— Из треста звонили? — спросил Рогов, сдерживая зевоту, отчего уголки его губ горько опустились.
— Звонили, просили в шесть часов быть на совещании, — ответила Полина Ивановна и, чуть помедлив, добавила: — Заходил Дробот, но ничего не сказал. Районные инженеры Охрименко и Нефедов просили назначить время для приема — у них какие-то неотложные дела.
Рогов составил список, распорядившись вызывать людей по очереди. А когда Полина Ивановна вышла, он сказал себе: «Наверное, я усну сейчас», но не уснул, потому что пришел старший табельщик и доложил, что с выходами рабочих подземной группы неблагополучно. Набросали проект приказа о жетонной системе. Потом появился Локтев, начальник поверхности, и пожаловался на острую нехватку рабочих.
— Роскошно живете! — резко перебил его Рогов. — Я как раз хотел с вами поговорить об этом.
Потерев красные утомленные глаза, он отыскал в блокноте нужную запись.
— Завтра к вечеру из тысячи трехсот двадцати семи человек, имеющихся у вас, двести тридцать передадите подземным участкам, в том числе весь квалифицированный горный надзор и всех забойщиков.
Начальник поверхности, немного одутловатый, но еще молодой человек, улыбнулся.
— Павел Гордеевич, вы меня не поняли… Мне нужно не сокращать, а увеличивать штат минимум на сто пятьдесят человек!
Приподняв телефонную трубку, Рогов осторожно опустил ее обратно на рычаг.
— Я вас понял. Хочу, чтобы вы тоже меня поняли: завтра к вечеру двести тридцать человек должны быть переданы на зксплоатацию.
Лицо Локтева заметно вытянулось, он подобрал ноги под стул.
— Вынужден заявить, что снимаю с себя всякую ответственность.
— Хорошо, — согласился Рогов. — Сегодня к восьми часам доложите о сдаче дел десятнику по погрузке, Екатерине Сербиной. А теперь идите!
Локтев на носках прошел до дверей. Надел кожаную фуражку и только тогда, повернувшись, сказал примирительно:
— Человек полтораста я завтра к вечеру подброшу участкам… Павел Гордеевич!
Коротким взмахом руки Рогов подозвал его и, когда он с растерянной улыбкой снова сел, спросил:
— Испугался?
— Даже спина похолодела! — признался Локтев.
— Вот это хорошо! — Рогов засмеялся. — А теперь давай разберемся, что к чему, и впредь, пожалуйста, без фокусов.
Через полчаса позвонил Бондарчук. Он считал необходимым поставить еще одну бригаду на разборку завала.
— Как бы это поскорее сообразить? — добавил он. — И потом вот еще что: черепановцы решительно отказались оставить забой и уступить свое место.
По мнению Бондарчука, комсомольцев не следовало обижать, пусть работают, нужно только прислать им что-нибудь из столовой.
— Сорок восемь часов, — сказал Рогов. — Медленно двигаемся. Уморим парня… — немного помолчав, он опять, как недавно в штреке, спросил: — Ты как думаешь, живой?
Бондарчук подул в трубку.
— Вот насчет этого я тебя хочу спросить.
— Ладно, — прервал его Рогов. — Я подошлю бригаду с третьего района.
В кабинет вошел Филенков. Рогов ждал его, ждал этой минуты, чтобы заглянуть в глаза человеку, спросить у него о самом главном: «Как же дальше, Федор Лукич?» Без этого их совместная работа немыслима.
Но Филенков вошел как-то странно: долго закрывал дверь, потом носком сапога отогнул уголок ковровой дорожки, и все это очень сосредоточенно, почти насупившись и совсем не глядя на Рогова.
Зато он очень быстро подошел к столу, раскрыл папку и выложил перед начальником бумаги, потом оперся растопыренными пальцами о край стола и словно бы исчез. На лице у него было такое выражение, как будто он хотел сказать: «Меня здесь нет. Перед вами бумаги, требующие подписи».
Рогов видел, что Филенков, приучившись почти на все глядеть глазами Дробота, вдруг потерялся. И Рогов понял главного инженера. Подписывая бумаги, подумал невесело: «Ты хочешь показать, что если здесь нет Дробота, то нет и Рогова, а восседает просто некое отвлеченное единоначалие, подписывающее бумаги. И тебе оно безразлично. Ты трусоват и наивен, главный инженер!» Посадив кляксу на последней бумажке, Рогов поднял глаза на Филенкова.
— Федор Лукич, у меня к вам дело…
— Я слушаю. — Филенков убрал руки со стола.
— Здесь вот график различных совещаний — громоздкий. Не запланированы только совещания с уборщицами. Нельзя ли все это сократить минимум наполовину?
— Павел Гордеевич! — Филенков как-то весь подобрался и долго подыскивал слова, даже губами шевелил. — Павел Гордеевич, но это же утверждено горкомом и трестом.
Он проговорил «утверждено» почти шепотом. Рогов быстро спросил:
— А вы сможете собственное мнение составить по этому поводу? Только незамедлительно! Можете? Вот и отлично!
В лице главного инженера как будто что-то прояснилось, даже веселые огоньки сверкнули под седеющими бровями. Почти свободно опустившись в кресло, он сказал:
— Знаете что, Павел Гордеевич, завидую вам, ей-богу!
Рогов насупился.
— Вот это мне не нравится! Решительно…
Главный инженер замахал руками.
— Не подумайте чего-нибудь… Я ведь от чистого сердца. Мне жалко Дробота, не плохой он мужик был когда-то… Но с вами мне, честное слово, легче дышится. Вы вот вчера говорили: «В шахту никаких комиссий без моего разрешения не пускать!» — это у вас, по-моему, от Дробота, а когда вы добавили: «Трест считает состояние выработок на «Капитальной» удовлетворительным? Плюньте на это, — ничего нет хуже самообмана!» — это у вас свое, настоящее. Вот такое настоящее мне и нравится. А вообще…
Рогов перебил:
— А вообще, Федор Лукич, вам очень дорого то, что вы делаете? Работа… завтрашний день… Я имею в виду…
— Завтрашний день? Видите… Приходишь с утра, а к вечеру так закрутишься…
— Что забываешь про завтрашний день?
— Ей-богу, часто забываешь!
— Тогда, может быть, отдых устроить? Отпуск, курорт…
Филенков почти испуганно глянул на Рогова.
— Что вы, Павел Гордеевич! Только этим не обижайте. Вы увидите, что я могу работать… Увидите.
Лицо его сразу как-то осунулось, огоньки в глазах погасли, а когда уходил, руки у него тяжело повисли.
И вдруг Рогову вспомнились слова Афанасия Вощина:
«Вы что думаете, Павел Гордеевич, у него ведь есть в груди жар-уголек, только пеплом подернулся. На ветерок бы его — непременно вспыхнет».
Рогов хотел уже вернуть Филенкова, но тут в кабинет по-медвежьи ввалился Нефедов.
— Вы что, Павел Гордеевич, шутите? — закричал он еще от порога. — У меня лучшую бригаду забирают! Да я…
— Парня ведь надо выручать? — хмуро возразил Рогов.
И Нефедов сразу же успокоился.
— Это я так, для порядка… Бригада уже ушла… Но… — Нефедов снова повысил тон: — Скажите мне, Павел Гордеевич, по совести, почему отдел главного механика косо смотрит на мой район? Сегодня опять зажилили у меня сто двадцать метров транспортерной ленты, а разнарядка еще в прошлом месяце подписана.
— Я скажу, чтобы выдали, — согласился Рогов. — Но… при одном условии: механический перегружатель на втором участке завтра же будет введен в дело, Согласны?
— Завтра? — Нефедов вдруг улыбнулся, отчего лицо его приобрело то обычное, мягкое и немного простоватое выражение, которое было ему более свойственно, нежели напускная суровая непримиримость.
Слегка облокотившись на стол, он с явным сочувствием спросил: — Ну, как, Павел Гордеевич, трудновато на новом поприще?
— Поприще-то одно…
— Да, но обязанности…
Рогов и сам точно не знал, трудно ему или нет. Он не успел еще в этом разобраться: все силы его души поглощались сейчас заботами о Дубинцеве. При одной только мысли, что в спешке или просто по неопытности он мог упустить что-нибудь, не принять каких-то неотложных мер, не указать кратчайшего пути к спасению товарища, при одной, мысли об этом он весь содрогался. Мало утешало его и то, что приезжавший на шахту управляющий трестом одобрил все, что делалось в аварийной лаве. Он упрямо спрашивал себя, что еще можно предпринять для спасения Дубинцева, и не находил ответа. Может быть, поэтому он так обрадовался, когда услышал в телефонной трубке голос Данилова. Не дав ему и слова сказать, Рогов настойчиво потребовал, чтобы Данилов сейчас же пришел на шахту.
— А я и так собираюсь на шахту. С обидой! — глухо отозвался Степан.
С обиды он и начал, когда вошел в кабинет и плотно прикрыл за собой дверь.
— У тебя же здесь жизнь-то какая, Павел Гордеевич? — торопливо проговорил он, усаживаясь против Рогова. — Мне тут в одном месте рассказали, что ты в наступление идешь, а меня целую неделю нахлебником держишь, в обозе. Это как-то не по-гвардейски выходит. Оказывается, на шахте есть целая бригада имени… это…
— Данилова? — подсказал Рогов.
