— Коня бросил посреди села и бежишь домой, — упрекнул он. — Где это видано? Неужели не понимаешь, как нам не терпится узнать, что это за штука, твой трактор? — И он закружил вокруг трактора, трогая палкой то одну, то другую деталь, уточняя, для чего она служит; его интересовала и маневренность его, и стоимость; напоследок он заявил: — Вижу, Агубе, ты ночь не спал. Но учти: не уйдешь домой, пока я его не оседлаю.
И тракторист подсадил его на площадку… Старец, держась одной рукой за спинку сиденья, другой — за беспощадно дымящую трубу, покачивался в такт работающей машине и горделиво поглядывал по сторонам. Агубе тронул трактор с места, направившись в конец села. Следом бежали, громко крича, малыши. Испуганно дергались, стараясь сорваться с привязи, лошади. Блеяли овцы, тараща глаза на чудовище…
…Колхоз набирал силу. Не так быстро, как хотелось бы. Но люди уже поверили в него. Вскоре подал заявление и младший из сыновей Дзамболата — Урузмаг.
Вне колхоза во всем Ногунале остались лишь Умар да два-три кулака. Тотырбеку казалось, что теперь, когда Умар увидит, в какой компании оказался, он спохватится и придет к ним. Но время шло, а Умар и заговаривать на эту тему не желал. Он вел себя так, будто в Ногунале колхозом и не пахло. И как поразился бы Тотырбек, если бы узнал, что Урузмаг подал заявление по настоянию Умара.
Странно складывались взаимоотношения двух братьев. Вначале Умар и знать не желал Фаризат, ибо она была из тотикоевской фамилии. Он и на свадьбу пошел скрепя сердце… В тот первый год пребывания в Ногунале, когда семьи братьев жили вместе, пока не построили отдельный домик для Урузмага, Умар приглядывался к Фаризат. Ему пришлось по душе, что молодая жена Урузмага старалась жить, придерживаясь старинных законов: быть незаметной в доме, не лезть на глаза, появляться только, когда необходимы ее работящие руки и сноровка, с утра до ночи быть в хлопотах, просыпаться раньше всех, ложиться позже всех; накрывая на стол, усаживаться за него только после того, когда все члены семьи — сытые и довольные — поднимутся.
Через год после свадьбы Фаризат родила сына. Нарекли его Измаилом. На кувд в честь новорожденного первым пришел Умар. Неожиданно для всех он сделал щедрый подарок Измаилу — подарил коня, в жилах которого текла кровь арабских скакунов. Урузмаг был тронут до слез.
Позже Умар еще несколько раз под тем или иным предлогом заглядывал в дом брата, вел себя шумно, весело, подзывал к столу хозяйку и благодарил ее за угощение. В одно из таких посещений он и вырвал у Урузмага согласие вступить в колхоз.
— Ты по мне не суди, — сказал он брату. — У меня своя дорога. Ты прислушивайся к Тотырбеку. Он по-своему мыслит. — Умар насмешливо произнес: — У его дум и желаний полет легкий, они не отягощены заботами о нажитом богатстве. — И вздохнул: — Иногда я ему завидую. Не тому, как он живет, а тому, как решителен в поступках и мыслях…
В другой раз заговорил о городе. «Там, конечно, жить легче», — вздохнул Умар и принялся говорить о том, что не мешало бы Урузмагу перебраться со временем во Владикавказ. Умар поможет ему купить дом, обзавестись мебелью. Предложение брата застало Урузмага врасплох, но, поразмыслив ночь, он пришел к выводу, что ему, инвалиду, в городе не так тяжко придется, как в селе, где все хозяйство держится только на нем. Утром Урузмаг дождался, когда Умар вышел из дому, и будто невзначай пошел ему навстречу. Поравнявшись с братом, объявил, что он согласен перебраться в город, на что Умар усмехнулся:
— Не сразу, брат, не сразу… Ты не пожалеешь, что избрал Владикавказ… — и больше не заговаривал с ним на эту тему…
В последнее время Умар был озабочен, хотя и скрывал это старательно. Урузмаг, как никто другой, понимал, что происходило со старшим братом. Выросший в нужде, голоде и холоде, он, ощутив достаток, уже не мог остановиться, копил добро, не пересилил себя, не смог вовремя с ним распрощаться. И разговоры Тотырбека ни к чему не привели. Умар трудился как одержимый. И себе минуты передышки не позволял, и домочадцев с утра нагружал поручениями.
Особенно доставалось Иналу и нанятым подросткам-сиротам. Младший из них ежедневно должен был снабжать дом хворостом для очага. Засветло ему приходилось переправляться по перекинутому над рекой с одного берега на другой тесаному бревну, карабкаться вверх по мокрому снегу к темнеющему на склоне горы лесу, собирать засохшие ветви, связывать их в огромную, с торчащими корягами вязанку и волоком тащить вниз… Самое трудное было переправить ношу через реку. Инал советовал мальчонке таскать хворост по частям. Но тот, мечтая поскорее оказаться в тепле хадзара, упрямо взваливал связку на тощие плечи…
…Первой встревожилась Сима. Она поспешила к мужу, который перебирал картофель в подвале, испуганно прошептала:
— Младшего из Тотикоевых нет до сих пор… Случилось что?..
Случилось непоправимое…
Увидев обледенелое бревно над водой и прибитую к нему потоком вязанку хвороста, Умар задрожал. Он представил себе, как ноги мальчишки заскользили по бревну, как беспомощно он взмахнул руками, как падали одновременно он и эта злосчастная вязанка — по разные стороны бревна. Упасть бы мальчишке направо — бурный поток прижал бы его к жалкому мостку, как вот эту вязанку, которая навсегда врежется горцу в память…
Умар бросился вниз вдоль реки, жадно всматриваясь в грозный поток…
…Следователь, упорно избегая взгляда Умара, жестко спросил:
— Вы знали, сколько ему было лет?
Умар промолчал.
— Судить вас будем…
…На следующей неделе Умар поехал навестить родных в Хохкау. С собой он взял сына Хаджумара. Подросток был поражен, когда услышал, как отец сказал своему брату Мурату:
— Ты мечтал сделать из моего сына командира. Оставляю его с тобой. Ему есть чему поучиться у тебя, красного командира…
Опасался ли Умар чего-то? Конечно. Иначе не поймешь, почему он так сурово поступил и со вторым сыном. Обиделся Руслан на него. Сильно. Чего ради на отца напала блажь отвезти его, четырнадцатилетнего, на стройку, в палатку, к незнакомым людям? Чем Руслан провинился перед ним? Все в доме, в том числе и сам Руслан, были убеждены, что он у отца любимец. Доказательств тому было не перечесть. И лошадь у него была такая прыткая, что ее мог обогнать лишь отцовский конь. И одевался Руслан лучше всех в селе — отец привез ему черкеску из Кабарды. И за столом ему подкладывал лучшие кусочки. Руслан ломал голову, пытаясь понять, чем разгневал отца. Чем-то ведь вызвал недовольство, если отец оторвал его от семьи. Умар в дороге пел, серьезных разговоров избегал, настойчивых взглядов сына старательно не замечал…
На фоне лесистых гор разбросанные посреди поля палатки, освещенные лучами заходящего солнца, казались живыми существами, вцепившимися кольями-щупальцами в землю. Отец направил бедарку к самой большой из них, рассчитанной этак на десять — двенадцать человек. На одной из стен ее было написано: «Наш комбинат будет крупнейшим в Европе!!!» Метрах в сорока одиноко торчала заводская труба, на которой краской была выведена дата «1914» и фамилия «Ага-Бала Гулиев». А за нею кирпичные стены ползли, казалось, в самое небо. Возле палатки у грубо сколоченного стола собралась взволнованная толпа строителей.
— Как пчелы гудят, — усмехнулся Умар и натянул поводья: — Тпру!
Строители не обратили внимания на подъехавшую бедарку. Они были увлечены письмом, которое им, сердито посапывая, читал сухой старик, сидевший во главе стола.
— «Горцы! Осетины! И вот я, Ага-Бала Гулиев, обращаюсь к вам!» — голос старика в негодовании запнулся.
Рыжий паренек толкнул в бок соседа, дурашливо прризнес:
— Слушай, Ахсар, к тебе обращается твой заграничной благодетель.
— Сергей! — шикнули на него, и толпа опять уставилась на старика.
— «…Я подарю вам свой завод. Но взамен требую: прочь большевиков! Гоните Советскую власть!» — старик поверх очков оглядел строителей и усмехнулся: — Вот так! Гоните Советскую власть — и его труба — ваша! — Он махнул рукой себе за спину: — Вот эта труба!
— Щедрый! — засмеялась девушка и взглянула на бедарку и незнакомцев.
— Дядя Соломон, да кто он такой, этот Ага-Бала? — с горячностью спросил Ахсар.
— Э-э, не к тому обращаешься. Пусть дядя Мисост поведает вам об одноруком персе, — произнес Соломон и кивнул на сутулого пожилого горца, не забыв насмешливо добавить: — Ему он показался богом.
— Почему не умирает твоя память? — в сердцах проговорил Мисост. — Почему держит в себе каждую мелочь? Язык твой, Соломон, на тебя похож — такой же длинный. Мой ведь не рассказывает молодежи, в каком виде я впервые увидел тебя?!
Толпа с интересом следила за их перепалкой. Умар и Руслан стояли в пяти метрах от строителей и ждали, когда на них обратят внимание. Ну и одежда была на строителях — рваньем и то трудно назвать. Черкески с дырами, а то и залатаны разноцветными лоскутками. У Асхара спина и живот повязаны шерстяным платком. Неужто он, Руслан, будет работать рядом с ними?
