долго разглядывает проходивших мимо людей. Но Андрея нигде не видно, и ею все больше овладевает растерянность. Он где-то здесь, рядом, но где он, где? Неужели она такая неудачливая, что не заметит его?
Мимо идут с кошелками, мешочками, сумками чужие люди, нарядные и говорливые. Разве скажешь им, кого ищешь в этой огромной гудящей толпе? Да и что им? А ей он так нужен, так нужен!
Глаза ее влажно блестят от напряжения и бессилия. Она медленно бредет обратно. Бредет нехотя, сознавая, что не должна сейчас, в канун свадьбы, давать матери повод быть недовольной ею. Кто знает, на что она может решиться, если сильно рассердить ее? Ведь вызов в милицию, дача свидетельских показаний — все это еще впереди…
Слух о комсомольце, утопившем в озере мальчика, пополз в этот воскресный день по городу. Сначала об этом говорили вскользь, но к вечеру, когда в церкви отслужили обедню и народ, бывший на базаре, начал растекаться по домам, сплетня обросла некоторыми уточнениями. Говорили, что утопили мальчика за то, что отказался снять крестик, и сделали это молодой шахтер из поселка рудоремонтного завода и его любовница. Шепотом сообщалось, что в момент, когда сбросили с лодки мальчугана, вода разверзлась перед ним, громадным валом едва не опрокинуло лодку; тело утонувшего до сих пор найти не могут.
Капитану Лизунову этот слух передали два милицейских сержанта, дежуривших весь день на толкучке.
— Видели? Прав я, что дыма без огня не бывает, — потирал руки Лизунов. — Ну-ка, брякну я Москалеву, задержал он этого голубчика или все еще бездействует?
Москалев находился в штабе народной дружины. Выслушав суровый нагоняй от Лизунова, сержант торопливо заверил:
— Слушаю, товарищ капитан! Сейчас я этого Макурина прямо к вам в отделение доставлю…
Степан Игнашов более часа прохаживается по улице мимо дома Лыжиных, но Лушка не выходит. Это все больше беспокоит Степана, он боится: уж не случилось ли у Лыжиных нового несчастья? Вчера она прибежала в общежитие, но у него было очень мало времени, чтоб успокоить ее: бригада ждала его у спуска в шахту.
— Дома она, — объявил Степану один из младших братишек Лушки, посланный на разведку. — С тем дяденькой разговаривает, что ночевал у нас…
— Что за дядя?
— Папка называл… Фира… Фи-ла-рет… Ага, так…
«Филарет… странное какое имя, — морщится Степан. — Следователь новый, что ли. Но зачем он ночевал у Лыжиных?»
Однако то, что Лушка дома, успокаивает Степана. Дома — значит, увидит его и выйдет, как обычно.
Не знает он, что Филарет до самого обеда беседовал с девушкой о мгновенности человеческой жизни на земле, о сладости терпения лишений и бед, о спокойствии, которое обретает человек, нашедший господа в своем сердце, только в своем сердце и душе, очищенной от греховных желаний мира сего.
Лушке льстит внимание красивого, умного человека, уважаемого отцом, и хотя она давно заметила в окно прохаживающегося Степана, выходить на улицу не спешит.
Знает: снова он начнет расспрашивать, как все случилось и надо будет вспоминать неприятное вчерашнее. А Филарет даже словом не обмолвился об этом, его ласковые, туманные фразы устремлены только в будущее — таинственное и безмятежное.
Но выйти на улицу все же пришлось: Филарета позвал отец, а белоголовый братишка Витька, уловив этот момент, дернул ее за рукав и коротко, совсем по-взрослому, бросил, кивнув на окно:
— Ждет он, что не идешь?
Сейчас, медленно шагая со Степаном по поселковой улице, она односложно, неохотно отвечает на его вопросы, раздумывая над словами Филарета. Рассуждения его пали на благодатную почву. Лушка размышляет о том, что и в самом деле — к чему все эти переживания и волнения, если человеку дано так мало быть на земле? Ведь и до нее, Лушки, кто-то вот так же мучился, страдая, к чему-то стремился и таких было — несчетные миллионы миллионов. А где теперь они? Видно, прав Филарет, что вечная жизнь — там, в неведомом, таинственном мире, куда исчез братишка Василек.
Степан внимательно смотрит на нее и наконец не выдерживает:
— Я понимаю, Луша, что у вас дома горе, но разве можно так? Несчастьем проверяется крепость человека, а ты вот… Надо находить в себе силы не поддаваться горю…
«Нет, Степа, ты ничего не понимаешь. Совсем не о том мои думы, и как далеки твои слова от тех, близких сердцу, которые говорил недавно кудрявый ласковый человек с участливым, понимающим взглядом темных глаз. Он словно знал, что хотелось услышать мне, а ты вот — не знаешь…»
Лушка останавливается.
— Домой мне надо…
— Как хочешь.
Они медленно идут обратно.
Почти у самого дома Лыжиных, обогнав Степана и Лушку, у края дороги останавливается милицейский мотоцикл.
— Эй, девушка! Иди-ка сюда, — зовет Москалев.
Она шагает с тротуара в канаву, и Степан догадывается, что милицейский сержант о чем-то спрашивает ее.
— Ну, конечно, верно, я же за это расписалась.
— Хорошо, хорошо, — уже громче говорит сержант, свертывая бумагу и пряча ее в планшет. — А где сейчас этот Макурин? Дом у них на замке, нет никого.
Услышав знакомую фамилию, Степан настораживается.
— А зачем вам Макурин?
Москалев окидывает его быстрым взглядом, ничего не отвечает, переводя глаза на Лушку.
— Не знаю, — пожимает плечами она. — Хозяйка на базаре, наверное.
— Слушай, сержант, — сердито крикнул Степан. — Зачем вам Макурин? Я работаю в его бригаде.
— На шахте? — оживляется Москалев. — Ну, ну… Не знаешь, где он?
— Дружинником он с ребятами на базаре. Постойте, постойте!.. Вы что — насчет ее брата? — Степан кивает на Лушку. — Разве Андрей тут виноват? Что за ерунда?
Побледневшая Лушка отводит глаза.
— Луша! — окликает ее Степан.
— Ну чего? — тихо отзывается она.
— В чем дело? — упрямо допытывается он. В глазах его — подозрительность и недружелюбие, и это настраивает враждебно и ее. Лушка, сжав дрожащие губы, властно перехватывает его взгляд и говорит голосом злым и решительным:
— Нас было только двое и… Василек утонул из-за него, от этого я не откажусь.
И почти бежит к воротам своего дома.
— В общем, хулиганил на озере ваш Макурин, — назидательно замечает Москалев. — Девушка аппетитная, так сказать… — цинично мигает сержант, усаживаясь в машину.
Мотоцикл взревел, обдав Степана облачком жирной синей смеси непроработанного горючего. Дым рассеивается, мотоцикл с молодцевато сидящим Москалевым летит уже на повороте к автостанции.
«Брехня все, брехня… — смотрит вслед ему Степан. — Надо предупредить Андрея обо всем!..»
Кораблев, бесцеремонно рассекающий движущуюся во всех направлениях толпу, то и дело исчезает в ней. Один раз он приводит остроносенькую, быстроглазую женщину, что-то горячо объясняющую ему, и
