Воропаев. Я расскажу вам удивительный случай из моей жизни. Это частный случай. Мое личное переживание. Я доверяю его вам как друзьям. (Проходит к столу.) Мне выпало счастье быть вызванным к товарищу Сталину… Я вошел, ничего не видя, и вдруг услышал голос, который нельзя забыть… Он заканчивал разговор со стариком садовником…
Городцов. С Иван Захарычем? Ну, ну!
Воропаев. Не знаю, как его зовут. Вхожу я, и от волнения не могу шага сделать…
Городцов. Стоп, стоп, стоп. Рассказывай толком, Алексей Витаминыч. Где дело было, присутствовал кто?
Воропаев. Вячеслав Михайлович сидел в кресле, бумаги подписывал. Товарищ Сталин беседовал, я тебе говорю, с садовником, рекомендовал ему какой-то новый способ культуры или прививки, а тот возражал…
Городцов. Ясно, Иван Захарыч!
Воропаев. …а тот возражал, говоря, что наш климат многого не позволяет. «Мало ли чего климат не позволяет, — возразил товарищ Сталин, — а вы смелее экспериментируйте». А садовник свое: «Климат, Иосиф Виссарионович, ставит знаки препинания». — «Ничего, — отвечает товарищ Сталин, — мы с вами южане, а на севере тоже себя не плохо чувствуем. Вот нам говорили, что хлопок не пойдет на Кубани и Украине, а он пошел. Захотели — пошло. Все дело в том, чтобы захотеть и добиться».
Городцов. Так прямо и определил?
Воропаев. Да. А потом товарищ Сталин обратился ко мне: «Пожалуйста, говорит, сюда, товарищ Воропаев, и не стесняйтесь. Как штурмовку устраивать, так вы впереди, а как ответ держать, так вас и не видно».
Городцов. Значит, уже доложили. Смотрите, какая оперативность!
Воропаев. Дадите вы мне рассказать или нет?
Юрий. Молчите все, что вы в самом деле!
Огарнов. Давай, Витаминыч, давай!
Варвара. Как мина замедленная. Все нервы вымотал.
Городцов. Складней рассказывай.
Воропаев. Пожурил товарищ Сталин меня за штурмовку. Рассказывали, говорит, мне, что вы тут колхозы в атаку водите…
Городцов. Так прямо и выразил?
Воропаев. …очень, говорит, интересно, хотя и не совсем правильно, на мой взгляд.
Наташа. А вы что?
Воропаев. А я стою, ног не чую и с места сдвинуться не могу.
Городцов. Это зря. Тут вид надо иметь молодцеватый, бодрый.
Варвара. Да замолчи ты!
Воропаев. Вячеслав Михайлович пододвинул мне плетеное креслице…
Ленка. Это где было?
Воропаев. В садике, у дворца… Я сел. Гляжу на товарища Сталина. Он в светлом кителе, в светлой фуражке. Лицо светлое.
Лена. Постарел?
Воропаев. Нисколько. Я его в последний раз на параде седьмого ноября в сорок первом году видел. Не постарел, но изменился. В лице появились новые черты, черты торжественности… да и не мог не измениться, потому что народ глядит в него, как в зеркало, и видит в нем себя… А народ наш изменился в сторону еще большей величавости.
Городцов. Факты, факты давай.
Воропаев. Я молчу. Вячеслав Михайлович спросил, как здоровье, как я себя чувствую, как я живу. Я ответил, что не легко.
Городцов. Ну, Алексей Витаминыч, я просто тебе удивляюсь. Такой, можно сказать, оратор выдающий, и такие слова… Ну-ну!
Лена. Да замолчите вы, слушайте, ведь от всей души человек говорит… А что на это товарищ Сталин?
Воропаев. Вот это, говорит, хорошо, что попросту сказали. Да, живем, говорит, пока плохо, но скажите своим друзьям: скоро все решительно изменится к лучшему. Вопросы питания, сказал товарищ Сталин, партия будет решать с такой же энергией, как в свое время решала вопросы индустриализации. Все сделаем, чтобы люди начали хорошо жить, лучше, чем до войны.
Наташа. Как я его люблю, если бы вы знали!
Городцов. Да тише вы… Тут самый вопрос пошел.
Воропаев. И попросил меня рассказать о людях, кто у нас, как живут и работают, и я рассказал о всех вас.
Лена. Сталину?
Воропаев. Рассказал я, как ты во сне пшеницу видишь, Городцов.
Городцов. Язык-то у вас как повернулся? Ну и ну! А он что? Вот незадача!
Воропаев. Он прошелся, подумал, говорит — это тоска по большому, по главному, и велел тебе передать… он, говорит, человек военный, поймет, что мы тут — второй эшелон…
Городцов (вытягиваясь). Есть — второй эшелон.
Воропаев. С хлебом решится, за нас возьмутся. Все понадобится тогда: и виноград, и инжир, и маслины. А если, говорит, тяжело Городцову, так перебросьте его в степь, на пшеницу.
Городцов. Меня? В степь? Нет, ваше коммунике я отвергну. Где я стал, оттуда меня не собьешь. Так вам и надо было сказать. Я и без вашей степи силу покажу…
Огарнов. Замолчи, сосед, не так, конечно, показ дан, не так, это я тоже скажу, но заботу о тебе какую товарищ Сталин проявил! Подумал о твоей судьбе.
Городцов. Да что я, дефект имею, что обо мне такой разговор завели? Не больной, кажется. И главное, какому лицу коммунике сделано. Нет, не то было сказано, что надо.
Наташа. Что с вами, я не понимаю! Дайте же нам послушать.
Воропаев. О вас, Наташа и Юрий, я тоже рассказал без утайки.
Наташа закрыла лицо руками. Юрий обнял ее.
И товарищ Сталин выслушал, долго молчал, потом говорит: «Если таким, как эти Поднебеско, дать силу, далеко шагнем».
Юрий. Я даже не верю, что он так сказал… Наташенька, слышишь?
Наташа. Слышу, но я, как во сне… Такое бывает только во сне.
Воропаев. Рассказал я и о тебе, Лена.
Лена вышла из угла и, раздвинув столпившихся вокруг Воропаева, стала перед ним.
О тебе я рассказал, какую душевную чистоту пронесла ты через всю войну, какой энергии и воли полна… И он…
Лена. Сталин?
Воропаев. Да. Он сказал: «Если одну волю этой Журиной…»
Лена. Так и сказал — Журиной?
Воропаев. Да. Если одну только волю этой Журиной направить по верному пути, горы, говорит, можно сдвинуть.
Лена. Ну, зачем вы про меня рассказали? Как же мне теперь жить?
Воропаев. То есть как?
Лена. Как же мне теперь жить? Сталин сказал, что Журина горы может сдвинуть. А я — сдвинула? Я ж теперь навеки покоя лишусь.
Городцов. Погоди, дочка. Мы все покоя лишились от этого разговора. Как в окружение попали, честное слово. Теперь хоть через себя перепрыгни, а показатели дай. Ну, выкладывай дальше, все до последнего слова, секретов тут никаких быть не может.
Воропаев. Рассказал я и о тебе, Виктор, как ты с честью поддерживаешь звание сталинградца, в первых рядах идешь, хоть и болен. И о тебе рассказал, Варвара.
Варвара. В трудное положение ты нас поставил, вроде как получили награду, а за что, неизвестно.
Ленка. А мои цветы куда дели?
Воропаев. С твоими цветами здорово вышло. Я их в карман шинели сунул… и забыл о них… потом искал платок и выронил…
Ленка. Ай-ай-ай, а я так собирала…
Воропаев. Товарищ какой-то был возле, он поднял, и я опять, понимаешь, их в карман сую. Товарищ Сталин с любопытством глядел на меня. Потом говорит: «Карманы, насколько я знаю, не для цветов, дайте-ка ваши цветы», и присоединил их к огромному букету на столе. Может быть, говорит, вы их кому-нибудь предназначали? Ну, тут я и рассказал о тебе, как ты цветы для товарища Сталина собирала…
Ленка. Уй-уй-уй!
Воропаев. Товарищ Сталин велел принести пирожных… Где же они? Да вот… И передать тебе, что я исполняю, товарищ Твороженкова, с огромным удовольствием.
Ленка. Ой, я их даже есть не смогу! Пойду девочкам покажу… А хвастаться можно?
Воропаев. Указаний на этот счет я не получил, но думаю — можно. Ну вот… в основном и все, товарищи.
Городцов. Как все? А о тебе какое решение? Какие оргвыводы?
Воропаев. Что ж обо мне… Обо мне… в основном товарищ Сталин меня похвалил… Нет, в общем, он положительно похвалил меня. Да, он так и сказал — «молодец», уверяю вас.
Ленка (начинает реветь). Дядя Алеша… А я теперь как же буду? Не уезжайте от нас… Дядя Алеша…
Воропаев. Ты что, Ленка?
Ленка. Ну, как же я без вас теперь буду, как?
Воропаев. Ничего не понимаю.
Наташа. В общем она хочет сказать… Знаете… сейчас, когда вас так отметили… мы понимаем, конечно… вас большие дела ждут. (Сквозь слезы.) Не забывайте нас, Алексей Вениаминович! А мы всегда будем вас помнить.
