунэкмун. Пассажиры, укрываясь от холодных брызг, как-то сжались, притихли, повернувшись спинами к движению и, следовательно, лицом ко мне, к капитану, которому надо было смотреть вперед, чтобы не сбиться с курса. На голове у меня была купленная в Магадане суконная кепка. Она быстро напиталась влагой и съежилась, охватывая череп наподобие средневекового орудия для пыток.

Румпель скользил под мышкой, и когда большая волна била в наш вельбот, он вырывался как живой, норовя заехать концом по примостившемуся у моих ног Яковлеву.

Остался по правому борту и вскоре скрылся в сыром тумане локатор на месте становища Пакайки. Нас обгоняли птичьи стаи, низко стелющиеся над волнами, и я вспоминал Литературное объединение при Институте культуры, которое вел профессор Виктор Андронникович Мануйлов, утверждения молодого писателя Виктора Конецкого о том, что птицы в непогоду не летают. «Сюда бы сейчас этого моряка», — думал я, пытаясь держать курс на невидимый уже мыс.

За выступом земли, который я мысленно окрестил «мысом Пакайки», волна стала круче. Единственное утешение в том, что ветер попутный и, следовательно, волна била в корму. Изредка, оглядываясь назад, я видел, как огромные гребни приближались к нашему убегающему суденышку, догоняли его, грозя перевернуть, но в самую последнюю секунду вельбот приподнимался, пропуская волну под собой.

Со временем я обрел некоторую уверенность. Румпель больше не выскакивал у меня из рук, я не оборачивался со страхом на очередную набегающую сзади волну и даже ухитрился выжать лишнюю влагу из промокшей насквозь кепки.

Мой взгляд больше не был таким беспокойным. Я смог достать очки и водрузить их на нос, чтобы не пропустить желанный мыс Нунэкмун.

Акалюк оставил мотор, нещадно наступая на бока, руки и ноги обоих председателей, перебрался ко мне на корму и, стараясь перекричать потер и шум двигателя, сказал:

— Причалить не удастся. Волна большая…

— А что делать? — растерянно спросил и.

— Там есть речка, — напомнил Акалюк, — устье прямо под скалами. Если сможешь войти, считай, что мы спасены…

— А если нет?

Акалюк ответил не сразу. Он бесстрастно оглядел сузившийся морской горизонт, улыбнулся пытливому взгляду председателя областного Совета, и произнес:

— Тогда будет худо.

— Может, повернуть назад? — малодушно предложил я и для убедительности шевельнул румпелем.

— На обратный путь у нас горючего нет, — спокойно сообщил Акалюк и стал пробираться на свое место у мотора.

Слова моториста враз уничтожили во мне возникшее было воодушевление. Я понял, что вельбот несется вперед, к полной неизвестности, а может, даже и к худшему. Если нельзя причалить, нельзя повернуть назад, потому что горючего нет, то что делать? Что ждет нас впереди, вон в том тумане, сквозь который в мои очки уже можно различить темный массив нунэкмунского мыса?

Почти десять лет назад я стоял на этих камнях. Был июль, но весь залив забило льдом, и наша байдара не могла подойти к поселку Лаврентия, откуда мне предстояло проложить путь в университет.

— Подъезжаем? — спросил Яковлев, глянув на меня из-под намокшего козырька своей сталинской фуражки.

Конецкий, конечно, уничтожил бы его на месте за это сухопутное словечко в обстановке мореплавания, но мне было не до этого и я уныло ответил:

— Кажется…

У берега волна была еще сильнее, и, когда я чуточку изменил курс, чтобы приблизить вельбот к суше, подкравшийся сбоку вал так ударил в корму, что выбил из крюков рулевое перо, лишив наше суденышко управления. В первую секунду, обнаружив, что рулевое перо уплывает, и оцепенел от ужаса и лишь беспомощно наблюдал, как удалялся руль. Акалюк выключил мотор, и наш вельбот зловеще закачало на волнах.

Но вот что-то дернуло меня за ногу. Это оказалась веревка, к которой был предусмотрительно привязан руль. Распластавшись на кормовой площадке, я подтянул его и попытался вставить перо. Мое единоборство с выскальзывающим из рук тяжелым рулем продолжалось долго. Можно было позвать кого-то на помощь, того же Акалюка… В крайнем случае, он сам бы мог догадаться… Наконец мне удалось сунуть два крючка в предназначенные для них крепления, и наш вельбот снова стал управляемым, Акалюк завел мотор, и мы поплыли вдоль берега, вглядываясь в прибойную черту, которая почти полностью скрывалась за накатывающимися на гальку высокими волнами.

На мысу стояли люди и что-то кричали, махали руками. Мне показалось, они предупреждали нас об опасности, советовали держаться подальше от прибрежных скал.

Я и сам знал, что в сильную волну настоящие корабли уходят отстаиваться на рейде.

Я искал устье и увидел его неожиданно, сразу же за поворотом мыса. Волны вкатывались в него, увенчанные зловещими кипящими гребнями. Не думая, что делаю, я повернул румпель и нацелил нос вельбота навстречу речному течению. Берег приближался, и на иное решение уже не было времени, и почти в прострации отдал суденышко на волю большой волны, настигающей сзади нашу корму. Услыхав ее злобное шипение, сжав покрепче румпель, я мысленно обратился к морским богам.

Морские боги… Они не имели определенного облика, где они обитали — было неведомо. Но дядя Кмоль, с которым я не раз приносил им жертвы, утверждал, что они вездесущи.

Я закрыл глаза в то мгновение, когда волна вознесла наш вельбот на высоту чтобы в следующую секунду низвергнуть его в пучину.

Но пучины не было. Вместо оглушающего водопада — тихое журчание, на фоне которого не слышно даже ровного стрекотания шведского мотора «Пента»… Вельбот по инерции еще двигался к уютному мшистому берегу. Я поймал взгляд Акалюка.

— Бензин кончился, — сказал он спокойно и почти торжественно показал на умолкнувшую «Пенту».

Стоящий на носу корреспондент «Магаданской правды» Кеша Иванов бросил конец, и на берегу его подхватили десятки рук.