— Братья новгородские! — кричит он. — Помните дело на Неве?
— Помним! — отвечает площадь.
— Помните, был я начальником стражи, первый принес князю Александру весть о шведах?
— Помним, помним!
— Опять привел бог быть вестником горя! И пусть, как в тот раз, обернется горе радостью. Немец, братья новгородцы, взял Псков, идет на вас! Бросай торг, Новгород, посылай в Переяславль за князем Александром. Без него быть нам битыми как пить дать!
— Погоди, чего зря шум? — расталкивая толпу, подходит к монаху посадник. — Чего людей морочишь?
— С немцем у нас мир записан. Верно, Господин Новгород?
— Верно! Верно!
— Мало чего — Псков взяли! Не должно того быть. А и вышло — откупимся. Не впервой. Нам, брат, война ни к чему. У нас ныне товару девать некуда. — Он показывает на торговые склады и пристани. — Все причалы завалены, все лари забиты.
— Русскую землю на товар меняешь? — кричит псковитянка.
— Да стой ты, какая тебе русская земля? Где ты ее видала? Каждый сам за себя стоит. Где спать легли, там и родина.
Пелгусий. Немец далеко зашагал, ему Пскова мало. Звать Александра, вот и все! Вам, старшим, все едино, кто над вами, вы ото всех откупитесь, а младшим людям под немца итти смыслу нет.
— Верно, верно! — кричит беглый князь Иванко. — И нечего Александра ждать. Собраться живо да ударить на немца! Хоть меня выберите — я поведу. В делах бывал не таковских.
Посадник. Не быть тебе, князь Иванко, в челе Новгорода. Тебе одна забота — деньгу наскрести, славы добыть…
Василько. За святую Софью грудью встанем! Не дадим!
Посадник. У тебя грудь медная (показывает на кольчугу Василька), а у меня серебряна (показывает деньгу). О серебро и меч тупится.
Голоса: Звать Александра!..
— Не хотим твоего Александра!..
Пелгусий. Как погонит немец русских людей да промеж немцев и Ордою как зажмемся мы, — вот тогда попляшешь.
Садко. Откупимся! Чего каркать! Не купецкое дело на мечах сечься!
Голоса: Давай Александра!..
— Откупимся и без его!
На торгу смятение. Купцы запирают лавки.
На пристани Иван Данилович Садко грузит свой струг, поднимает паруса.
— И окаянный же город! — говорит он соседу-персу. — Сроду не было в нем спокойствия.
— Весели город, красива город, — говорит перс, спокойно глядя на побоище, но и его приказчики тоже готовят струг к отходу.
Венецианец говорит шведу по-латыни:
— Надо посылать в Псков, к магистру, людей от нас, просить охранную грамоту…
Но люди от магистра уже и сами здесь. Тот приближенный боярина Твердилы, Ананий, что вводил немцев во Псков, шныряет в толпе, ведет разговор.
— Никакая сила их не возьмет! — говорит он опасливо. С ним два чужеземца, одетых купцами, но видно, что это рыцари. Они ходят как в латах — деревянной походкой.
Рыбари в Переяславле вытащили невод, чинят его и поют. Руки Александра неспокойны, он рвет снасть.
— Это тебе, Александр Ярославич, не шведов бить — работа тонкая, — говорит один из дружинников под общий смех.
Открывается окно небогатого княжеского терема в Переяславле.
— Сань! Сань! — кричит княгиня. — С Новгорода к тебе. Иди-ко!
Дружинник Михалко скидывает с себя новые сапоги:
— На, мои надень. Фряжеского шитья все-таки.
Александр, смеясь, отказывается.
— Сапогами Новгород не удивишь, — говорит он, идя к терему. Крестьяне стеной придвигаются к нему.
— Ну, слышь, Ярославич, — берет его за мантилью древний старик, — держись крепко! Небось, за тобой прибыли?.. Ты, значит, берегись… понял?
— Ты за всех ответчик! — бросает вслед молодой крестьянин Никита.
В чистой горнице сидят новгородские послы с архиепископом. В углу, у киота, стяг Невского, на бревенчатых стенах оружие: мечи, кольчуги, забрала.
Князь входит. Послы встают и кланяются до земли. Лицо Александра весело.
— Здравствуй, князь! — говорят послы. — Челом пришли бить.
— Добрым гостям всегда рады. Опять чего-нибудь не поделили у себя в Новгороде, сутяжники?
Среди послов Гаврило Олексич. Он говорит:
— Здорово, Александр Ярославич! Забыл, вижу, старых дружков! Неву-то помнишь? Гаврилу помнишь?
— А-а, Олексич! — смущается Александр. — Да и верно, подзабывать стал. Махнул я рукой на вас, не живать мне, видно, с вами.
— За тем и пришли, князь, — говорит владыко. — Беда у нас. Немец Псков пожег, на нас готовится. Просим тебя на стол.
Гаврило. Какая тут тебе жизнь? Гляди-ко, как смерд живешь. Княгиня по воду сама бегает, щи варит. Уж тебя ли Новгород не утешит, не обласкает?
Александр ходит по комнате, думает.
Тяжелы вы, новгородцы. Трудно с вами Русь править. За себя молельщики.
Владыко. Приходи, князь, спасай нас. Спасешь — твой будет Новгород навеки.
Александр. Краснобаи вы! За Русь боли нет. За себя только ответчики. Чем немцев бить хотите? Я их бил рукою новгородской, да суздальская была в припасе, да головой кумекал владимирской, да ноги меня держали переяславльские… А вы одной деньгой драться мастера, господа новгородцы.
Гаврило Олексич. Нет, теперь Новгород не узнаешь, князь. Рядились долго, но зато уж одной стеной стоим теперь за тебя.
На мосту через Волхов идет бой между сторонами Новгорода.
Меньшие — народ простой, ремесленники и крестьяне — за призыв Александра, большие — купцы — за сговор с немцами.
— Ни тебе пожить, — кричит Буслай, сторонник мира, раздавая удары, — ни тебе отдохнуть! (Валит Пелгусия наземь.) Ни тебе семью завести! (С размаху бьет кулаком Садко.)… Седьмой раз сватаюсь… Уж кого только не били, а конца не видать!
Среди дерущихся видно несколько женщин. Псковитянка, воеводиха, скинув наземь душегрейку, закачав юбку и засучив рукава сорочки, бьется, как мужчина.
Ананий, лазутчик Твердилы, вертится на народе.
— Не пойдем на рать! — кричит он. — Сирот плодить?
Монах Пелгусий схватился с Буслаем. Тот рванул рясу, из-под нее блеснула кольчуга; тогда монах перехватил руку Буслая и толкнул его с моста в Волхов.
Князья Иванко и Василько хоть сами не бьются, но поддают жару со стороны.
— На бой! На бой! — орут они. — На немца! А дружине нашей весь полон, все добро пойдет. Кто пеший, тот на коне вернется. Кто драный да латаный, в атлас нарядится.
Но вот меньшие стали одолевать бόльших. Псковитянка (она среди меньших) нагоняет только что вылезшего из воды Буслая и снова толкает его в воду.
— О господи, вот девка-то! — в восторге лепечет он и падает в воду с блаженной улыбкой.
Персы на стругах смеются. Загадочно глядят индусы.
— Звать Александра! — кричит одна сторона.
— Договоримся с немцами! — кричит другая.
Побитые горожане ведут к мосту мать Буслая, Амелфу Тимофеевну.
— Усмири твоего Ваську, Амелфа Тимофеевна, — говорят они, повязанные полотенцами, хромоногие. — Вчистую же всех перебьет!
— У-у, оголец! — мрачно кричит она сыну, грозя палкой. — Поди, уши-то выдеру! — и она заносит руки над сыном.
Буслай кланяется ей в ноги, глазами ища псковитянку.
— Здорово, Амелфа Тимофеевна! — раздается над ней голос Александра. Склонясь с коня, он берет ее за руку. — Чего богатырей моих хлещешь?
Амелфа Тимофеевна говорит:
— Гляди-ка, сколь навалял!.. Люта душа!
— Это Буслай лютый-то? — Александр здоровается с ним, и Буслай польщен вниманием князя.
— Кой месяц драка шла, господа новгородцы? — весело спрашивает Александр народ. — Отдохнули бы, господа купцы!
— Ступай к себе в Переяславль! Не люб нам!
— Люб!..
— Опять на шею сядешь! — раздаются крики.
— Шеи у вас мягкие, сытые. Отчего на мягкое не присесть?
Он въезжает, сопровождаемый дружиною, на Ярославов двор. А на Волхове появляется с песнями переяславльское крестьянское ополчение,
В бывших владычных покоях во Пскове. Заседание у магистра. В соседнем покое слуги расставляют столы для гостей, приносят яства.
Вокруг магистра и епископа — знатные рыцари, полесские и литовские воеводы.
Магистр говорит епископу:
— Новгород сам себя побьет… Смутьяны… торгаши! Но вы, почтенный отец, не точно понимаете указания Рима. Наша задача — неуклонно двигаться на Восток… неуклонно!
…и крестить, повергая к стопам Рима, покоренные области, — добавляет епископ. — Люди же вас не должны беспокоить.
— То есть как же? Кого же тогда вам крестить?
— Области, граф. Все эти леса, поля и реки — все ваше. Людей же надо обращать в истинную веру с большой осмотрительностью, и я предпочитаю спасать их души, не задерживая надолго тела в земной жизни.
