Жена вырастила ему двух сыновей — прекрасных солдат. Теперь, когда кончились боевые действия во Франции, Гудериан был спокоен за них.
Благоприятно складывалась международная обстановка. Германия стала, наконец, действительно великой державой. Вместе со своими союзниками она могла теперь диктовать условия западному миру. Над Англией шли воздушные бои. На берегу Ла-Манша немецкие войска сосредоточивали плавсредства, готовясь провести операцию «Морской лев» — высадку на Британские острова. Все шло хорошо. Были, правда, неудачи у итальянцев в Греции и в Северной Африке. Но в общем развитии событий они большого значения не имели.
Гитлер ненавидел коммунистов. Было ясно, что пакт о ненападении, заключенный с Советами, нужен для того, чтобы, разгромив врагов на западе, укрепить тыл и лишь после этого бросить все силы на восток. Рано или поздно так будет — жизненные пространства на востоке немецкому народу необходимы.
Генерал снова, в который уже раз, перечитывал программную книгу Гитлера «Моя борьба». Фюрер упрямо и настойчиво добивался того, о чем писал. Не было оснований сомневаться и в том, что он не отступит от своих взглядов, изложенных в четырнадцатой главе второго тома книги.
Красным карандашом Гудериан подчеркнул слова: «Если то или иное государство приобрело огромные пространства, то это вовсе не значит, что оно должно удерживать их вечно. В лучшем случае владение такими пространствами говорит лишь о силе победителя и слабости тех, кто поддался ему. Только сила дает право на владение… Свыше не предназначено другим народам больше земель, чем германскому народу, и мы не можем винить Провидение за несправедливое распределение земель. Земля, на которой мы живем, не дар небес нашим предкам. Они должны были завоевать ее, рискуя своей жизнью. Так и в будущем наш народ не получит новые земли и вместе с ними средства к существованию как подарок от других народов, а должен будет завоевать их силой победоносного оружия».
Дальше Гитлер точно указывал место будущих территориальных захватов. «Но сейчас, когда мы говорим о новых землях в Европе, мы должны в первую очередь думать о России и подвластных ей пограничных государствах. Кажется, сама судьба указывает нам путь в этом направлении…»
Сказано настолько откровенно и ясно, что не понять мог только глупец…
Как-то днем начальник штаба танковой группы подполковник барон фон Либенштейн и начальник оперативной части майор Байерлейн были вызваны на совещание к начальнику Генерального штаба сухопутных сил генерал-полковнику Гальдеру. Совещания в генштабе проводились часто, и Гудериан не придал этому вызову никакого значения.
Вечером Гейнц сидел в домашнем кабинете, приводил в порядок личную переписку последних месяцев. За окном, за тяжелыми синими шторами, метался декабрьский ветер, шуршал по стеклам мелкий сухой снег. Оттого что на улице было холодно и темно, кабинет казался сегодня особенно уютным. Он был обставлен по-военному просто: застекленные книжные шкафы во всю стену, кожаный диван, несколько кресел и массивный дубовый стол. Две чернильницы были искусно выполнены в виде миниатюрных танков. Между ними — снарядная гильза с ручками и карандашами.
Настольная лампа лила мягкий свет. Стены кабинета тонули в полумраке, тускло светились золоченые багеты картин. Одна из них висела над столом Гейнца. Это был самый дорогой трофей французской кампании — портрет его кумира Наполеона, написанный еще при жизни императора. Великий полководец был изображен на холме с подзорной трубой в руке. Стоял спокойно, величественно, взор его был устремлен вперед — он видел перед собой новые победы. Повинуясь своему императору, шли в бой солдаты…
Оторвавшись от портрета, Гудериан запахнул теплый халат и склонился над столом. Надо было написать несколько писем и просмотреть подробный рапорт одного из полковых командиров о непригодности старых танков Т-1.
Сзади неслышно подошла Маргарита.
— Ты очень занят?
— Нет, дорогая.
Маргарита положила на стол начатое вязанье, провела ладонью по его волосам.
— Седеешь, Гейнц. Нельзя так много трудиться.
— Больше думай о себе, дорогая. Ты утомляешься с домашними заботами.
— Это неправда, — улыбнулась она, обрадованная его вниманием. — Может быть, хочешь кофе?
Слуга доложил, что фон Либенштейн и Байерлейн просят принять их. Гудериан удивился. Он никогда не принимал офицеров у себя дома. Либенштейн прекрасно знал это. И если все-таки решил прийти, значит, дело очень важное.
— Проси.
Маргарита задержалась возле двери.
— Ты переоденешься? Дать мундир?
— Нет, — секунду поколебавшись, ответил Гудериан. Он нажал кнопку выключателя, вспыхнула люстра под потолком. Стали отчетливо видны картины на стенах, портреты деятелей германского генерального штаба: Шлиффена, Мольтке и Гинденбурга.
Офицеры вошли в кабинет возбужденные, с покрасневшими от холода лицами. Увидев их, Гудериан понял — принесли хорошую весть. «Решен вопрос о высадке в Англию», — подумал он.
Майор Байерлейн, полный, грузный человек, чувствовал себя стесненно. Сел на краешек кресла, одернул рукава тесного мундира. Подполковник фон Либенштейн держался свободно. Этот способный офицер рожден был, казалось, именно для того, чтобы работать в штабе. Он помнил сотни фамилий, огромное количество цифр, всегда знал все, что делается в частях танковой группы. Он умел постоять за себя. Если его ругали, слушал молча, плотно сжимая губы и хмурясь. Когда начальник успокаивался, Либенштейн начинал говорить неторопливо и веско. Доводы его были продуманы и убедительны. Горячность начальников разбивалась о безукоризненную выдержку подполковника.
— Чем обязан? — спросил Гудериан офицеров.
Либенштейн достал новую, хрустящую карту, развернул ее на столе, сказал с оттенком торжественности:
— Генерал-полковник Гальдер сообщил нам план подготовки войны с Россией.
Гудериан едва сдержал возглас удивления.
— Когда? — быстро спросил он.
— Ориентировочно в мае.
Гейнц не сразу мог собраться с мыслями. Он слышал об этом плане, о нем говорил как-то Йодль, говорил и сам Гальдер. Еще в июле генерал-лейтенант Маркс, начальник штаба 18-й армии, получил задание разработать предварительный план войны против Советского Союза. Но все это было еще туманно и неконкретно. Подобные документы составлялись и раньше.
— Нам сообщили немногое, — продолжал Либенштейн. — Только в той части, которая касается начальников штабов. Вам же, вероятно, сообщат завтра весь план. Мы сочли долгом приехать к вам и выразить свою радость. — Подполковник не опускал глаз с Гудериана, стараясь понять, какое впечатление производят его слова.
— Благодарю, — кивнул генерал и наклонился над картой.
Перед глазами, среди голубых прожилок рек и зеленых пятен лесов, пестрели незнакомые названия. Мысленно провел линию от Берлина на восток, через Варшаву, Брест, Минск, Смоленск — к большому красному кружку. Кому-то скоро придется идти этим путем на Москву.
Майор Байерлейн сказал сухим деревянным голосом без интонаций:
— Гальдер выразил уверенность, что для разгрома России потребуется не больше восьми-десяти недель. После этого войска будут переброшены против Англии.
— Возможно, война не затянется, — согласился Гудериан. — Разумеется, если будет правильно понята роль танковых соединений.
— По-моему, план как раз и составлен с учетом использования крупных бронетанковых сил, — заметил подполковник фон Либенштейн. — Общий замысел похода мне представляется достаточно обоснованным.
Гудериан прищурил глаза.
— Помните, господа, знаменитые слова Мольтке? Он сказал, что ни один оперативный план не может оставаться неизменным после встречи с главными силами противника… Над этим стоит подумать. План — это еще не победа.
Байерлейн посмотрел на генерала с удивлением. Либенштейн, чуть склонив красивую, аккуратно причесанную голову с тонкими, прозрачными ушами, задумчиво постукивал пальцами по столу. Слова генерала возымели действие. Гудериан сознательно охладил пыл молодых офицеров. Они плохо понимали трудности войны с Россией. Это не Польша и Франция, не прогулка по Дании. К войне надо готовиться очень серьезно.
— У русских огромная территория, — негромко произнес Либенштейн. — Разгромить их можно только стремительным ударом, пока не проведена мобилизация, не вооружены резервы.
— Значит, с «Морским львом» покончено? — спросил Гудериан.
— Гальдер заявил, что захват Англии планируется сразу же после России. Сейчас мало амфибийных сил.
— Все планы, планы, — усмехнулся Гудериан. — После разгрома России… А что мы знаем об этой стране, ее военной мощи? Что знаем о ее экономике, путях сообщения? Страна за железным занавесом. Источники информации перекрыты. Мы не знаем даже их бюджет. О своих успехах Советы сообщают не в абсолютных величинах, а в сравнительных процентах. Но сравнивать не с чем…
