— Ты вот что, Анюта, в гостях не засиживайся. — Василий Максимович выкатил из сарайчика мотоцикл, собираясь уезжать в поле. — Часок-другой побудешь и возвращайся до дому.
— Я же еду не в гости, а так, на разведку, — сказала Анна. — Погляжу, как они там живут, в чем следует подсобить, и вернусь.
Василий Максимович уехал, а Анна подоила и проводила в стадо корову, накормила кур, управилась по дому. Спустилась в погреб, высыпала в мешок два ведра картошки с белыми на темной морщинистой коре росточками, в кастрюлю, чтобы не побились, положила три десятка яиц, в базарную сумку поставила крынку сметаны, положила кусок старого, зачерствевшего сала и с килограмм завернутого в целлофан сливочного масла и сразу же поспешила к зятю Николаю, жившему через двор, узнать насчет попутного грузовика. На ее счастье, Николай сам собирался ехать в Рогачевскую по каким-то своим делам. Анна заметила, что рыжий чубчик зятя был аккуратно подстрижен, рукава засучены до локтей. Николай заглядывал в мотор «Запорожца» и не заметил прихода тещи, и, когда она спросила о попутном грузовике, он, не отрываясь от дела, сказал:
— Анна Саввична, зачем вам грузовик? Поедемте со мной!
— Коленька, вот удача-то! — воскликнула Анна. — А мне край надо проведать Степана и Тасю и сегодня же возвернуться. Так что подкатывай к нашему двору, заберем мои вещички.
От Холмогорской до Рогачевской тянулось шоссе, новое, недавно уложенное, и оттого, что было смочено утренней росой, оно отливало черным глянцем. Рыжей окраски, под цвет чуприны хозяина, «Запорожец» тоже поблескивал стеклом, никелем, и казалось, не катился, а летел над асфальтом, и с ним наперегонки неслась срезанная острым углом тень. Николай любил утренние поездки, когда сердце радуют и восход солнца над Кубанью, и это новое, еще мокрое от росы шоссе, и прохлада встречного ветра, и запахи трав, доносящиеся из-за реки, и бегущие по сторонам, сколько видит глаз, зеленые массивы пшеницы с только что выбившимися, еще бледными стрелками будущих колосьев.
Анна смотрела на уплывавшее под «Запорожец» глянцевитое шоссе, а думала о Николае, и она находила, что лучшего зятя ей и желать не надо и что замужество у Даши счастливое. А что еще нужно матери? Детям хорошо, и ей хорошо. Ее радовало и то, что рыжие волосы у Николая были подстрижены излишне коротко, особенно с затылка и с висков, и белесые, почти невидимые на солнце брови придавали лицу какое-то мягкое, ласковое выражение. Руль Николай держал не так, как держат шоферы, а как-то по-своему, спокойно положив на баранку пальцы, поросшие тоже рыжими светлыми волосами. «Правда, привлекательностью с Жаном ему не сравниться, — думала Анна. — Но зато хороший семьянин, Дашу и детей любит, с людьми умеет ладить, с нами, родителями, вежливый, обходительный. Да и технику знает так, что любой мотор ему нипочем. А какой башковитый и деловитый, сколько под его началом ходит грузовиков да легковиков!»
Мысли ее прервал Николай, спросив:
— Анна Саввична, что это Степа не стал играть свадьбу? Есть же общий, сказать, людской обычай. Да и без свадьбы как-то неудобно.
— Не захотел тратиться, — ответила Анна. — Расходы-то нужны какие! А где взять деньги? Своих нету, а просить у батька не захотел.
— Кто же он нынче там, в районе? Где работает?
— Степа молодец, пошел по писательской части, — прихвастнула мать, вытирая платочком заулыбавшиеся губы. — А что? Степа парень настырный, и ежели чего захочет, своего добьется. Упорный, весь пошел в батькá.
— Настырность у Степана имеется, это верно, — согласился Николай и прибавил «Запорожцу» скорость. — Да у Бегловых, Анна Саввична, ежели к ним приглядеться, все дети из тех, из настырных. А среди них моя Даша первая! Ежели она чего захочет, вынь да положь! А возьмите для наглядного примера Максима. Настырный вдвойне. И чуть что — гнет политическую линию, стоит на своем, не сдвинешь. Недавно был у нас, замучил Дашу вопросами. И на это ему отвечай, и это ему разъясни. Да и живет как-то не по-людски, не так, как все А почему? Настырный, хочет показать себя… А Дмитрий? Захотел стать архитектором и стал им, пожелал жить в Степновске и живет там. Здания сооружает, тоже ведь надо голову иметь на плечах. А сейчас, слышал я, создал проект такой мясной фабрики, какой еще нигде не было, а теперь она будет у нас, в Холмогорской, и поставят ее на холмах. — Николай усмехнулся. — На высоком месте, чтоб всем было видно.
— Митя все может, большой специалист, — согласилась Анна, и гордая материнская улыбка снова тронула ее губы. — Недавно новую квартиру получил. Четыре комнаты, на главной улице.
Дорога сворачивала вправо, и Николай убавил скорость «Запорожца».
— Или вот вам еще пример — Эльвира, — говорил он. — Тоже удивительно настырная девица! Умчалась и Степновск, можно сказать, девчушкой, а в Холмогорскую вернулась мастерицей, и какой! Да еще и подхватила в Степновске муженька — любая девушка ей позавидует!
— Нравится тебе Жан? — польщенная, спросила мать.
— А что? Нравится! Отличный парень! Интеллигентный — это факт!
— Мне тоже нравится, — сказала Анна. — Такой он из себя вежливый, и во всем у него манеры и всякая культурность. Знаешь, как он меня называет?
— Как?
— Мамаша, да еще и милая.
— Что тут такого особенного? — Николай с обидой взглянул на тещу. — Я тоже могу называть вас и мамашей, и милой, и любезной. Но я зову вас Анной Саввичной — это уважительно. Вообще обхождение, вежливость — вещи в житейском обиходе необходимые, без них нельзя, — рассудительно продолжал Николай. — И людей вежливых, культурных нынче много по причине возросшей образованности. А вот таких, у кого, помимо вежливости и культурности, имеются еще и золотые руки, и понимание красоты, — таковых пока что маловато.
— У Жана все это имеется?
— А я о ком? О нем же! Говорят, у Максима тоже золотые руки. Но Жан, как известно, за токарным станком не стоит, грузовиком, к примеру, не управляет.! Его дело — ножницы и гребенка. Но руки у него — это же поразительно! И что такое красота, он понимает. — Николай облегченно вздохнул и продолжал: — Вчера я побывал у него в салоне и лично во всем убедился. Обхождение с клиентами на самом высоком уровне. Как раз при мне пришел подстричься сторож из Подгорненского птицекомплекса, да вы его знаете — дед Омельчук. Оброс волосами, как леший. Анна Саввична, вы бы видели, как Жан усадил этого лешего в кресло, как обернул простыней, как с ним разговаривал! Блеск! Старик даже малость смутился, известно, от непривычки. «Что это, сынок, так возле меня кружишься, как возле какого министра?» — «Папаша, вы для меня выше всякого министра, потому что вы — человек!» Я слушал и удивлялся, ведь правильные же слова! Именно человек! А как Жан работает ножницами и гребенкой! Загляденье! Виртуоз, честное слово! Старик Омельчук ушел от него не только обрадованный, а и помолодевший лет на десять… А взгляните для интереса на мою голову. Как стрижка?
— Коленька, да я же сразу все приметила. Так и подумала: «Жан сработал!»
— Стрижка эта называется «под ежик». «Раньше, — сказал мне Жан, — тебя подстригали неправильно, не соответственно конфигурации твоей головы. Между тем к твоей голове, к цвету золотистых, — заметьте: не сказал „рыжих“, а сказал „золотистых“, — волос как раз очень подходит „ежик“».
— Коля, а ведь и верно, подходит, — согласилась Анна. — Ты же теперь стал еще красивее, смотрю на тебя и радуюсь.
— От «ежика», говорит Жан, голова становится несколько побольше и поаккуратнее, а лоб открытым и высоким, — продолжал Николай. — Вежливо проводил меня до порога, руку пожал. «Теперь, говорит, можешь ходить без головного убора, ибо все, что нужно твоей голове в смысле ее вида, у нее имеется». Дома перед зеркалом стоял и рассматривал свою голову. Да, думаю, ничего не скажешь, Жан мастер своего дела! И Даше «ежик» понравился.
— Молодчина Жан, знает, что к чему, — заключила Анна, с какой-то особенной любовью взглянув на рыжий «ежик» Николая. — Верно, Коля, подметил, одно слово — мастер!
В это время «Запорожец» влетел не то в узкую лесную просеку, не то в тоннель, и сразу вокруг потемнело. Николай заулыбался. Оказывается, это были не просека и не тоннель, а по обе стороны неширокой дороги поднимались кряжистые тополя, их верхушки смыкались, подпирая небо, и выстроились они так тесно, что сквозь ветки и листья даже не пробивался солнечный луч. Николай проезжал здесь не впервые, знал, что эти могучие деревья издавна караулили въезд в Рогачевскую и что сразу же за ними начиналась главная улица, и все одно удивлялся.
— Что за чудо эти кубанские тополя! — Николай нарочно убавил бег машины. — Ничего подобного нигде я не видел. Вы знаете, я родом из Архангельска. Разумеется, там, на севере, есть свои прелести, сосна, ель тоже закрывают небо. Но чтобы вот таким зеленым шатром вставали тополя, этого там нет. Красота! Эти великаны словно берут в свои прохладные объятия и говорят: здесь не жарко, поезжайте спокойно, никуда не сворачивая, и вы попадете на площадь Рогачевской.
