— Пошли к вам домой, — говорила Сюзи Мейер. — Выпьем вместе немножко, а? Ваш гараж совсем рядом.
— Нет, нет, — торопливо ответил Мостерт.
— Ну не будьте таким, мистер. Послушай те, мы отлично проведем время, точно вам говорю.
Они подошли к дорожной насыпи, и Джордж Мостерт быстро вскарабкался по ней на дорогу, но девушка не отставала от него ни на шаг. У него не хватало мужества даже отпихнуть ее. — Я не хочу иметь с тобой дела, — слабо пробормотал он.
— Да ладно вам, — говорила Сюзи, улыбаясь ему через пленку дождя. — Боитесь? Но вы же мужчина, правда? Мужчина.
— Нет, нет, нет!
— Вы забавный человек, мистер Мостерт. Я видела вас около вашего гаража. Я тогда сразу подумала: вот мужчина, который мне нравится. Классный парень. Что надо. С деньгами, своя машина. — Они перешли через до рогу, Джордж Мостерт не поворачивал голо вы. — Послушайте, — кричала Сюзи Мейер. — У вас есть радио? Пластинки? Я обожаю Бинга. Мы бы могли послушать музыку и выпить.
Он остановился в свете единственного мерцающего фонаря под навесом гаража и сердито сказал:
— Ты слышала меня, проваливай! — Его усы намокли и стали похожи на растрепанный обрывок веревки.
Но она была назойлива, как пиявка.
— Пошли, ну пошли. Мы здорово проведем время.
Ее намазанный рот улыбнулся ему, открыв черную дыру в ряду верхних зубов, маленьких, желтых, похожих на щенячьи клыки. Жесткие, уложенные в прическу волосы были повязаны ярким платком, стянутым в узел под подбородком и сейчас совсем размокшим от дождя. «Она выглядит не так уж плохо», — подумал Джордж Мостерт. Это была дешевая, искусственная привлекательность манекена в витрине магазина, но предательская мысль не уходила и сверлила: это не так уж плохо.
Дождь все усиливался за чертой тусклого света под навесом, и он снова услышал запах дешевых духов и назойливый винный привкус ее дыхания. Она дышала ему прямо в лицо, раздувая загоревшиеся было угольки страсти, но он оттолкнул ее и вставил ключ в замочную скважину двери, что вела наверх, в его комнату.
Она стояла и ждала, улыбаясь своим грубо намазанным беззубым ртом, но он решительно и быстро распахнул дверь и тут же захлопнул у нее перед носом, и улыбка на ее лице слиняла, как линяет некогда пестрый рисунок на дешевой ткани.
— Вот гад, — сказала она, — надо же, дурак какой. Да провались ты…
Она усмехнулась, поежилась и зашагала под дождем обратно через шоссе.
Полицейский констебль Ван Ден Вуд сделал знак двум африканским полицейским следовать за ним, и все трое, с трудом ворочая сапогами в вязкой глиняной каше, двинулись через грязный двор к покосившейся лачуге. Ледяной дождь больно колол лицо, и все трое были не в духе оттого, что их погнали на облаву в такую погоду. Африканцы были в своих обычных плащ-накидках, вооруженные полицейскими дубинками — длинными гладкими палками, закругленными на концах. Ван Ден Вуд носил портупею с кобурой поверх макинтоша, и кобура была застегнута, чтобы вода не попадала внутрь. Он не ждал сегодня никаких неприятностей.
Домик был погружен в темноту, и Ван Ден Вуд приказал одному из своих людей постучать. Полицейский сделал несколько шагов вперед по глине и забарабанил в дверь. От стука весь дом заходил ходуном. Повсюду вокруг полицейские стучали в двери и кричали. В лачугах, минуту назад погруженных во тьму, зажигались огни, и голоса сливались в один общий гул, вторя дождю.
Полицейский снова постучал в дверь, и Ван Ден Вуд гаркнул:
— А ну еще! Эй, там, открыть дверь!
Выждав несколько секунд, он отстранил полицейского-африканца и, отступив на один шаг, со всего размаху двинул сапогом по двери. Лачуга зашаталась, задрожала, и изнутри донесся чей-то крик. В окне, составленном из обрезков стекла, вспыхнул свет, и в ту же минуту замок поддался и дверь распахнулась.
Констебль Ван Ден Вуд ввалился по инерции в крохотную, душную, дымную комнату и еле удержался на ногах, проклиная все вокруг. Еще двое вошли за ним следом. Голый африканец стоял с коптилкой в одной руке, другой прикрывая срам. Он стоял, как черная статуя. Позади него на скомканной постели, натянув одеяло до подбородка, сидела женщина и испуганно смотрела на полицейских.
— Ну, быстро, — кричал констебль Ван Ден Вуд. — Где твой чертов пропуск? Где про пуск? — Он был высокий мужчина, и он сто ял посреди комнаты в мокром плаще и фуражке, и у него было тяжелое розовое лицо цвета копченого окорока. Он продолжал бешено орать: — А ну, отпусти свои… и давай пропуск, паскуда!
Африканец поставил лампу на стол и сказал по-туземному полицейским-африканцам:
— Дайте мне сначала одеться, приятели. — Что он говорит? — спросил Ван Ден Вуд.
— Он хочет сперва одеться, baas, — ответил один из полицейских.
— Скажи ему, черт возьми, чтобы он не отнимал у меня время. Где пропуск?
— Твой пропуск, — сказал полицейский голому африканцу. — Твое разрешение заниматься любовью в этом районе.
— Сейчас достану, — угрюмо ответил мужчина. Он подошел к кровати и стал искать брюки. Женщина в постели начала всхлипывать. Мужчина наконец нашел свои брюки и медленно оделся. Женщина плакала, и он ей что-то сказал, но она не унималась.
Мужчина надел рубашку и, заправив ее в брюки, повернулся к полицейским и угрюмо заявил:
— У меня нет пропуска.
— Что он бормочет? — взбешенно спросил Ван Ден Вуд.
— Он говорит, что у него нет пропуска, — перевел полицейский, который до этого молчал.
Констебль даже замер от неожиданности.
— Грязный подонок. Заставил нас ждать чуть не полночи, а теперь говорит, что у него нет пропуска! — Он злобно посмотрел на негра. — Ну, ты у меня увидишь, чертово пугало. Ты у меня увидишь. — Он повернулся к своим полицейским: — Надеть на него наручники и вывести на улицу. Я хочу обыскать эту комнату. Наверняка у них припрятана дагга или кафрское пиво.
Полицейский достал наручники, приказал африканцу вытянуть руки и защелкнул их. Он подтолкнул мужчину к двери, и мужчина оглянулся, посмотрел на него, покачал головой и сказал:
— Зачем ты это делаешь, брат? Зачем ты так поступаешь со своими?
Ван Ден Вуд повернулся ко второму полицейскому:
— Давай сюда, парень. Обыщи-ка помещение.
Сам он прошелся по комнате, смахнул на пол вещи с ящика, служившего ночным столиком. Он подошел к постели и безучастным движением плотника, выдергивающего клещами гвоздь, сдернул одеяло, в которое куталась обнаженная женщина. Она заплакала, издавая высокие, пронзительные звуки.
…На противоположном склоне, прямо через долину, итальянцы установили батарею мортир и обстреливали дорогу. Долина была желтая и темно-коричневая, глубокая горная долина, и дорога была проложена по ее склону, а напротив стояли орудия итальянцев. Чарли Паулс лежал под грузовиком рядом с Фридой и прислушивался к глухим разрывам артиллерийских снарядов, которые падали вдоль обочины, где стояла колонна военных машин. Долина была темно-коричневая и желтая, и столбы густой пыли взметались в' воздух, а мортиры все продолжали вести огонь, и все так же глухо звучали разрывы, и он чувствовал тело Фриды рядом с собой в этом шуме и слышал, как где-то далеко, но настойчиво звучит ее голос:
— Чарли. Чарльз. Кто-то стучит.
Чарли Паулс просыпался медленно, с трудом продираясь сквозь сон, который, несмотря на видения, был мягок и нежен, как сироп, и он приподнялся, ощутив горячее сплетение ног в постели. В его ушах еще слышался артиллерийский огонь, но стреляли уже не пушки, а чьи-то кулаки неистово колотили в дверь. Он чувствовал, как содрогается лачуга под этими ударами, и его глаза открылись медленно, с трудом, как ставни на разбитых петлях.
Кто-то кричал с улицы:
— Открывайте, эй, вы, не то вышибем дверь ко всем чертям!
Чарли сел в постели, освободившись из объятий женщины, и крикнул:
— Эй, ладно вам! Сейчас открою. Рядом испуганно шептала Фрида:
— Что это, Чарли?
— Закон, — проворчал он. — Снова эта чертова облава, — и добавил: — Не беспокойся… Мы ничего такого не сделали. — Лачуга вновь сотряслась от ударов, и он еще раз крикнул: — Иду, иду! Будет вам! — В передней части комнаты, за занавеской, испуганно заплакали дети.
Чарли нащупал в темноте свои брюки и тихонько выругался. Фрида, приподнявшись, пыталась нашарить спички. Вспыхнуло пламя, и он улыбнулся ей в свете танцующего огня:
— Все в порядке. Присмотри за детьми.
Он спрыгнул с кровати и выпрямился, натянул джинсы и надел рубаху. Фрида тоже встала, пока он зажигал еще одну спичку, разыскивая лампу. Кулаки снова забарабанили в дверь, и он зажег лампу и подвернул фитиль, а Фрида кинулась утешать, успокаивать хнычущих детей."
Чарли босиком подошел к двери и повернул ключ. Дверь резко распахнулась, едва не задев его по лицу, и, когда ввалились люди в униформах, он отступил назад. Луч карманного фонаря остановился на нем на секунду и затем погас.
