Пока он бегал, начальник водхоза уже вылез, из грязи и теперь стоял под высокой ветлой у берега и мыл ноги.
— Добро пожаловать, Акмурад! Как здоровье? — сладчайшим голосом приветствовал его Сары, протягивая обе руки. Начальник свирепо взглянул на него, и, не отвечая на приветствие, спросил:
— Ты чем тут занимаешься? Посмотри, какая мерзость! Доски недавно перестилали, а ты успел их сгноить. Щит подтекает. Ведь тебя же гнать, гнать надо отсюда.
Сары опустил руки, склонил голову и застыл в позе человека несчастного, покорного своей несправедливо жестокой судьбе, а сам думал: «Кричи, кричи себе. Накричишься вдоволь — я тебя подсеку».
— Ведь это же позор! — гремел начальник. — Народ бережет каждую каплю воды, а у нас щиты подтекают! Хлынет паводок, разворотит сооружение и смоет к чертовой матери и тебя и меня. Обоих — под суд…
Сары был неглуп и отлично знал: в такую минуту перечить горячему человеку — все равно что подкладывать саксаул в костер. А переждать — сам утихнет, да еще и застыдится своей горячности, спокойно сядет есть уху и ковурму с редиской. И только когда Каратаев умолк, отвернулся и стал одеваться, Сары сказал, как бы с полным раскаянием:
— А ты прости, прости уж глупого старика. Если правду хочешь знать, приболел я малость, вот илу-то и накопилось. Ничего страшного: лопата у нас всегда под рукой. Сейчас!.. — Сары сунулся в кусты, вытащил лопату, мигом спустился к воде и стал счищать грязь с настила.
Не глядя на него, Каратаев оделся и побрел к кибитке. Он был подавлен неприятностями, клял себя: сам распустился — и все ползет по швам!
Сары там, внизу, наспех поскреб настил, вылез и кинулся вслед за начальником. Догнал у самой кибитки.
— Ну вот, все в порядке. А я достал тебе обещанное. Мое слово свято. Посмотри-ка. — Он извлек из-за пазухи рукописную книгу и раскрыл ее. — Полюбуйся, как люди писали! Что ни буква, то красавица. Так весь день и глядел бы на эти узоры.
Пожелтевшая страница с изящной заставкой и заглавием «Гер-оглы», искусно выведенным киноварью, а под заглавием мелкая вязь текста. Каратаев взял книгу, и его охватила та радость, которую знают только коллекционеры, когда слепой случай сует им в руки то, о чем и не мечталось. Книга переносила в иной мир, и Акмурад на минуту забыл все свои горести.
— А уж как я ее добывал! — говорил Сары. — Видишь ли, один куня-ургенчский мулла, вот как ты — знаток, еще в давние времена отдал за нее трех верблюдов да осла в придачу. И берег, никому не показывал. Верблюдов-то отдал, сам в бедность впал. Хотел перепродать книгу одному богачу из Мары за такие деньги, чтобы можно было верблюдов купить. Договорился с ним: «Приезжай такого-то числа, привози деньги», — а сам взял да и помер. Жена похоронила бедняка, сидит разбирает его вещи, а тут подвернулся приезжий человек из Ташауза, увидел книгу: «Что за штука?» — «Не знаю, — говорит вдова. — Должно быть, коран, по какому он в мечети читал». А приезжий, пройдоха, смекнул, в чем дело, «Продай», — говорит. А женщина ему: «Ну купи». Он дал ей полтинник и уехал. А наутро приезжает из Мары тот самый богач, которому покойный книгу запродал, спрашивает: «Где мулла?» — «Да помер он». — «А где книга его? Вот я деньги привез». И высыпал на ковер много денег. Вдова-то схватилась за голову, завыла с досады и потом, говорят, рассудка лишилась.
— А тот, ташаузский, тоже кому-то перепродал, — доводил Сары свою историю до конца. — И так книга сто лет переходила из рук в руки и попала наконец к моему знакомому. Он у кладбищенского сторожа купил. А как ты сказал мне, что любишь такие вещи, я насел на него: «Отдай! Это ведь не мне, а самому Акмураду Каратаеву. Должен же ты совесть иметь». А он — нет да нет; но все-таки я уломал его.
— И сколько он хочет за нее?
— А ничего не хочет, — простецки сказал Сары. — Отдай, говорит, и все. Он хоть и бедный, а бескорыстный… Вот, Акмурад, сделал бы и ты доброе дело, дал бы ему какую-нибудь работу. Уж он так бы старался!
— А кто такой?
— Танги, сын Мамеда из Чашкына.
— Танги? — Каратаев в упор посмотрел на Сары. — Он жив еще, этот негодяй? Я же прогнал его когда-то из мирабов, потом он в тюрьму сел за дела хорошие, — разве он там не подох?
Сары растерянно заморгал и кротким голосом пропел:
— Ай, Акмурад! Можно ли быть таким злопамятным? Ты туркмен, и он туркмен. Надо поддерживать друг друга. Он-то все обиды забыл и дарит книгу…
— Да какой он, к черту, туркмен! — вспылил Каратаев и в бешенстве отшвырнул книгу.
Только теперь он представил себе, как было замышлено с помощью взятки устроить судьбу Танги. Видимо, обдурили какого-то простака — кладбищенского сторожа, выцыганили эту драгоценную вещь за гроши.
— Вот что, Сары, — заключил начальник водхоза этот затянувшийся разговор, — ликвидируй свои огороды, и чтоб духу твоего на Уч-Таразе не было! Понял? Завтра на твое место другой придет.
Он сел в машину и поехал в ближнее село. Сары глядел ему вслед с отчаянием шулера, неловко передернувшего и вдруг проигравшегося вчистую.
…Редкостный случай: председатель оказался в конторе, и с ним человек пять колхозников. Разбитной паренек во всеуслышание вычитывал из газет силлогизмы Тагана Мурадова. Вошел Каратаев; на него посмотрели с любопытством. Но он не смутился, кивнул людям, подошел к телефону и позвонил Иванюте.
— Слушай, Анатолий, — сказал он, — объяви, пожалуйста, сотрудникам, чтоб к концу дня все были в сборе. Приеду — поговорим о нашей работе в связи со статьей. Договорились, значит? Новостей нет? Ну ладно.
Накануне с прорабом разметили, где ставить бетономешалки и передвижную электростанцию, которую до вечера должны были перебросить к джару; а во вторник после обеда Таган выехал в город на попутном грузовике.
Чувства, пережитые в последние дни, уже отшумели, на душе было пусто, как в степи. Таган смотрел по сторонам, всем существом его овладела вялость, лень было даже говорить — хорошо, что шофер оказался немногословным парнем.
Сейчас придется объясняться с водхозовцами по поводу статьи, выслушивать упреки, а он и без того устал, устал от всего на свете.
Служащие водхоза здоровались с инженером настороженно, будто ждали от него новых неприятностей. В кабинете начальника Скобелев, Каратаев и Иванюта беседовали, склонясь над планом, покрывавшим стол.
— Вот и мой оппонент, — без особой враждебности встретил Тагана Каратаев; но в голосе одна только холодная вежливость. А Скобелев смерил вошедшего внимательным взглядом и, протягивая руку, не то с удовлетворением, не то с легкой иронией констатировал, как бы для себя:
— Представитель министерства!
Таган в ответ сдержанно кивнул. Скобелев еще раз осмотрел его и, ощетинив усы, повернулся к Каратаеву:
— Ну-с, продолжим.
— Вообще, Сергей Романович, я полагаю, ясно… Сейчас, как и тысячу весен назад, в горах начинает таять снег. И опять полмесяца мы вынуждены сбрасывать воду в пески. Она попусту пропадает. А если аккумулировать ее в Мертвой пади, то используем всю до капли на посевы. Мне твердят о русловых водохранилищах. Все мы прекрасно знаем их, по крайней мере — старые. Они заилены, даже самые верхние. А новое, я не видел его, оно достраивается, и пока неизвестно, выдержит ли оно весенний паводок, если поток окажется мощным. Отсюда вывод, сделанный нами. Естественная падь, о которой мы спорим, не заменит тех водохранилищ, только часть потока мы сможем уловить и использовать. Но в результате все же получаем гарантии, на случай нехватки воды в Кумыш-Тепе и в двух близлежащих селах. Расходы на подключение пади скромны: входное сооружение и два выпуска. Если же смету урежут, выпуски можно не строить, колхозники согласны забирать воду насосом. Договоренность с ними есть. Таков проект. И ведь это не я его выдвигаю, народ выдвигает. Мурадов против. А почему? Быть может, я и в самом деле отстал от жизни?..
— Не надо вносить лирику в деловой разговор, — остановил его Скобелев и обратился к Иванюте: — А вы разделяете точку зрения начальника?
— Да, — ответил Иванюта.
— Ваше слово, молодой человек! — Скобелев опять воззрился на Тагана, и опять обращение не понравилось «молодому человеку»: похоже, его здесь ни во что не ставят.
— По моему мнению, проект неприемлем, — сказал Таган. — Мечта народная решается нынче иным способом. Аму-Дарья дает втрое больше, чем давал Мургаб. Мертвая падь рядом с новым каналом, в сущности, пустяк, и разговор о ней я не считаю таким уж принципиальным. Мы ошибаемся, Акмурад-ага, когда смотрим на дело с прежней точки зрения. Задержать паводок, пустить воду на посевы — как будто благо, но ведь стихийных сбросов скоро совсем не будет. В записке своей, помнится, вы довольно ярко выразились: тысячу лет, мол, русловые плотины громоздили, без конца латали, а паводков в дельте избежать не удавалось. Верно, совершенно верно — для того тысячелетия, — но без учета нынешних, вот этих пяти лет и, может быть, даже месяцев. В Ашхабаде зимой вы не изъявили желания ознакомиться с планом нового руслового водохранилища, хотя вас просили об этом. Помните? Попросту отмахнулись: дескать, не наш район и забота не наша. А как раз то вместительное водохранилище и примет весенние потоки с гор; тут, в дельте, паводки прекратятся. Так называемые излишки не будем сбрасывать в пески. Чем же станет заполняться падь? Деньги затратим, а в яме вашей скопится дождевая вода, которой хватит лишь для разведения малярийных комаров.
