— Все можно, Варька. Сегодня все можно. Завтра будет нельзя. — Сжал кулаки, думал о чем-то своем. Потом поднял голову. — Ты не хочешь спуститься к гостям?
— Все пьяны… у нас в Спас-Раменье… Я уже слышала.
Грязнов улыбнулся.
— А то бы вышла. Там и девушки…
— К ним тем более. Извини, не одобряю твой выбор.
Грязнов качнулся в кресле, погрозив пальцем.
— О выборе не смей. Не тебе говорить.
Варя вспыхнула от обиды. Грязнов тяжело встал и, пошатываясь, пошел к дверям.
— Не надо было мне приходить, — сказал Федор.
— Надо, — капризно возразила она. — И я рада, что вы повидались с братом. Он тянется к вам… Не знаю почему. Может, оттого, что среди сослуживцев не нашел друзей.
Варя проводила его на улицу. Когда шли мимо столовой, опять слышалось:
— У нас в Спас-Раменье отец Николай в Петрова дни обходил дома…
В парке была густая темень. И только свет из окон ложился квадратами на землю. Варя протянула руку.
— Заглядывайте к нам запросто. Я буду ждать.
Федор пожал ей руку. Она не уходила, будто чего ждала.
— Я когда была в каморках, хотела вас увидеть… Вы об этом не подумали?
Он ответил не сразу. Сказал негромко:
— И лучше, что не видели.
— Может, лучше, — согласилась она, думая, о том, что было бы неприятно видеть его в одной из каморок, в которые она заходила.
Варя только открыла книжку, чтобы почитать перед сном, вошел брат.
— Можно к тебе ненадолго?
— Ты разве не поедешь в город?.. Может, поссорились?
Уловив в ее голосе насмешку, ухмыльнулся.
— Учусь у младшей сестренки.
Дурашливо пропел:
Оставь, Мария, мои стены…
И проводил ее с крыльца.
— Таким я тебя еще не видела. Чего ради напился?
— Варька, а правда, симпатичная рожа у этого мастерового? Нос чуть приплюснутый, скулы, глаза разбойничьи, а привлекает. А выдержка какая… Сшиб его с бревна не по правилам — и смолчал. А Денту влепил…
— Алексей!
— Втюрилась, скажи?
— Иди спать. Ты сегодня противный.
— Я?.. Брось, Варюха. Я всегда такой.
— Такой?.. Зачем обидел Дента? Ты еще и на ноги не встал. Не поздоровится, смотри…
— Если бы ты что смыслила, — склонил отяжелевшую голову на грудь, провел ладонью по глазам. — Русак я до мозга костей. Не выношу завоевателей. — Передразнил механика: — «Русский инженер — плохо»… Убеждены, что мы глупы, ничего не смыслим. И грабят русских… Знаешь, что Дент говорит?.. К паровой машине фабричные техники подступиться боятся. Не знают… И он прав: не знают… Потому вся фабрика от него зависит. А я не хочу зависеть от Дента! Понимаешь, не хочу! Как свободная минута — к паровым котлам. Я ведь умный, да, Варька?
— Очень… Только не сейчас… Хочешь, позову Полину, уложит она тебя.
Алексей Флегонтович хмыкнул:
— Полину… Я и сам. Прощай! Поцеловал он тебя на прощанье?
— Алексей, пошел вон!
— Иду. Иду… А меня Лиза поцеловала. Сладко…
— С чем тебя и поздравляю.
Долго шарил дверную ручку. Варя еще ни разу не видела брата в таком состоянии.
Каждое утро Антип подавал к дому управляющего легкие дрожки. Дремал, сидя на козлах, терпеливо ждал.
Нынче ждать пришлось долго. Уж решал, не зайти ли самому: может, не поедет на фабрику, чего без толку стоять. Подумывал, а слезать было лень. Пригревало неяркое солнышко.
Вышла Полина с тазом, доверху наполненным кусками хлеба, обломками кренделей, пирогов, поднесла лошади. «Эк, добра сколько, — подумал Антип, — и никому не жалко». Смотрел на раздобревшую кухарку, толстоногую, приземистую, с широким задом, почему-то злился: «На такой бабе дрова из лесу возить, ишь разнесло на господских харчах».
— Полина, а что, встал сам-то?
— Встает… Еле поднялся с постели-то. Гуляли вчерась долго.
— Есть на что, отчего не погулять.
Лошадь трясла головой, мягкими бархатными губами тыкалась в куски — выбирала, какие слаще.
— Ишь, стерва, — удивился Антип, — с разбором жрет. Княгиня какая!
Полина отнесла остатки за дом, вывалила в ящик.
— Ты поторопи его, — посоветовал Антип. — Второй час торчу под окнами, чай, видит.
— Невелика птица, пождешь, — ответила кухарка.
Федоров плескался под умывальником, ожесточенно тер вставные зубы щеткой. Чувствовал он себя прескверно. Завтракать пошел не в столовую, где после вчерашнего все было прибрано, полы вымыты, а отправился на кухню. Полина поставила перед ним тарелку с едой, подвинула чай и сливки. Федоров посмотрел в тарелку, поморщился.
— Полька, ты что подсунула?
— Сухарничек, батюшка, — пояснила ласково кухарка. — Барыня велит подавать утром сладенького.
— Сладенького, — передразнил ядовито. — Принеси-ка лучше стопку водки да студню с хренком.
— Как можно! — замахала руками Полина. — Барыня спросют, что кушать изволили. Рассердются…
— Понесла… Давай, что говорят. «Барыня спросют». Спросют, так скажешь: сухарничек, мол, ел, язык проглотил от восторга. — Посмотрел на залитые розовым суслом молотые сухари, нехорошая волна прокатилась по желудку, с отвращением отчикнул тарелку.
После водки стало полегче. Поковырял студень.
— Алексей Флегонтович дома?
— Давно ушедши. И сестрица, и он.
Позавидовал: «Что значит молодость: встал — и снова свеж». Вчера впервые видел Грязнова пьяным. Ожидал: разговорится, покажет себя со всех сторон. Ан ошибся: инженер с каждой стопкой только бледнел да заметно было, что косоротил больше обычного. Что-то у них вышло с Дентом, прямо так и ели глазами друг друга. Уж как пытался отец Павел Успенский помирить — ничего не помогло.
А этот кобель старый — отец Павел — тоже хорош. Пастве своей внушает: «В скромности блюди себя, избегай возлияния, ибо запустение в дому и худение телом приключается от непомерного возлияния. Не упивайся вином, в нем бо блуд есть». Сам попросил чашу поболее и, если наливали не до краев, вытягивал из кармана гвоздь, совал в стакан и рычал: «Долей до шляпки». Недоливался под конец, оглушил: «У нас в Спас-Раменье отец Николай…» Надоел всем.
— Кучер тут? — спросил кухарку.
— Дожидается, батюшка. Больше часу стоит.
Натянул пиджак — черный, с бархатными отворотами, сунул руки в осеннее пальто, услужливо подставленное Полиной, посмотрелся в зеркало. Утешительного мало: щеки дряблые, под глазами мешки. Вздохнул: «В суете, в заботах не видел, как и годы ушли».
Толкнул дверь в крыльцо. Антип сдернул фуражку, поклонился.
— Потише езжай, не гони.
Антипу все равно — тише так тише. Медленно поехал по аллее вдоль прудов. За церковью свернули левее на Широкую улицу, идущую прямиком к фабрике. Одноэтажные домишки, неизменные герань и ванька-мокрый в окнах — все давно приглядевшееся, все надоело. На углу, прямо на траве, расположилась баба с корзиной клюквы. Неплохо бы сейчас горсточку отправить в рот. А удобно ли? Толкнул Антипа в спину. Тот обернулся.
— Купи-ка кулек, покислимся.
Антип с готовностью соскочил с козел, принес стакана два ядреных, сочных ягод. Федоров жевал, прикрывая рот ладошкой, морщился.
Подъехали к площади с часовней посередине. Слева за наспех сколоченным дощатым забором строилось новое фабричное училище. Хорошее будет здание — массивное, красного кирпича, с богатым внешним видом. Но и встанет в копеечку. Вспомнил, что еще неделю назад архитектор Залесский, он же наблюдающий за строительством, просил выдать денег в счет аванса. «Как нехорошо, — подумал, — совсем забыл. Надо сегодня распорядиться».
У конторы мастеровые снимали картузы, кланялись. Федоров неторопливо проходил мимо, кивал тем, кого знал.
Конторщик Лихачев, едва заметив Федорова в дверях, сорвался навстречу.
— Большая почта? — сухо спросил управляющий, вглядываясь в радостно светившиеся глаза, в улыбке раскрытый рот Лихачева. Не очень-то верил он в искренность конторщика, хотя не было ровно никакого повода думать так.
— Изрядная, Семен Андреевич.
— Изрядная. — Усмехнулся про себя: «Вот и пойми — много? Мало?»
В кабинете прежде всего закрыл форточку — боялся сквозняка, потом сел ва массивный стол под портретом Шокросса. Появился Лихачев с зеленой папкой.
— Оформлена купчая крепость на землю, — начал конторщик, угодливо склоняя напомаженную голову. — Посмотрите сопроводительное письмо…
Федоров, щурясь, пробежал листок:
«С подрядчиком на руках посылаем Вам купчую крепость на приобретенную у общества крестьян Бутырской слободы землю под названием урочища Забелины…»
Не дочитав, размашисто подписался.
— Отсылайте.
— Много заказов…
Лихачев выложил письма с близлежащих фабрик с просьбой прислать разных сортов пряжи, квитанции пароходного общества «Кавказ и Меркурий» за доставку хлопка на волжскую пристань.
