Все это время, пока говорил Захар, Аниканов ерзал, краснел, волновался.
— В заключение хочу внести следующее предложение, Викентий Иванович, — повернулся Захар к Саблину. — Для руководства бригадой у меня пока недостаточно опыта. Но есть у нас замечательный плотник и усердный человек — товарищ Брендин. Он три года проработал на Днепрострое, хорошо знает строительное дело. Вот его и нужно назначить бригадиром, а я буду рядовым рабочим. И еще одно предложение вам, товарищ Аниканов: на сплаве в бригаде у нас была создана комсомольская группа. Вот такую группу нужно было бы создать и у нас в бригаде, чтобы она могла постоянно оказывать влияние на тех, кто отлынивает от работы.
Захар сел на свое место. Аниканов предложил выступить членам бригады, но никто не хотел брать слово.
Наконец, когда стало невмоготу молчать, поднялся Брендин.
— Почему мы плохо работаем? — заговорил он. — Потому, что вот эти товарищи, — указал он на Марунина, Еремкина и их друзей, — все время симулируют. В этом и вся причина. А бригадир что? Он старается изо всех сил, но они его не слушают. Вот и вся причина. Если все они начнут работать, как мы с Жернаковым, Пойдой, Терещенко и Чулкиным, то бригада наша никогда не будет отстающей. А почему эти плохо работают? Потому что считают для себя зазорным копать землю, жерди таскать, требуют, чтобы дали им дело по специальности. Им говорят: пока нет работы по специальности, значит, делайте то, что надо, но они и слушать не хотят. Потому и работаем плохо… А выдумывать, что бригадир плохой или вся бригада плохая, — это глупое занятие. Вот и вся моя речь…
— Правильно, очень правильно, товарищ Брендин! Яснее не скажешь! — воскликнул Саблин. — Все ясно, друзья, надо, чтобы эти товарищи, которые временно используются не по специальности, поняли бы и прониклись сознанием: надо построить шалаши. А поймут — дело пойдет. И вот еще: поскольку Жернаков просит освободить его от обязанностей бригадира, — а я понимаю, как ему трудно, — то не возьметесь ли вы, товарищ Брендин, за это дело? Вам все карты в руки — вы плотник, строили Днепрогэс, любите свое дело. Почему бы вам не стать бригадиром? Да и помощник у вас хороший — Жернаков. Согласны?
— Ладно, возьмусь, раз требуется, — глуховато ответил Брендин.
— Ну вот и отлично! Но я не знаю, дорогой Аниканов, можно ли комсомольскую ячейку создать в бригаде? Какой у вас порядок?
— Вполне можно, Викентий Иванович, — с подобострастием ответил Аниканов.
— Вот и отлично! А секретарем, или как там называется, можно назначить товарища Жернакова.
— Секретарь не назначается, Викентий Иванович, — улыбнулся Аниканов, — его избирают.
— Ну что ж, вот и пускай изберут его!
— А это уж как посмотрит бригада!
— Ага, так! Ну, хорошо, изберете его, товарищи? — обратился Саблин к бригаде.
— Изберем, — дружно ответили все, в том числе и ленинградцы.
— Вот видите, уже, считайте, избрали. У меня больше нет времени, дорогие друзья, — Саблин посмотрел на часы. — Я доволен результатом нашего разговора и надеюсь, бригада будет отличной. Мне пора ехать, до свидания…
Аниканов был явно недоволен столь поспешным отъездом Саблина. После того как Захар закончил свою речь, Аниканов, насупившись, долго записывал себе что-то в блокнот. Он готовился взять реванш: реабилитировать себя перед Саблиным и унизить Захара в его глазах. Теперь же, когда Саблин рекомендовал бригаде избрать Жернакова секретарем, Аниканов был окончательно разоружен. Но он все-таки выступил и рассказал об изгнании Захара с конного парка, о его дезертирстве, о том, как Захар опозорил своих земляков, и закончил так:
— В лице товарища Жернакова мы имеем морально неустойчивого комсомольца, у которого нет достаточной силы воли к преодолению трудностей. И вообще должен вам сказать, это бесхребетный человек. Так что вот смотрите, товарищи, — избирать его или не избирать.
— Ничего он не бесхребетный, напраслину нечего наговаривать! — отмахнулся Брендин, не глядя на Аниканова. — Это он покритиковал тебя, вот и стал плохим. Парень старательный и дельный. Избрать надо — и все тут!
— Правильно, — загудели голоса. — Давай голосуй!
Аниканов пожал плечами.
— Ладно, дело ваше. Тогда голосую. Кто за то, чтобы избрать Жернакова секретарем комсомольской группы вашей бригады, прошу поднять руки. Один, два, три… Там, сзади, повыше, а то темно, не видно отсюда.
— Да единогласно, нечего считать.
— Избирается единогласно. На этом считаю собрание закрытым.
Вместе с бригадой Захар возвращался к своим шалашам; Аниканов сразу же куда-то исчез. На западе уже остывала сгоревшая заря, над головой густела синь, испятнанная надвигающимися из-за Амура клочьями сизых туч. В тишине вечера дружно кричали лягушки.
— Завтра дождь будет, — заметил кто-то.
— Э-эх, не докончили шалаш! — вздохнул Брендин. — Будет эта рогожка болтаться, сто чертей ей!
— А хиба ж в дождь нэ можно робить? — спросил Пойда.
Дождь прошел ночью, к утру погода разъяснилась.
Бригада закончила шалаш часа за два до обеда и перешла на новое место. А после обеда Аниканов снял рогожное знамя, но в бригаду Брендина его не понес. Вскоре рогожка развевалась над другим недостроенным шалашом. И так же, как вчера в адрес бригады Жернакова, сегодня в сторону рогожного знамени летели насмешливые выкрики, свист, улюлюканье.
После жаркого рабочего дня, когда до онемения натружено тело, до чего же сладко спится!
И снится Захару сон: кто-то старается столкнуть его с обрыва. Он отступает, а этот невидимый все теснит и теснит его. И чувствует Захар, что вот-вот сорвется и упадет вниз. В ужасе он весь сжимается, но вдруг, к великой своей радости, различает мигающий свет спички, а в бликах огонька — выписанное грубыми мазками теней худое лицо Феди Брендина.
— Вставай, Захар, ну, слышь, что ли, вставай быстрей! — настойчиво и встревоженно бубнит бригадир.
Захар широко раскрыл глаза.
— Что, что такое?
— Группа Марунина сбежала, вставай быстрей, а то не догоним.
Когда-то, в кавшколе, Захар по ночной тревоге за три минуты становился в строй. Сейчас он и половины того времени не потратил на сборы — сапоги мигом натянул на босу ногу, гимнастерку не стал застегивать, а ремень взял в руки, чтобы уже в пути подпоясаться.
— Как сбежали, куда? — приходя в себя, спросил он шепотом, так как на нарах заворочались его соседи.
— К Силинскому озеру подались, там у них лодка подготовлена.
На дворе тревожно и ветрено; угрюмо и многоголосо шумит тайга; по небу, то ныряя бронзовой уткой в кипящие черные тучи, то выныривая из них, спешит месяц. Довольно прохладно — середина августа, и по ночам чувствуется первое дыхание осени, но Брендин в одной нательной рубашке. В свете луны Захар видит его острые плечи и выступающие лопатки.
Они бегут, спотыкаясь о кочки и пни, перепрыгивая через кучи веток, оставшихся еще с корчевки. Наконец они выскакивают на горбину рёлки, протянувшейся вдоль озера. По черному простору озера гуляют волны, резкими вспышками зловеще вскипают беляки. С Амура доносится глухой гул шторма.
Брендин напряженно всматривался в купы тальников, темнеющих у воды.
— Неужто пустились в такую непогодь?
— Кажется, вон там… Видишь?
Вынырнул из-за тучи месяц, бросил скупой свет на взлохмаченное озеро, на берег; Захар и Брендин ясно увидели: под тальниковым шатром — длинная лодка, а в ней сбились в кучу чем-то занятые люди.
— Они, — выдохнул Захар. — Пойдем прямо?
Осталось пять шагов до лодки, когда сидящие в ней разом повернули головы, глядя молча и выжидающе.
— Ну, чем занимаемся? — спокойно спросил Брендин.
— Да вот мотор ремонтируем, — ответил за всех добродушный Карасев.
— Неудобное время выбрали: добрые люди давно спят, — с укоризной сказал бригадир.
— А чего же вас черти носят, когда добрые люди спят? — звонко спросил Еремкин.
— О вас беспокоимся, — ответил Брендин.
— О нас нечего беспокоиться, мы сами можем о себе побеспокоиться, — отозвался Марунин.
— Ну вот что, товарищи, — решительно сказал Брендин, став ногой на борт лодки, — побаловали — и хватит! Теперь пошли в шалаш.
— Мы там ничего не забыли, — с ехидством ответил Еремкин.
— А я думаю, что забыли, — сказал Захар, заходя с другого борта. — Комсомольскую честь забыли…
— Сам забывал — ничего, а вот мы забыли — плохо! Что-то не вяжется у тебя, Жернаков!
— Да, забывал, но вовремя спохватился. И по-товарищески советую вам тоже вернуться.
Еремкин угрожающе встал.
— Так вы что, пришли агитировать нас или арестовывать? А если мы вам морды набьем?
