кивает Андрею.
— Заядлая спекулянтка. Этими женскими штучками… как они по-научному называются — бюстгальтеры, что ли? Полная пазуха у нее. Ну-ка, показывай! — приказывает он женщине. — Пусть старшой посмотрит, а там Пахомчик отведет тебя, куда надо.
— Ребятки, да я сама их купила! — убеждает остроносенькая, улыбаясь поочередно Андрею, Кораблеву и Лагушину. — Перед тем, как подошел молодой человек.
— А ну, а ну! — шагает к ней Кораблев. — Сколько у тебя их там? Семь штук? Зачем же столько покупать?
Андрей не удерживается от улыбки.
— Отведи, Пахом, в отделение.
Женщина воровато оглядывается:
— Ребятки, может… На бутылочку только и наторговала-то, потом могу еще дать.
Кораблев прищуривается:
— Чего, чего? Да я тебе такую бутылочку пропишу, что… Запомни, тетка, что мы тебя вместе с потрохами можем купить на нашу шахтерскую-то зарплату. Это ты своим друзьям-спекулянтам, которые честной работы боятся, предлагай! Веди ее, Пахом, нечего рассусоливать!
— Вон ты какой, милок! — шипит женщина, зло поглядывая на широкоплечего Кораблева. — Ладно, встретишься с нашими ребятами на узенькой дорожке!
— Иди, иди! Твои ребята в шахту не полезут, а больше-то мне с ними и встречаться негде.
И снова исчезает куда-то, едва отходят Пахом с женщиной, но тут же появляется, потянув Андрея за рукав:
— Пойдем-ка, там барышника солидного заметил я. Шифоньер продает.
Они протискиваются сквозь толпу, к ним присоединяется оказавшийся случайно невдалеке молоденький милиционер, которого Кораблев заинтриговал одной фразой:
— Пошли барыгу ловить, — и тут же двинул, указывая вперед: — Вот он…
Андрей невольно вздрагивает: «Григорий».
А Леня Кораблев уже крутится возле Григория, завел о чем-то с ним разговор, тот снисходительно посмеивается, но, увидев приближающихся милиционера и Андрея, гасит улыбку и громко говорит Кораблеву:
— Не знаешь ты, где ловить спекулянтов-то. Аль, думаешь, полезут они открыто торговать на толкучке? Свой, собственный шифоньер-то продаю, дружок. Могу даже домой повести тебя, сам убедишься. Жинка-то в больнице, вот деньги и нужны стали. Больному человеку сам знаешь, картошку в мундирах не понесешь, а разные там варенья да соленья.
И адресуется больше, пожалуй, к милиционеру, безмолвно вставшему рядом.
— Да вот он подтвердить может, — шагает Григорий к Андрею и дружелюбно протягивает руку: — Здорово, Андрюша… Не понял, видно, твой товарищ-то, что свое, кровное продаю, но ты-то знаешь ведь. Закуривай… Да и ты, друг, закури, — протягивает он пачку Кораблеву, все еще недоуменно переводящему взгляд с Андрея на Григория. — Не даст соврать Андрюша-то, вот и спроси у него.
— Ну, ладно, — говорит милиционер. — Пошли, ребята. Тех, которые свое продают, потому что деньги вдруг оказались нужны, мы не трогаем, на то она и толкучка существует.
И уходит от них, зорко посматривая по сторонам, за ним тянется и Леня Кораблев, извиняюще пожимая плечами:
— Осечка, значит, вышла.
Григорий удерживает Андрея.
— К свадьбе готовишься? Надо, надо, брат. Я вам в подарок с Любкой такой шифоньерище отгрохаю — ахнут все! У меня уже и фанера заготовлена.
И Андрей догадывается, что шифоньер вовсе не из комнаты Григория, а изготовлен, конечно, специально для продажи.
— Слушай, Григорий, хоть ты мне и… не чужой вроде человек, но придется…
— Андрей, Макурин!
Встревоженный Леня Кораблев увлекает его в сторону от Пименова.
— Пахом сюда идет с каким-то сержантом, — вполголоса торопливо говорит он. — И тот милиционер, что с ним был сейчас… В милицию тебя хотят забрать, я услышал, как они между собой переговариваются и — сюда…
— Меня?!
И тут замечает милицейского сержанта. Тот глазами указал Лагушину на Андрея:
— Этот?
Пахом намеренно громко отвечает:
— Ну, это и есть наш бригадир Макурин. Слушай, Андрей, тут ищут тебя зачем-то…
Москалев строго перебивает его:
— Можете быть свободны, товарищ дружинник! А вы, Макурин, следуйте за мной.
— Зачем? — коротко спрашивает Андрей, перехватив любопытный взгляд того милиционера, что разрешил Григорию продавать шифоньер.
— К начальнику отделения, он объяснит…
…Долго ждал Степан Игнашов в приемной у капитана Лизунова выхода Андрея, и наконец терпение его истощилось.
— Слушайте, — снова обращается он к старшине, — мне надо увидеть начальника! Понимаете, это очень важно… Доложите ему.
— По какому вопросу вам надо начальника? — поинтересовался дежурный. — Толком скажите.
— По делу Макурина…
— Ну вот — так бы и сказали.
Старшина поднимает трубку.
— Товарищ капитан, по делу Макурина… Слушаюсь…
…Капитан Лизунов оглядывает Степана и предлагает присесть. По растерянному виду Андрея Степан понимает, что дела того плохи. Мужчина в штатском что-то быстро строчит на бумаге.
— Ну, в чем дело? — спрашивает Лизунов. — Только поконкретнее и покороче.
Степан передает им то, что узнал он от Лушки, когда она прибегала к нему, вся в слезах в общежитие.
Уже в середине рассказа Лизунов и штатский переглядываются, затем капитан, продолжая слушать Игнашова, придвигает к себе лист показаний Андрея.
— Хм… Занятно. На макуринские показания похоже… Вы, — остро поглядывает он на Степана, — друзья с Макуриным?
Степан мнется.
— Да как вам сказать… В одной бригаде работаем, вот и все.
— Он что, попросил вас прийти сюда, да?
— Ну, знаете… — вскакивает Игнашов.
— Видите ли, уважаемый товарищ, — ласково улыбается Лизунов. — Повышенная нервозность иногда нас подводит… Спокойней надо… Кстати, а эта девушка, Лыжина Луша… Почему именно вам сказала, как вы утверждаете, правду?
— Как почему? Мы… дружим с нею, она… поделилась со мной.
— Вон как… — протянул капитан, постукивая пальцами по столу. — Значит, вам, стало быть, она сказала одно, а до этого участковому Москалеву сказала другое и почему-то об этом умолчала, с вами, как с другом, не поделилась. М-да, — произносит он. — Ну вот что, друзья… Мы тут кое-что сами уточним, а вы шагайте. Кстати, Макурин, по первому нашему требованию вы обязаны явиться. За пределы города выезд вам, так сказать, запрещается…
Едва за ними закрывается дверь, Лизунов смотрит на следователя, не в силах скрыть грубоватой усмешки.
— Вот ты, Каминский, институт юридический кончаешь, заочник, так сказать… Твое мнение какое? Только быстро, в дебри не влазь…
Каминский замыкается в себе, собирая в стопку бумаги допроса:
— Следствие покажет, — спокойно произносит он. — Еще же ничего фактически не известно. Девушку эту не допросили, обвинение-то от нее исходит…
— А ты наперед прикинь, без всяких дамочек-девочек, а? Не можешь? А я заранее говорю: влипнет Макурин, если поведет себя так, как сегодня. Ни бе, ни ме! Разве так защищаются?
— Странная логика…
— Ничего нет странного! — горячо перебивает Лизунов. — Я их видел, таких «мекальщиков», сами себя запутывали, даже лишнее наговаривали. И бац! — испекся человек…
Каминский внимательно смотрит на офицера.
— Не спорю, капитан, так было… С этим я не спорю, — еще раз говорит он. — Но согласитесь со мной. Теперь… Я подчеркну это слово. Теперь наша задача — не запутывать людей, а распутывать преступления.
