голос:
— Иди, Татьяна. Дальше ничего, можно.
Мама встречает меня сочувственным вздохом:
— И что гоняет девчонку! В жизни такое ли бывает.
В разговорах между собой все чаще поминали они, что я невеста, раздумывали вслух о женихах, о приданом. Мама допытывалась у меня, не видаюсь ли я в Кряжовске с каким-нибудь парнем, что-то, дескать, больно за книжками зачастила.
— Видается, — уличал меня тятенька. — Сам углядел. С Алешкой-кузнецом. Встретит нас на базаре, так около нее и трется, как теленок.
— Пусть трется, — говорила я равнодушно. — Меня все равно не задевает.
— Женится, само заденется.
С год назад познакомилась я в библиотеке с его сестрой. Стоим обе у стола, отделяющего нас от книжных полок, и тоскуем, чего бы еще почитать.
— А ты про благородного разбойника Жана Сбогара читала? — спрашивает она меня. — Хочешь, дам?
— Хочу, — говорю. — А я тебе — «Королеву Марго».
Хозяйка «Жана Сбогара» повела меня к себе, дорогой сказала, что зовут ее Галей и что если я увижу ее отца и брата Алешку чумазыми, так не пугалась бы: оба они знаменитые кряжовские кузнецы.
Не успела перебрать я Галины книги, как явился парень с черными пятнами и полосами на лице, крепко пахнущий дымом, окалиной и табаком. Галя сказала, что это и есть Алешка.
— Преобразись скорее, — приказала она. — Как из печной трубы вылез.
Алешка сконфуженно отступил, пофыркал под глиняным рукомойником и, как Ванюшка-дурачок в сказке, оказался красивым чернобровым парнем.
Я и после бывала у них. Жили они как раз по дороге от нашего постоянного причала к библиотеке и на базар. Люди простые, радушные. Только с Алешкой чувствовала я себя неловко. Тихий, в глаза не глядит; не заговори с ним, слова не скажет. Спросишь, что, мол, Алеша, неразговорчивый? Поводит глазами по стенам, стеснительно улыбнется.
— Про что говорить-то? Все и так ясно.
— О себе что-нибудь.
— А чего о себе? Сон я видал нынче.
— Интересный?
— Ничего. Голицу будто потерял.
— Нашел?
— Не помню.
Даже Галя послушает его и сострадательно покачает головой:
— До чего же ты серый!
Несколько раз они приезжали к нам на Рябиновую Гряду. Алешка топтался около меня и молча сопел; я посмеивалась над ним и под каким-нибудь предлогом убегала. Маме он пришелся по душе своей безответной робостью. Проводим их, обязательно скажет будто подумает вслух:
— Чем не жених, Танюша! Любит тебя.
А мне обязательно вспомнится потерянная Алешкой во сне голица и выражение Гали, когда она обозвала его серым.
— И пусть, — говорю, — любит.
— А ты? Каменная, что ли?
— Для него, видно, каменная.
И тятенька приступал ко мне Алешкиным радетелем. Сидит за столом, шуршит бородой по страницам конторской книги и сверяет записи с квитками. Губы у него фиолетовые от химического карандаша. Подбивает цифры на отдельном листке и будто про себя шепелявит:
— Проведывал я насчет Лексея. Парень как следует. Работящий, пьет в меру. Что умом не быстер, так ему не романы сочинять. Мой совет, сваху зашлет, да и по рукам.
Шучу, что придет сваха, я с печи не слезу.
Тятенька тоном выше:
— Прошвыряешься женихами. Смотри, не Елена Прекрасная. Таких-то берут не по красоте, а по любовной слепоте. Нашла на Лексея слепота, пользуйся. Али какого графа Монтекристова ждешь?
— И графа не жду, и Алешку не надо.
Недолгое время спустя после этого разговора мама опять завела об Алешке, какой он обходительный, как его кряжовские девки завлекают.
— На днях встретила. Что, говорит, к нам Татьяна Астафьевна не захаживает, мы к ней завсегда с почтением. По отчеству тебя. Мечтание, говорит, имею о ней и серьезные намерения. А ежели, дескать, слух, что я пьяный куражлив, так я могу это дело окончательно завязать. Видишь, с каким к тебе расположением.
— Вижу.
— Может, убродилась, одумалась? Жила бы у нас рядышком, видаться бы стали каждую неделюшку. Времечко-то идет. День за днем — воробышком, год за годом — быстрым соколом. А ты все одна да одна. Какое с нами веселье! Лексея-то… не обнадежить ли?
— Не надо, — взмолилась я. — Лучше Рябиновая Гряда весь век.
Храбрилась я, когда говорила так, а сердце тоскливо замирало: весь век на этом бугре! А где-то шумят не виданные мною города, строятся заводы, каких у нас еще не бывало. Турксиб, Магнитогорск, автогигант в Нижнем… Великие стройки. Будь я парнем, ни за что бы дома не усидела. Подговаривала Паню, когда он школу кончил: завербуемся, белый свет поглядим. Шуткой отделался, назвал меня беспочвенной мечтательницей.
— Почвенная, — говорю. — Тебя бы столько лет на привязи подержать. Вы в училищах нахватывались ума, а я только и знала зыбки качать да вас обстирывать.
Кажется, мой упрек тронул его.
— Верно, Танюша, из-за нас недоучкой тебя оставили. Дело это поправимое: я тебе «Университет на дому» выпишу. По книжкам будешь учиться.
Пообещал — и забыл.
Думали, что, как и старшие братья, поступит он куда-нибудь поблизости на службу, но он неожиданно для всех, пожалуй и для себя, поехал в Казань и поступил в университет.
Настоящий, не «на дому».
12
Заведующие складами подолгу на Рябиновой Гряде не заживались: место глухое, красотой природы не всякого надолго привяжешь. Дела в зимнее время не было, разве когда отпустить лесорубам топоры, пилы, рукавицы. Послабее духом которые и поскуднее умом начинали пить и куролесить по Гряде; эти особенно скоро пропадали из виду.
Приезд нового заведующего был событием в нашей однообразной жизни. Что за человек будет нашим соседом, много ли навезет с собой добра, главное, не окажется ли богатым книгами.
Ближайшим к нам складом ведал степенный бородач, говоривший медленно и веско. Заговори при нем, как хорошо сейчас за Волгой в лугах, сколько цветов, он деловито и серьезно заметит:
— Да, места скотопитательные.
В бумагах любил везде ставить номера: «В текущем году № 1929 отпущено 75 № пил…» К вечно зябнувшей бессловесной жене относился пренебрежительно, тыкал на нее большим пальцем через плечо или показывал локтем и в десятый раз осведомлялся:
— Знакомы? Супруга. Житейская попутчица.
В середине лета его перевели куда-то; в один день собрал он свои кочевые пожитки и уехал. Заместил его бритый, с тугими синими щеками толстяк Петр Ильич Муфелев. Приехал он с женой Ларисой Аркадьевной, о которой все думали сначала, что это его дочь, такой была она рядом с ним юной и свежей.
Витюшка и Проня, как-то незаметно успевшая догнать меня ростом, бегали глядеть, когда подчалила завозня с муфелевским добром, потом возбужденно рассказывали, сколько ящиков, тюков, сундуков навез новый заведующий. Володька стоял в стороне с раскрытым учебником, вид у него был такой, словно теперь
